Прощённые - Юлия Эрнестовна Врубель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из письма полковника, командира Вятского пехотного полка московскому товарищу (Тульчин, 1820 г.):
«…Третьего дня же, на собрании нашем в частном доме, привечали мы новоназначенного командующим кишинёвскою дивизией, генерала… А, впрочем, этот господин тебе знаком. Не без усилий удалось уговорить его… Предполагаю, делу Общества это сулит немало пользы. При этом, репутация его в нашем кругу достойная. Ты понимаешь, друг мой, как важны теперь для Общества густые эполеты, ибо союзы сотен благоденствующих подпоручиков имеют меньше веса, чем круг из нескольких полковников и генералов.
Ещё, касательно новопринятого, замечу, что хоть дядья его и делали себе карьеру через цареубийство, сам он для этой должности решительно негоден, в силу мягкотелости. Ну, да и это не беда – отыщутся у нас охотники и к этой службе. Ты вскоре сможешь сделать собственные наблюдения, встретившись с ним на нынешнем московском съезде – туда он будет делегирован.»
Так, только заступив на службу в Кишинёве, Михаил оказался в эпицентре назревающих событий.
Будущий тесть, Николай Николаевич, узнав о связях Михаила с Обществом, мгновенно обратился в ужас. Он сразу же затребовал приезда Михаила для разговора. Тот вскоре посетил Раевского – сам будучи в смешанных и угнетённых чувствах.
Раевский вначале обнял будущего зятя… Потом, взяв его бережно под локоть, будто больного, усадил.
– Михаил Фёдорович, голубчик… Поверьте мне, что вся затея эта может кончиться прескверно. Пре-сквер-ней-ше! Вы, как неглупый человек и офицер, вольны решать за себя сами, но дочь мою Екатерину не губите. А Катя… Катя любит вас. Какое будущее вы ей приготовляете? А вашим, ещё нерождённым, детям?
Дети. Конечно, дети, да… Семья. А все эти его наивные мечты о братстве… Однако слово чести и доверие товарищей для офицера…
– Но моё нынешнее положение, генерал! Я уже связан данным словом. Поймите! Пренебрегать теперь оказанным доверием товарищей бесчестно…
Раевский резко встал, скривил лицо и рубанул в сердцах рукой.
–Думать о вашем положении надо было раньше. Теперь от поучений толку мало… Я, впрочем, и не предлагаю вам «пренебрегать». Так вы и не пренебрегайте! Учить вас! Вы же умный человек! Пусть они сами вами и пренебрегнут.
И наклонился к Михаилу:
– Да не тяните с этим долго. Как бы не вышло что-нибудь уже, не дай-то Бог…голубчик.
Вернулся от Раевского уже вконец расстроенным. Потом нахлынувшие радостные хлопоты с женитьбой как будто отвлекли его. Но оказалось – ненадолго. Всё то, сомнительное, тягостное, так и нерешённое, вернулось, да и накрыло Михаила с головой. Зыбкость и неопределённость состояния внушало ему беспокойство и тревогу. Он был уже лишён возможности как прежде безмерно наслаждаться счастьем в новом своём семействе.
Участливые осторожные расспросы Кати раздражали, усиливая ощущение душевной неустроенности. Ночами, выждав, чтобы Катенька заснула, Орлов всё чаще уходил в свой кабинет, много курил. Обдумывал слова Раевского, сказанные старым генералом на прощание, уже в саду. В тот день отец невесты сам проводил его до экипажа. Как ни старался Михаил тогда не слушать старика – ан нет! Услышал, и запомнил, и запало!
«Подумайте, голубчик, с кем вы пытаетесь лезть на рожон. И кто они такие, окружающие вас? Ежели не негодяи, то глупцы. А то ведь и глупцы, и негодяи. Ну-ка, скажите, сколько между них таких, как вы – при эполетах, выслуженных доблестью и кровью? А? То-то же! Всё больше мелочь праздная, да неудачники, задумавшие невесть что. Наполеончики, алкающие власти! И не дай бог, пустить таких во власть – Европа этакие кренделя знавала. Как же! Дантоны, Робеспьеры, да Мараты! Вот вам пример! Чем завершилась катавасия сия? Молчите? Так я скажу! Кровь и собачья свара – загрызли самоё себя…
А что хотите возразить – всё знаю. Да, есть среди них и достойные честные люди. Не спорю, есть – такие же, как вы – прельщённые высокопарной болтовнёй. Бредом о будущем Отечества. О вынужденной жертве!»
Старик закашлялся сухо и хрипло. Остановился. Взял Михаила доверительно за локоть. Сказал, почти что на ухо, да так, что Михаил невольно вздрогнул: «Как только вы не понимаете, голубчик, что в жертву наперво приготовляют вас!»
К коляске оба подошли в молчании. Однако, уже перед самым экипажем, Раевский неожиданно закончил: «Сообщество людей тщеславных и лукавых есть не товарищество, поверьте мне, а заговор. А заговорщики дружбы не знают. Они самих себя уже подозревают и боятся.»
Сам Николай Николаевич к этой теме при встречах с зятем более не возвращался. Но сказанного им тогда было достаточно.
Михаил счёл разумным дождаться московского съезда. Там, выждав подходящего момента, он выразил желание обратиться с речью. Собравшиеся предвкушали его выступление с интересом. Но оказалось, что подобных заявлений в то время не ожидал никто.
Взмахнув рукой, оратор предложил готовиться к военному перевороту. Причём – немедля! Для этого создать организацию огромного масштаба! Для полной дезориентации правительства открыть на собранные средства типографию, в целях печатания фальшивых ассигнаций. И прочее…
Среди собравшихся установилась гробовая тишина. Михаил Фёдорович кончил речь, залпом опустошил стакан воды. Немного подождал… Усмешки, ёрзания, демонстративные и сдержанные вздохи. Известные своим былым бесстрашием радикалы только смущённо прятали глаза.
Не встретивши в товарищах сочувствия и понимания, разочарованный, он объявил, что вынужденно порывает с Обществом…
Однако, выпрыгнув на всём скаку с повозки, так чтобы без единой ссадины, нельзя – бывает, что и руки поломаешь. Дальнейшее всё это полностью и подтвердило. Так, следствием его скандального ухода, стал чей-то неподписанный донос. Немедленно был учреждён надзор за экцентричным генералом, как за неблагонадёжным. Начавшиеся неприятности усилились, когда в его дивизии внезапно взбунтовался полк. Полковник тут же обвинил дивизионного командующего в ослаблении дисциплины, пришёлся к месту и его приказ о запрещении наказывать солдат… Михаила, без серьёзных разбирательств, сняли с должности.
Он, с молодой женой и первенцем – сыном Николенькой, отправился на жительство в Москву. В Москве застанет Михаила Фёдоровича и уходящий 1825 год.
…А в это время, в Петербурге, в лейб-гвардии Егерского полка, нёс службу некий честный подпоручик. А звали подпоручика Яков Иванович Ростовцев.
Глава 29. Визит был не напрасен
Наутро Иосифу Ивановичу Шарлеманю доставили послание от Новосильцевой. Та отвечала, что по свидетельству графини Анны Алексеевны, его высокопреподобие, Юрьевский отец-игумен Фотий, с начала Великого поста не покидал обители. Архимандрита ежедневно видели на службах в головном соборе, а по субботним и
