Воробей под святой кровлей - Эллис Питерс

Немного подумав, Кадфаэль принял решение.

— Лучше всего будет, если вы отвезете его в лодке. Я отправлюсь берегом, и мы встретимся возле моста, времени нам потребуется примерно одинаково. Кладите его так, как он лежит сейчас, лицом вниз, и обратите внимание, Мадог, какие следы он оставит в лодке.

Мадог не хуже Кадфаэля знал, что обычно происходит с утопленниками. Он задумчиво посмотрел на своего собеседника, но не стал высказывать своих мыслей, а молча наклонился, чтобы поднять покойника за плечи, предоставив Кадфаэлю держать ноги. Вдвоем они пристроили тело в легкое суденышко. За каждое христианское тело, которое Мадог вылавливал из реки, ему полагалась определенная плата, и он зарабатывал ее честным трудом. Он исправно выполнял трудную и полезную работу, и много людей было ему только благодарно.

Весло Мадога равномерно погружалось и взмывало над водой, лодочка пересекла стремнину и, пользуясь встречными течениями, поплыла вверх по Северну. Кадфаэль в последний раз бросил взгляд на заводь и лужайку над откосом, стараясь как можно лучше запомнить это место, а затем бодро пустился вперед по прибрежной тропе, чтобы встретиться у моста с лодкой.

Кадфаэль, идя быстрым шагом, первым оказался у цели. К тому времени, как Мадог пригнал свой челнок к условленному месту, Кадфаэль успел собрать несколько помощников из числа послушников. Они принесли с собой сооруженные на скорую руку носилки и, уложив на них Болдуина Печа, понесли его по дороге, ведущей к Форгейту, а затем повернули к воротам аббатства. Самого быстроногого из молоденьких послушников спешно послали к помощнику шерифа сообщить, что его просит прийти в аббатство брат Кадфаэль.

Между тем неведомо как весть о случившемся разнеслась по городу. Когда приплыл Мадог, его уже поджидала дюжина праздных зевак, облепивших перила моста. А когда носильщики со своей ношей свернули к аббатству, вместо одной дюжины там собралось уже две; в зловещем молчании они потянулись через мост, а следом за ними из городских ворот набежало еще много народу. Когда носилки внесли в ворота, их уже невозможно было затворить перед этим нашествием, поскольку пришедшие вели себя вполне пристойно, выказывая только мирные намерения; перед монастырем набралось человек сорок или пятьдесят, которые неотступно следовали по пятам и тоже вошли в ограду. Глухое недовольство толпы, ее несокрушимая уверенность, что они-то уж знают правду, словно тяжелый гнет, давили на затылок брата Кадфаэля всю дорогу, пока носилки несли от ворот на главный двор, вызывая гнетущее предчувствие неотвратимой беды. Обернувшись лицом к врагам, ибо в их враждебности у него не было никакого сомнения, он сразу же встретил набыченный мстительный взгляд Даниэля Аурифабера.

Глава седьмая

Вторник

Напирая друг на друга, люди плотным кольцом окружили Мадога и Кадфаэля, чтобы собственными глазами убедиться в своей правоте. Передние передавали свои впечатления тем, кто стоял сзади, и угрожающий тихий ропот, быстро нарастая, перешел в возбужденный гул. Кадфаэль поймал за рукав первого подвернувшегося послушника, который пришел полюбопытствовать, что же тут происходит.

— Приведи приора Роберта, да побыстрее! Похоже, что тут нужен кто-нибудь из начальства, пока не подоспеет Хью Берингар. — И затем, не дожидаясь, когда толпа сомкнется вокруг носилок, он скомандовал носильщикам: — Несите его, пока не поздно, в здание монастыря и будьте готовы дать отпор, если кто-нибудь попытается войти вслед за вами.

Повинуясь Кадфаэлю, печальная процессия чуть не бегом поспешила укрыться в помещении, и только несколько молодых парней из города, которые пришли поглазеть, проводили ее до дверей, но, так и не решившись войти, повернули обратно к стоявшим в стороне приятелям.

— Там на носилках лежит Болдуин Печ, замочный мастер, — начал Даниэль. Слова его звучали не вопросом, а утверждением. — Наш арендатор. Вчера он ушел из дома и не вернулся. Джон Бонет весь забегался, разыскивая его.

— Я тоже его искал, — сказал Мадог, — по просьбе этого самого Джона. И вот мы вдвоем с братом Кадфаэлем его отыскали и нашли его лодку.

— Мертвого, — отнюдь не вопросительно сказал Даниэль.

— Мертвее не бывает.

Тут наконец отыскался приор Роберт и поспешно примчался на помощь вместе с преданным, словно тень, братом Жеромом.

Будет ли когда-нибудь конец всем этим безобразиям, которые то и дело нарушали размеренное, упорядоченное течение монастырской жизни! Он совсем расстроился, когда до его слуха долетело из гудящей толпы слово «убийство», и встревоженно приступил к расспросам, чтобы узнать, что привело в аббатство возбужденную толпу. Десяток голосов одновременно начали ему объяснять, не смущаясь тем, что сами почти ничего не знали.

— Отец приор, мы видели, как сюда принесли тело нашего горожанина, он мертв…

— Его никто не видел со вчерашнего дня…

— Это наш сосед и арендатор, замочный мастер, — крикнул Даниэль. — Отца ограбили и чуть не убили, а теперь вот мастер Печ мертв!

Приор нахмурился и поднял руку, чтобы они замолчали:

— Пускай говорит один! Брат Кадфаэль, ты знаешь, о чем они?

Кадфаэль счел, что правильнее всего будет изложить голые факты, не высказывая по этому поводу своих соображений. Он нарочно говорил громко, чтобы все его расслышали, хотя и не слишком надеялся, что его осторожность оградит кого-то от поспешных домыслов.

— Мадог, который здесь присутствует, нашел перевернутую лодку этого человека ниже замка, — закончил он свое сообщение. — Наш посланец уже отправлен известить помощника шерифа, теперь это дело будет в его руках. Он должен быть здесь в самом скором времени.

Последнее было сказано для самых нетерпеливых ушей. Среди сбежавшихся сюда было несколько драчливых парней, из тех, без чьего участия не обходится ни одно громкое происшествие; они могли сгоряча натворить беды, если найдется козел отпущения. Повод у них уже был, это носилось в воздухе. Недавно был избит и ограблен Уолтер, теперь еще погиб его арендатор, все злодеяния указывали на один и тот же источник.

— Если бедняга утонул в реке, вывалившись из лодки, — твердо сказал Роберт, — значит, об убийстве не может быть речи. Сказать так было бы глупо и грешно.

— Нет, отец приор! Мастер Печ был человек степенный и осторожный…

— Он с детства знал Северн…

— Ну и что! — возразил Роберт. — Многие знали, а кончили точно так же, хотя тоже не были сорвиголовами. Не надо подозревать злодейство там, где был просто несчастный случай.

— А с чего бы это все несчастья вдруг повалили на один и тот же дом? — спросили взволнованным голосом из задних рядов. — Болдуин был в гостях у Уолтера в ту ночь, когда на того было совершено нападение и когда очистили его сундук.

— Они были соседями, и Болдуин любил совать нос во что не просят. А если он разнюхал какую-нибудь улику против злодея? Уж наверно, это совсем не понравилось негодяю, который засел тут у вас и клянется, будто бы он ни при чем!

Наконец было высказано то, что все думали, и остальные громко подхватили эти слова:

— Так оно и есть! Болдуин раскопал что-то такое, от чего эта дрянь не сможет отвертеться…

— Вот он и убил беднягу Болдуина, чтобы заткнуть ему рот…

— Пристукнул его, да и концы в воду…

— Разве трудно отвязать его лодку и пустить вслед за ним по течению…

Кадфаэль вздохнул с облегчением при виде Хью Берингара, который рысью въехал в ворота в сопровождении нескольких стражников. Если бы не он, то неизвестно, каким был бы исход событий. Стоит людям выбрать в качестве злодея человека не из своих рядов, а чужака без роду и племени, которого никому не жалко, они без зазрения совести делают из него козла, отпущения и в полном сознании своей правоты сваливают любую вину. Никакие призывы к разуму тут не помогут. Но все же Кадфаэль поднял голос и громко, стараясь перекричать шум, обратился к толпе:

— Человек, которого вы обвиняете, совершенно ни к чему не причастен, даже если это действительно было убийство. Он находится под укрытием церкви, не смеет выходить за ворота и все время был здесь. Королевские стражники стерегут его за воротами, как вам известно. Постыдились бы высказывать такие нелепые обвинения!

Позже он даже не досадовал, а только вздыхал, как о чем-то неизбежном, рассказывая, как ни о чем не подозревавшего Лиливина, конечно же, угораздило именно в этот момент выйти во двор. Встретив в монастыре носилки с покойником, перепуганный и потрясенный этим зрелищем, встревоженный юноша побежал узнавать, что случилось, совершенно не догадываясь о том, что эту смерть кто-то связывает с его именем. Он выскочил из западной галереи, и его одинокая фигура, показавшаяся на открытом месте, была тотчас же замечена. Толпа взревела, раздался жуткий торжествующий вой. Лиливин пошатнулся, точно захлебнувшись порывом холодного ветра, попятился и задрожал всем телом; его миловидное лицо, очистившееся за последние два дня от уродливых ссадин, безобразно изменилось, перекошенное ужасом.