Хроника № 13 (сборник) - Алексей Слаповский

В чем концепция? Это отдельный разговор.

На задней сторонке обложки – восторженные цитаты. В том числе из Леонида Парфенова: «В этой книге вся Россия рассказала о себе от первого лица».

Да нет, не от первого и не вся. А та, которую захотел услышать автор. Есть в грамматике понятие: «несобственно-прямая речь». Когда автор говорит или думает за своего персонажа. Здесь оно применимо вполне, хотя речь и прикрыта документальными монологами. Ошибается уважаемый Парфенов, в книге не Россия о себе рассказала, автор о ней высказался. Как оно, в общем-то, всегда и бывает. В данном случае еще и с самыми благими намерениями. Даже журнал «Фома» одобрил.

При этом ладно, сами папуасы еще разберутся. Но когда книгу переведут (а ее обязательно переведут, уверен), то ведь иностранные читатели о нас, туземцах, так и будут думать. Вот что обидно.

И вспоминается злой Щедрин, его сказка «Коняга», где крестьянский одр упирается во все копыта, отдавая богу душу от непосильных тягот, а вокруг стоят Пустоплясы и его нахваливают.

«Один скажет:

– Это оттого его ничем донять нельзя, что в нем от постоянной работы здравого смысла много накопилось… <…>

Другой возразит:

– …Не это поддерживает в Коняге несокрушимость, а то, что он в себе жизнь духа и дух жизни носит!

Третий молвит:

– …Совсем не потому Коняга неуязвим, а потому, что он “настоящий труд” для себя нашел. Этот труд дает ему душевное равновесие, примиряет его и со своей личною совестью и с совестью масс, и наделяет его тою устойчивостью, которую даже века рабства не могли победить! <…>

А четвертый (должно быть, прямо с конюшни от кабатчика) присовокупляет:

– Ах, господа, господа! все-то вы пальцем в небо попадаете! Совсем не оттого нельзя Конягу донять, чтобы в нем особенная причина засела, а оттого, что он спокон веку к своей юдоли привычен. Теперича хоть целое дерево об него обломай, а он все жив».

Очень напоминает диалоги из книги. Просто очень. 130 лет назад написано. Так что, когда Л. Данилкин уверяет, что таким и «должен быть Русский Роман ХХI века» (именно так, заглавными буквами), берет легкая оторопь.

– Избушка, избушка, стань ко мне передом, к лесу задом!

– А ты где?

– В лесу.

Из дневника

Стр. Люб. Дошел до 6-й серии, но вернулся опять к 1-й, которую просят фактически переписать.

Приехал в Саратов.

Мама.

Сижу на родине дома, почти не выходя. Стр. Люб. И рассказы.

Ощущение, что в голове тумблер, который переключает мозги на разные частоты. Трудно только первые 10 лет… Вспомнил: сидишь на работе[4], один в кабинете, перепечатываешь на машинке рассказ или пьесу, входит начальница, вынимаешь лист, вставляешь другой, тюкаешь текст передачи. Передачи получались так себе, начальство больше всего ругало за плохое владение языком.

Мо Янь, «Страна вина». Плохой перевод, сочная книга. Вполне перекликается с русской литературой того же времени – 90-е годы. «Магический реализм», оборотни, чернуха, странные люди и существа, но и радость нового времени.

Почему меня всегда так интересовал Китай? С поэзии эпохи Тан началось, с книги переводов. Все с книг начинается. Стало быть, все же они «реки, напояющие» и т. п.

Параллельно читаю Андрей Немзера, «При свете Жуковского». Ощущение: человек в своей стихии. Радуешься за него.

И заодно ликвидируешь пробелы: филолог я чудовищно темный.

Доска почета

Десятого марта две тысячи тринадцатого года в Собратове открывали городскую Доску почета на центральной площади. Мероприятие было неофициальное, примерочное, присутствовало лишь начальство, а также исполнители и кое-какие представители кое-какой общественности. Это у нас, как известно, обычная практика, касающаяся любых начинаний, будь то пуск в эксплуатацию нового моста или премьера спектакля: сначала опробовать на своих, келейно, посмотреть, не выйдет ли какого, по нынешнему выражению, косяка (и мост, и спектакль могут ведь, не дай бог, провалиться), а уж потом, если все пройдет нормально, созвать гостей, журналистов, согнать торжествующий народ, привезти автобусами из школ детей, позвать батюшку с кадилом и под медные трубы, с речами, разрезанием ленточек и откупориванием шампанского, отметить уже набело, торжественно и чинно.

На этом предварительном открытии присутствовал сам мэр Любимцев.

Доска почета в действительности была не доска, а сооружение почти монументальное: стена, облицованная серой и черной плиткой, может быть, даже и мраморной. Человеку с недобрым сердцем и ехидным умом это напомнило бы, пожалуй, надгробный коллективный памятник, а фотопортреты в рамках показались бы траурными, учитывая поголовно скорбное выражение лиц, но собратовцам эта мрачная, не допускающая шуточек, торжественность как раз и нравилась.

В числе удостоившихся попасть на доску больше всего было, конечно, преподавателей и врачей, у них профессии безукоризненные, традиционно уважаемые, не подкопаешься, и Любимцев, хоть никого из них не знал, одобрительно кивал головой – на радость окружающим. Другие сферы жизни тоже были представлены: токарь загадочного предприятия ФГУ ЦИП ООО «КОНТАКТ», хозяйственный начальник среднего звена с неправдоподобно задумчивым взглядом, седой ветеран в кителе, увешенном наградами, водитель городского автобусного парка, воспитательница детдома, командир воинской части, дислоцировавшейся в окрестностях Собратова, в общем, полный джентльменский набор, имелись даже одна актриса и один журналист. И юный олимпийский чемпион, единственный в Собратове за всю его историю. И даже, вы не поверите, одного полицейского сумели отыскать с незапятнанной репутацией; служил там, где запятнаться при всем желании нечем: в недавно организованном отделе внутренней наглядной агитации; проще говоря, он был фотограф, и, кстати, все портреты на Доске были исполнены им, включая собственную, сделанную с помощью автоспуска.

Подчиненные терпеливо ждали, Любимцев внимательно просмотрел, останавливаясь взглядом и читая подписи, все фотографии. Дошел до последней, все облегченно вздохнули.

И тут же опять напряглись: мэр слегка нахмурился, притронулся пальцем ко лбу. Что-то ему подумалось, но, видимо, он никак не мог сообразить, что именно.

Но вот морщины разгладились, глаза прояснились: он понял свою мысль.

– Вот это! – указал он на портрет воспитательницы детдома. – Не надо! Все-таки дело положительное, народ будет смотреть. Позитивом наполняться. И вдруг – детдом. Вы бы еще начальника тюрьмы поместили! – пошутил он, и все ласково засмеялись.

– А что, если, – либерально развил шутку вице-мэр Круговец, – Варюнова взять, с городского СИЗО который, он мужик вполне отличный!

Тут же кто-то подскочил и начал свинчивать опрометчивый портрет воспитательницы детдома.

– Лучше еще одну учительницу повесьте, – посоветовал Любимцев. – Или, ну, не знаю… А кстати! Почему у нас, к примеру, на три десятка людей ни одного бизнесмена нет? А?

Те, кто отвечал за Доску почета, переглянулись. Они не хотели напоминать мэру, что абсолютно все кандидатуры утверждал именно он, включая, кстати, и воспитательницу детдома. И сначала там для полноты ассортимента были и бизнесмены: владелец небольшой автомойки и хозяйка скромного салона красоты, но Любимцев их забраковал.

– Чтобы никаким бизнесом не пахло! – сказал он. – Мы, во-первых, знаем, как у нас народ к этому относится. А во-вторых, где это вы вообще честного бизнесмена найдете?

Спорить с ним никто не стал: знали, что народ, действительно, к бизнесу относится плохо и что честность соблюсти в коммерции трудно, знали причем не понаслышке: каждый служащий городской администрации имел либо на стороне, либо в той сфере, которой занимался, какое-либо наваристое дело, с чего и жил.

Любимцев, между прочим, надо отдать ему должное, с самого начала четко обрисовал круг желаемого.

– Кого можно, это вы сами отыщете, – сказал он. – А вот кого не надо – торговлей чтобы не пахло, из всяких газпромов, лукойлов и сбербанков не вздумайте никого брать, кавказские народности побоку, не возбуждайте мне тут межнациональную рознь.

В общем, все очертил, все было ясно.

И вот – вдруг. Бизнесмена ему теперь подавай.

– Сейчас на повестке дня политика поддержки предпринимателей, – дружелюбно гневался Любимцев. – Малый и средний бизнес, понимаете ли. Приедут из Москвы люди, посмотрят на Доску, спросят: а где у вас малый и средний бизнес? Совсем нету, что ли? Короче: в следующую субботу у нас торжественное открытие, чтобы какой-нибудь бизнесмен тут висел!

Естественно, все кивнули, хотя никто не мог припомнить, чтобы в последнее время кто-то сверху положительно отозвался о малом и среднем бизнесе, наоборот, будучи людьми, крепко связанными с реальностью, они знали, что невидимый, но ощутимый вектор государственного регулирования направлен как раз на то, чтобы этот самый малый и средний бизнес помаленьку и потихоньку придушить, так как он, зараза, не по чину много стал о себе понимать.