Воробей под святой кровлей - Эллис Питерс

Лиливин снова нырнул в темноту часовни и протянул руку в убежище, помогая выбраться Раннильт.

— Скорей! Оставь там одеяла, — зашептал он волнуясь. — Только подай мне одежду — кафтан и капюшон. Меня никто не видел в ином платье, кроме моих лохмотьев…

Старый кафтан Даниэля был ему очень широк; надетый поверх всего остального, он прибавил Лиливину толщины и солидности. Неф церкви был освещен только двумя факелами, горевшими возле западного входа, а красновато-коричневая пелерина увеличивала ширину его плеч и, несмотря на откинутый капюшон, который нельзя было опустить, находясь в церкви, наполовину прикрывала лицо.

Раннильт, вся дрожа, повисла на его руке и только умоляла:

— Нет, не ходи… Останься… Я боюсь за тебя.

— Не надо бояться! Мы выйдем вместе с остальным народом, и никто не обратит на нас внимания.

А если будет страшно, то пускай! Зато они еще побудут вместе, идя рука об руку, крепко сплетя пальцы.

— А как же ты потом попадешь назад? — шепнула она ему на ухо.

— Попаду! Вместе с какими-нибудь людьми зайду в калитку.

Служба заканчивалась. Монашеская братия вот-вот должна была потянуться через противоположный проход в сторону лестницы.

Набожные форгейтские старушки, не вставая с колен, провожали глазами вереницу монахов, которые, словно тени, направлялись мимо них в дормиторий. Пропустив процессию, богомольцы поднялись и не спеша побрели к западной двери, а следом, незаметно вынырнув из тени, как ни в чем не бывало, тихо шли Лиливин и Раннильт.

Все получилось поразительно легко. Двое стражников из отряда шерифа постоянно стояли на часах у ворот монастыря, откуда они могли наблюдать за воротами и западным порталом церкви. Ночью они жгли факелы, но делали это скорее для собственного удобства и удовольствия, чем для того, чтобы наблюдать за Лиливином: надо же было им как-нибудь коротать долгие часы дежурства, а в темноте ведь ни в карты, ни в кости не поиграешь! Никто не ожидал, что беглец, укрывшийся в монастыре, захочет покинуть свое убежище, но, как добросовестные служаки, они честно продолжали стоять на посту. Молчаливые стражи видели, как богомольцы покидали церковь, но им никто не давал приказа следить за входящими, поэтому они не пересчитывали пришедших и не заглядывали им в лица, а при выходе не заметили, что их стало больше. Нигде в толпе не мелькало ветхое одеяние жонглера, выходили прилично одетые, почтенные горожане. Ничего не знал о том, что в монастырь повидаться с жонглером приходила девушка, стражи не обратили внимания на ничем не примечательную молодую парочку. Из дверей церкви вслед за старушками вышли парень и девушка и исчезли во мраке ночи. Что в этом такого особенного?

И они вышли, и прошли мимо стражей, и уже яркий свет факелов померк у них за спиной, и они окунулись в прохладную тьму, и сердца, трепыхавшиеся в груди, как птички в тесном коробе, понемногу успокаиваясь, стали биться медленными, тяжелыми ударами. Лиливину и Раннильт особенно повезло, что две старушки вместе с сопровождавшим одну из них молодым человеком оказались обитателями скромных домишек у мельницы. Они при выходе повернули в сторону города, и молодая парочка меньше бросалась в глаза благодаря попутчикам. Потом старушки свернули к своим домам, а Лиливин и Раннильт остались вдвоем. Они шли в молчании, стараясь ступать бесшумно; наконец впереди показались туманные очертания каменного моста через Северн. Тут в тени последних деревьев Раннильт остановилась и повернула Лиливина лицом к себе:

— Не ходи в город! Не надо! Сверни налево по этому берегу, там есть тропинка, где тебя не увидят. Не заходи в ворота! И не возвращайся назад! Ты выбрался за стены монастыря, никто об этом не знает и не узнает до завтра. Беги же! Беги, пока не поздно! Ты свободен, ты можешь отсюда уйти… — горячо шептала она со страстной настойчивостью, разрываясь между надеждой, что он спасется, и собственным безнадежным отчаянием. Лиливин расслышал и то, и другое и сам в первый миг испытал такую же борьбу.

Он увлек ее глубже под тень деревьев и крепко сжал в объятиях.

— Нет, я пойду с тобой, одной тебе идти опасно. Ты не знаешь, что может случиться ночью в темном переулке. Я провожу тебя до ваших дверей. Я не могу иначе, и как сказал, так и сделаю!

— Но как же ты не понимаешь! — терзаясь тоской, она заколотила кулачками по его плечу, — Ты мог бы убежать, скрыться, уйти далеко от этого города. Еще целая ночь впереди, и ты успеешь уйти. Второго такого случая уже не будет.

— Уйти и бросить тебя? И признать, будто я действительно тот, за кого меня принимают? — Дрожащей рукой он приподнял ее подбородок и с силой повернул к себе ее лицо. — Ты действительно хочешь, чтобы я ушел? Ты не хочешь больше видеть меня? Если ты этого хочешь, то так и скажи, и я уйду. Но только говори правду! Не лги мне!

Она тяжело-тяжело вздохнула и, не говоря ни слова, страстно прильнула к нему. В следующий миг она выдохнула:

— Нет! Нет! Я хочу, чтобы ты спасся… Но я хочу, чтобы ты был со мной!

Она немножко всплакнула, а он обнимал ее, бормоча какие-то невнятные слова утешения и тоски; потом они опять пошли, все было решено между ними, и спорить было не о чем. Они перешли через мост, под которым, поблескивая рябью перебегающих тусклых огоньков, катил свои воды Северн, и очутились у ворот, освещенных горящими по бокам факелами. Сторожа не подумали их останавливать, они, как всегда, спокойно пропускали всех, кроме скандалистов и пьяных буянов. Едва взглянув на Раннильт и Лиливина и поняв, что это скромная молодая парочка, поспешающая домой, они добродушно пожелали им спокойной ночи.

— Вот видишь, — сказал Лиливин, когда они подымались по темному склону извилистой улицы Вайль, — это было совсем нетрудно.

— Да, — совсем кротко отозвалась Раннильт.

— Так же просто я вернусь к себе. Я дождусь каких-нибудь запоздалых путников и войду за ними по пятам. А если никого не встречу, то посплю до утра под открытым небом, а с рассветом, как начнет появляться народ, я легко проскользну в этом платье.

— Ты еще можешь отсюда уйти, после того как мы расстанемся, — сказала Раннильт.

— Но я вовсе не хочу с тобой расставаться. Если я уйду, то только вместе с тобой.

Он понимал, что бросает вызов судьбе, но отважно вступал с нею в спор. Может быть, его ждет бесславный конец и он погибнет, как журавль, сраженный стрелой охотника, однако у него всегда было хотя и скромное, но честное имя, незапятнанное грязными обвинениями в воровстве или разбое. Уже ради одного этого стоило рисковать, но самое главное, у него теперь появилась другая, более дорогая цель. Он решил, что никуда не убежит. Он останется здесь, а там будь что будет.

У Хай Кросса они свернули направо и очутились в темных и узких закоулках; один раз какая-то быстрая тень перебежала им дорогу и скрылась, побоявшись, очевидно, связываться сразу с двумя — одного еще можно уложить с первого удара, но второй, чего доброго, подымет крик и созовет на помощь людей. В Шрусбери ночная стража была поставлена хорошо, однако одинокие путники иногда оказывались жертвой злодейского нападения, стража не успевала везде за всем присмотреть. Раннильт ничего не заметила. Беспокоясь о Лиливине, она думала не о той опасности, которая могла подстерегать их сейчас на дороге.

— Они не будут на тебя сердиться? — озабоченно спросил Лиливин свою подругу, когда они очутились перед домом Уолтера Аурифабера и подошли к проходу, ведущему во двор.

— Госпожа сказала, что я могу задержаться хоть до вечера, если это меня исцелит, — сказала Раннильт и улыбнулась во тьме. Отнюдь не исцеленная возвращалась она домой, заранее вооружившись против всевозможных расспросов. — Она вела себя по-доброму, я ее не боюсь, она меня не даст в обиду.

В глубокой тьме чужой подворотни напротив дома Аурифаберов он привлек девушку к себе, и она прильнула к нему и замерла в его объятиях. У обоих мелькнула мысль, что, может быть, это в последний раз, но они не разжимали объятий и целовались и не хотели верить, что так случится.

— А теперь иди! Иди скорее! Я подожду, пока ты войдешь в дом.

Оттуда, где они остановились, Лиливину был виден весь проулок и слабое пятнышко света во дворе, падавшее из единственного не закрытого ставнями окна. Он отодвинул девушку от себя, повернул лицом к дому и легонько толкнул:

— Ну, беги!

И вот ее уже нет. Послушная его приказанию, она одним духом перебежала через дорогу и нырнула в проход, заслонив на мгновение отблеск света в дальнем конце. Вот она вбежала во двор, промелькнула тенью в луче слабого света, вскочила в сени и окончательно исчезла.

Лиливин неподвижно стоял в темной подворотне и долго еще смотрел ей вслед. Ночь была очень тихая, и вокруг не слышно было ни шороха. Ему не хотелось уходить. Уже погасло последнее смутное пятнышко света во дворе, но он все еще стоял, невидящими глазами напряженно вглядываясь в ту сторону, где скрылась Раннильт.