Полное собрание сочинений. Том 1. В соболином краю - Василий Песков

…Залаяли и умолкли овчарки. Эти сторожа беспощадны к волку, но удивительно ласковы и приветливы к людям. Видно, как и хозяин, рады они каждому встречному.

— Салам! — приветствовал из темноты и сам пастух.

Поэты не воспели еще этих подвижников пустыни, седых, как лунь, и стройных, как юноши, старцев. Вся жизнь пастуха в песках. Тут его работа и развлечения, постель и стол. Собеседник — ветер, а советчик — собственная мудрость.

Лицо у Чары темное, словно вырезанное из благородного дерева. От этого волосы и борода кажутся особенно белыми. Не спеша пьем зеленый чай, и так же не спеша Чары рассказывает.

Много лет прошло с тех пор, как покинул Чары родной аул. Страшная болезнь унесла мать, а через день отца. И рады были бы односельчане приютить парня, да суров закон: не полагалось сироте ни земли, ни воды из родового канала. Пошел батрачить к баю. Вырос, опять пришел в родные места. И опять закон поперек дороги стал. Ни воды, ни земли — потому что неженатый. А как женишься, если калым платить надо?

Правда, ведь необычно звучит в Кара-Кумах слово «купаются»?

…Это за одну «зорю».

И вот уже шестьдесят лет встречает он весну в песках, пьет горько-соленую воду и ночует под звездами.

Всем наделил бог этот край. Солнца тут больше, чем в далеком Египте. Земля такая, что воткни посох — прорастет. Прорастет, если бы была вода! По каплям делили ее дайхане. Из-за воды начинались войны и родовая вражда. Где вода, там жизнь.

Ах, Аму! Безжалостна к людям эта бешеная река. Сколько земли могла напоить ее холодная вода! А она с быстротой всадника мчится в бездонный Арал, чтобы там высохнуть под палящим солнцем. И нелегко взять у нее воду. Можно сказать, где текла Аму вчера, но никто не скажет, где она потечет завтра. Целые селения в одно лето оставляла Аму без воды или, рассвирепев от дружного таяния снегов на Памире, в один день смывала аулы, заносила илом поля. И все-таки только с Аму связана в этом крае жизнь.

Медленно, словно каменный уголь, горит саксаул. Давно уже похрапывает уставший за день шофер Саша. За полночь пустыня успела остыть. Пожалуй, даже прохладно. Укутываем ноги в кошму, и, уже в который раз, Чары наполняет пиалы чаем. Ночь в пустыне гораздо привлекательнее дня: не видно вопиющей бедности земли, глаза ласкают яркие пучки южных созвездий. И, пожалуй, ночью, а не днем делаешь открытие: пустыня не так безжизненна, как кажется. Мне не разобраться в ночных звуках.

Зато Чары безошибочно определяет: легкий топот — это стадо джейранов, спугнутое волком.

А это… шакалы не поладили возле павшего верблюда… Далеко слышно в пустыне. Вот жалобно пискнула птица. Это была, видно, ее последняя песня в зубах у лисицы. Монотонно, как сверчок за печкой, стрекочет в песках какой-то родственник кузнечика…

— А у этого дерева своя судьба, — прервал затянувшееся молчание Чары. — Отцу Рахиму спасибо, другу его из Петербурга спасибо. Да спасет аллах их души, хорошие были люди.

Мудрый человек был Рахим. К его костру за много верст собирались пастухи. Рассказывал Рахим историю, похожую на сладкую сказку.

Будто много-много лет назад это вот место было дном большой реки. Будто текла Аму не в Арал, как сейчас, а в Каспий. А на плодородных берегах ее цвела жизнь. Но отвернулась капризная река от людей. Опустели города и аулы. Во дворцах и хижинах поселились только ядовитые кобры, а некогда зеленые поля покрылись черными песками.

Много слез пролили туркмены с тех пор. От рода к роду, от поколения к поколению передавалась заветная мечта вернуть Аму на прежний путь, оживить гибнущие от солнца и песков земли. Но где было взять сил беднякам?..

Однажды летом забелели на барханах шатры. В тот же год Рахим, оставив Чары пасти байскую отару, ушел с русским инженером Ермолаевым искать дорогу амударьинской воде.

Смелый был инженер. Два года ходил по пескам. Три раза пересек пустыню пешком. Осматривали и измеряли каждый бархан, каждую впадину. Не раз, говорят, Рахим спасал инженера от гибели. Прощаясь, Ермолаев крепко обнимал Рахима, братом называл и плакал. Обещал инженер обязательно вернуться и напоить водой эту землю. А это дерево они посадили с Рахимом в тот день на память о дружбе.

— Долго ждал Рахим инженера. Не дождался, умер. А дерево вот живет, — Чары сорвал глянцевитый листок, размял в пальцах. Помолчал. — Конечно, засохло бы, да только у нас, пастухов, оно святым стало. Едешь мимо — последнюю воду из бурдюка выльешь под корень. Так вот на пастушьей воде и выросло. Глиняный дувал около сложили, чтобы весенняя вода собиралась. Под ветками сейчас караван верблюдов прохладу найдет…

Чары опять помолчал. Ласково погладил шершавый ствол ладонью.

— Верили туркмены, придет русский брат, будет вода в пустыне, потому и отдавали последние капли этому дереву. И дождались… Были там? У «канальцев»? — кивнул в сторону, откуда белая в рассветных лучах, летела, видно, заблудившаяся чайка.

Расставшись с пастухом, мы долго оглядывались, прощаясь с шатром зеленого великана.

Мысленно я старался представить себе затерянный в этих местах отряд Ермолаева. Сколько мук и лишений вынесли первооткрыватели пустыни!

Уже в Москве я узнал, как долго ходил инженер Ермолаев по петербургским канцеляриям, отстаивая свою идею обводнения пустыни. В те годы судьба туркменских земледельцев мало кого волновала.

Ермолаев умер, так и не побывав у друзей. Но исследования смелого инженера не забыты.

Проектировщики нынешнего канала не раз спасибо говорили, читая его записки. По его следам прошли геодезисты, геологи, а теперь по Ермолаевской трассе вслед за строителями уже тянется голубая жила воды.

…Наш автомобиль держал путь в сторону канала. Туда, где в знойном мареве дрожали стрелы экскаваторов. Туда, где шла битва с пустыней, где прокладывалась дорога к амударьинской воде.

Дерзкие люди

— Береги ноги! Кобра! — услышал я за спиной испуганный голос Леонида. Но страшная змея не думала нападать. Нож бульдозера разрушил ее прохладное убежище, и она напугана была не меньше нашего. Мы не удержались от соблазна сфотографировать ядовитую жительницу пустыни. Увы, бедняга не смогла «позировать».

«Мгновенная смерть от жары — песок сжег…» — заключил Леонид, поднимая с песка темную плеть змеи.

Как же человек терпит такую жару? Я и сам думал: как же терпит, да еще и работает! И хорошо работает!

— Леонид, ты откуда приехал? — спросил я инженера Дьяконова, когда мы, оставив змею кружившим над степью могильщикам, уселись с машину.

— Я таежник, из Бодайбо. На сибирском морозе вырос.

Как на чудо, глядел я на Леонида, прикидывая разницу в градусах: -60 и +50! И еще больше удивился, узнав, что на стройке у Леонида не меньше четырех десятков земляков из Иркутска, Ангарска. Приехали после окончания строительных школ, техникумов, институтов, по собственному выбору приехали.

— Не жалеют?

— Да нет, привыкли, хоть и говорят, что в Кара-Кумах надо привыкнуть к тысяче и одной трудности.

Не знаю, точно ли столько трудностей на стройке. Но, если вести счет на тысячу, первая трудность — жара, тысяча первая — скорпионы, москиты, змеи… В промежутке — все остальное.

Взять хотя бы жажду. За день мы с Леонидом выпивали два больших брезентовых мешка воды. Если, конечно, была вода! Но в том-то и дело, что не везде она в достатке. Строительство канала ведется с двух концов. Тем, кто идет от Аму-Дарьи — «ведет воду за собой», можно даже купаться. Совсем иное у тех, кто идет им навстречу, из Мары, и роет сухое ложе канала. Тут каждая кружка воды на учете…

Это шофер Николай Скобелев. Бывали дни — приходилось пить воду из радиатора. Зато теперь в Кара-Кумах можно утолить жажду душистой дыней.

Разве перечислишь все тяготы пустыни! Да и надо ли перечислять? Сами строители о них почти не вспоминают. То ли потому, что привыкает человек, то ли потому, что «мусор» тут не держится. Кто остался — живут, работают. И от этого с каждым днем пустыня становится все менее пустынной.

Живут строители по всей трассе канала. Столица же стройки — поселок Карамет-Нияз.

Его пока нет на картах. Он будет обозначен в самом центре Кара-Кумов большим кружком. Благоустроенные дома, магазины, столовые, детские ясли, библиотека, клуб… Недавно тут шло наступление на пустыню. Теперь КараметНияз — глубокий тыл. Тут штаб стройки, склады, мастерские, огороды… «Передовая» же в ста пятидесяти километрах…

Едем туда, на «линию фронта»… Первое, с чем встречаемся… кровать. Грубая, походная кровать. Стоит на самой вершине бархана. От москитов и солнца затянута марлевым колпаком. Заглядываем под марлю. Широко раскинув руки, спит чумазый бульдозерист.