Смерть Банни Манро - Ник Кейв

— Столица Китая? Банни-младший просыпается от запаха крема для рук и удаляющегося трепета маминых пальцев. Отец сидит рядом, он тяжело дышит и весь будто кипит: пиджака на нем нет, рубашка расстегнута, а всегда опрятно залакированная челка бешено раскидана по всей голове. В уголках его губ собралась белая пена, нос похож на маленький раздавленный помидор, а глаза искрятся дикой радостью. Банни-младший садится ровнее и хватается за воздух у себя перед лицом. — Мамочка? — произносит он. — Мама? — Чего? — не понимает Банни. Мальчик трет сонные глаза кулаками, чтобы проснуться. — Пекин, — говорит он. Банни изображает указательными пальцами две победные пушки.

— А Монголии? Мальчик открывает и закрывает коробочки памяти, но он еще слишком сонный, и ответ находится не сразу.

— Ну же! Время пошло! — подбадривает его Банни, неистово расчесывая перед зеркалом волосы.

— Улан-Батор, — наконец отвечает мальчик. — А раньше — Урга. Банни перестает причесываться и почему-то изображает монстра Франкеншейна, а потом делает вид, как будто у него из ушей бьет током.

— Улан-Ба… как? — радостно выкрикивает он.

— Улан-Батор, пап, — отвечает Банни-младший. Банни громко и заразительно хохочет, бьет себя по бедрам, наклоняется к сыну, хватает его за голову и в довершение ударяет по макушке костяшками пальцев.

— Мой сын — чертов гений! Да тебя по телеку надо показывать! — орет Банни, поворачивает ключ в замке зажигания и выруливает на дорогу. Его встречает рев сигнальных гудков.

— Черт возьми, — восклицает он, ухватившись за ширинку. — Как же приятно снова двинуться в путь!

— Ты в этот раз что-то долго, пап, — говорит мальчик.

— Что?

— Тебя очень долго не было. Банни сворачивает на Брайтон-роуд.

— Да, понимаю, но, если ты хочешь путешествовать вместе со мной, главное, чему тебе надо научиться, это терпение. Это первый и основополагающий закон продавца, Банни. Терпение. Банни дает полный газ и обгоняет темно-красную бетономешалку.

— Это как у чертовых зулусских воинов в Африке или где там, — говорит он.

— В Натале, — говорит мальчик.

— Что?

— Это в ЮАР.

— Да, и хрен бы с ним, неважно. Важно то, что если зулусскому воину надо пронзить копьем антилопу, или зебру, или кого-нибудь такого, он не станет нестись через кусты, топая сапогами, и надеяться, что антилопа останется стоять, где стояла. Правильно? Ему понадобится проявить то, что в нашей профессии называется хитрость. Хитрость и…

— Терпение, — завершает фразу отца Банни-младший и сжимает губы в улыбку. Банни принимается кулаком отбивать у себя на груди торжественный марш, и его лицо приобретает сосредоточенное выражение.

— Ты становишься со своей добычей одним целым… Приближаешься к ней очень медленно, крадучись, и потом… Хрясь!.. Вонзаешь копье прямо ей в сердце! Для пущего драматического эффекта Банни ударяет по приборной доске, после чего поворачивается к мальчику.

— Ну чего ты все время болтаешь ногами?

— Ты забыл галстук, пап. Банни подносит руку к горлу.

— Вот черт, — растерянно произносит он.

— Ты его оставил в том последнем доме, — говорит мальчик. Банни игриво толкает сына в плечо.

— Да ладно тебе, Кролик, покажи мне хоть одного зулусского воина, который носил бы чертов галстук! “Пунто” движется вдоль берега на запад, и мальчик наблюдает за тем, как солнце, опускаясь за горизонт, окрашивает море сначала в золотисто-желтый, потом в золотисто-розовый, а потом в какой-то неземной синий цвет.

— Ты не хочешь за ним вернуться?

— Вот уж нет, у меня этих галстуков целый хренов чемодан!

— Его тебе мама подарила, — говорит Банни-младший. Банни чешет в затылке и поворачивается к сыну.

— Слушай, сынок, это серьезное дело. Очень серьезное и важное. Это один из тех моментов в жизни, когда тебе нужно послушать меня внимательно и, хоть ты и маленький, постараться это себе уяснить. В профессии продавца есть еще один закон, о котором я тебе пока не говорил. И этот закон — вообще самое главное, что есть в нашей профессии. Он даже главнее, чем закон о терпении. Любой уважающий себя продавец скажет тебе то же самое. Ну так как, хочешь узнать, что это за закон?

— Хочу, пап.

— Перестань болтать ногами, и тогда я тебе расскажу.

— Ладно, пап.

— Никогда не возвращайся. Понятно? Никогда, ни за что в жизни не возвращайся. Хочешь знать почему?

— Да, — говорит Банни-младший, и тут по всему побережью зажигаются фонари, и мальчику кажется, что в этом есть что-то мистическое и грандиозное. Банни с самым серьезным видом смотрит на сына.

— Они могут отменить заказ.

— Правда? — удивляется мальчик.

— Уж можешь мне поверить, такое случается, — говорит Банни. — Ясно?

— Ясно, пап, — и они улыбаются друг другу. Банни зажигает фары, и мимо проносится рекламный щит — обнаженная по пояс Кейт Мосс в джинсах “кельвин кляйн”, и Банни вспоминает один разговор, который вышел как-то у них с Пуделем и Джеффри в “Фитильке”. Пудель не переставая закидывался текилами, сосал лимон и лизал подмышку сидящей рядом девушки.

— Знаете, — наконец прервался он. — Если ляжки тоже учитываются, то для меня в женщине главное — это ноги. Джеффри восседал напротив подобно Тутанхамону, или Будде, или кому-то еще вроде этого. Он обхватил руками свои собственные внушительных размеров груди и сказал:

— Ну, а для меня — сиськи. Потом они оба посмотрели на Банни, и тот сделал вид, что размышляет, хотя на самом деле в этом не было никакой необходимости. — Для меня — вагина, — сказал он, и оба его товарища притихли и молча закивали, соглашаясь. Банни любит Кейт Мосс, считает, что она клевая, он мысленно избавляется от “кельвин кляйнов”, барабанит по гудку и думает: “Я вернулся, мать вашу!” — Я знаю, где она купила этот галстук, если ты вдруг захочешь купить такой же, — говорит Банни-младший. Банни звонко хлопает руками по рулю и оглядывается по сторонам. — Закрой глаза. Ну же, давай, закрой глаза и не открывай, пока я не скажу. Мальчик кладет руки на колени и закрывает глаза. “Пунто” резко сворачивает с дороги, подъезжает к придорожному “Макдоналдсу” и со скрежетом останавливается. — Открывай, — говорит Банни, и мальчик слышит в голосе отца какую-то бешеную дрожь. Свет от гигантского логотипа “Макдоналдса” освещает лицо ребенка, покрывая его золотом, и Банни видит в глазах сына по маленькой желтой букве “М”. Он распахивает дверь “пунто” и стремительно вырывается наружу, где понемногу темнеет — начинается вечер. — Ну, классный у тебя папа? — рявкает он.

Глава 17

Банни сидит в “Макдоналдсе” с дефибриллированным стояком, вызванным тем фактом, что на кассирше под ее красно-желтой формой больше практически ничего нет. К ее груди прикреплена табличка с надписью “Эмили”, она то и дело посматривает в сторону Банни огромными пустыми глазами и вертится как сумасшедшая. На голове у нее черный залакированный начес в форме пчелиного улья, на лбу — вереница содранных прыщей, а между ног — вагина. Банни кажется, что она похожа на Кейт Мосс, только ниже ростом, полнее и уродливее. Он вгрызается в бигмак и оборачивается к сыну.

— Обожаю “макдоналдсы”, мать их!

Он твердо знает (можно подумать, будто это вырезано у него на костях), что трахнуть Эмили-кассиршу не составило бы для него никакого труда — хотя он с грустью осознает, что существует проблема времени, проблема места (впрочем, ему уже не раз доводилось засаживать официанткам в женском туалете), и к тому же напротив него вообще-то сидит его собственный девятилетний сын, который болтает ногами, улыбается своей придурочной улыбкой и играет с пластмассовой фигуркой Дарта Вейдера, бесплатно прилагавшейся к “хэппи-милу”.

— Я тоже, — отзывается Банни-младший.

Банни опять вгрызается в бигмак и понимает то, что понимают все, кто разбирается в подобного рода вещах: поглощение этого бутерброда с его вялой булочкой, рыхлым мясом, расплавленным сыром, тоненькими ломтиками маринованного огурца и, конечно, особым солоноватым соусом, похоже на вылизывание щелки ничуть не меньше, чем само вылизывание щелки. Банни как-то сказал об этом Пуделю за обедом в “Фитильке”, но Пудель, самозваный сексолог и половой гигант, не согласился с Банни и заявил, что карпаччо из тунца куда больше похоже на вагину, чем бигмак, и спор у них затянулся на несколько часов, с каждой кружкой пива становясь все менее дружественным. Кончилось все тем, что Джеффри, проявив свою обычную почти божественную мудрость, рассудил дело так: есть бигмак все равно что вылизывать щелку толстухи, а карпаччо из тунца — то же, что щелка худышки, на этом они и порешили. Банни тыльной стороной ладони стирает струйку особого соуса, стекающего по его подбородку, и облизывает губы, а Эмиликассирша бросает на него очередной взгляд и почесывает прыщи на лбу. Банни так и видит, как соски у нее под рубашкой твердеют, и это производит на него такой неизгладимый эффект, что он даже не сразу замечает, что сын задал ему вопрос.