Ревет и стонет Днепр широкий - Юрий Смолич

Что–то нужно было сказать, непременно нужно было что–то сказать — полномочный представитель самого генерала Табуи сделал даже паузу, выжидая его ответа, но Петлюра еще не пришел в себя: уж больно неожиданно произошла, смена ситуации. Полковник, по–прежнему в позиции «смирно», переждал минутку и, не дождавшись ответа, продолжил свою речь, завершая, несомненно, заранее заготовленную тираду:

— Я сказал, мосье министр: правительства! Разрешаю себе подчеркнуть это слово. Генерал Табуи просил передать вам, мосье министр, а через вас и Украинской центральной раде, что, признавая Временное правительство в России, французское командование тем самым признает и действия генерального секретариата Центральной рады как действия правительственные, поскольку генеральный секретариат признан Временным правительством. У военного командования французской армии нет сомнения, господин министр, что вслед за этим должно последовать и официальное признание экс–официо Украинской республики правительством республики Франции. Я вас приветствую и поздравляю, мосье!

Петлюра уже пришел в себя. Он заложил руку за борт френча и коротко кивнул. Вот оно как обернулось!

Кровь стучала в сердце, била в виски, плечи Петлюры расправлялись шире, голова поднималась выше и выше.

Держа руку за бортом френча, Петлюра наконец молвил:

— Мерси, полковник! Я высоко ценю ваши слова. Прошу передать доблестному генералу Табуи мои самые наилучшие пожелания. Мы действуем как верные сыны нации и поборники цивилизации, полковник. Смею заверить вас!

Полковник все еще стоял в своей позиции «смирно», и Петлюра милостиво кивнул:

— Прошу, господин полковник, чувствовать себя запросто в нашем доме. — И он сделал гостеприимный, но преисполненный достоинств жест. — Прошу садиться, господин полковник.

7

Теперь, вне всякого сомнения, надлежало повести дальнейшую беседу в тонах непринужденных, но в то же время исполненных достоинства, и начинать его должен был Петлюра, как хозяин.

Петлюра вежливо, но в непринужденно–дружеском тоне осведомился:

— Как вы себя чувствуете у нас на Украине, господин полковник?

— Мерси.

— Возможно, у французских офицеров есть какие–либо претензии к украинским властям?

— Никаких претензий, мосье министр!

Что говорить дальше, Петлюра не мог сразу сообразить, да и мысли его витали в эту минуту где–то очень высоко и далеко — он размышлял сейчас о путях утверждения украинской государственности и ее престижа среди прочих стран мира. Думалось ему в эту минуту также и о том, что, оказывается, ни прославленный историк Грушевский, глава Центральной рады, ни знаменитый писатель Винниченко, глава генерального секретариата, не сумели достичь того, чего достиг, как видите, он, — разве не очевидно теперь, кому и быть первым в деле возрождения нации! Вот оно как! Кажется, сокровенные мечтания всей его жизни — выйти в люди, выйти в о–го–го–го какие люди! — эти мечтания начинали наконец, приближаться к своему осуществлению.

Полковник Бонжур понял, что пауза в разговоре, поданная как минута глубокой задумчивости собеседника, сделана для того, чтобы вступил в разговор он сам. Поэтому полковник Бонжур заговорил:

— Должен выполнить еще одно приятное поручение, господин министр. Его преподобие аббат Франц–Ксаверий Бонн также просил передать господину украинскому министру заверения в своем глубоком почтении.

Петлюра вопросительно посмотрел на полковника, не расслышав:

— Простите? Как вы сказали? Кто?

— Аббат Франц–Ксаверий Бонн. Новый капеллан франко–бельгийского гарнизона в Киеве…

— А!

Дальнейшие объяснения были излишними. Петлюра уже расслышал и уже припомнил: легат Ватикана, который через чотаря Мельника — ни с того ни с сего — уже передавал ему от себя привет, а от папы римского — благословение, несмотря на то что Петлюра был православный. Они даже должны были встретиться, но отец Франц–Ксаверий вдруг заболел и свидание не состоялось.

Полковник Бонжур как раз и давал объяснения:

— Прелат тяжело заболел, сердечный приступ, и надолго прикован к постели. Но дело не ждет. Поэтому он доверил мне и поручил, с вашего разрешения, быть его представителем в неотложном разговоре с мосье министром. Собственно, из ряда дел, которые святой отец имеет к мосье министру, он просил сейчас повести речь лишь об одном…

Полковник остановился, поглядывая на Петлюру. Лицо его теперь, когда он снял кепи, утратило напряженное выражение, присущее военным, и в эту минуту более походило на физиономию доброжелательного священнослужителя: доброта, смирение, но и какое–то скрытое упорство.

— Прошу! — молвил Петлюра.

Полковник сказал:

— Прелат имеет полномочия, — полковник не сказал, от кого именно эти полномочия, а лишь выдержал небольшую паузу, — предложить мосье Симону Петлюре… вступить братом в ложу масонов.

— Куда, куда — сделал вид, что недослышал, хотя расслышал совершенно отчетливо, сбитый с толку Петлюра.

В эту минуту в его голове вихрем проносились мысли: что за чертовщина? Да не пьян ли этот француз? Какая ложа, какие масоны? И что такое — масоны? Что знает он, Петлюра, о масонах вообще. Ах, да, герой романа Льва Толстого «Война и мир», Пьер Безухов, был, кажется, членом масонской ложи! Но ведь то в романе и о событиях прошлого столетия, а не сегодня, в век пара и электричества!.. Фу–ты черт!

— Членами великого масонского братства, — продолжал тем временем по–прежнему спокойно, однако многозначительно полковник Бонжур, — во все времена состояли наиболее выдающиеся деятели науки, политики и общественной жизни. Полководец Кутузов и поэт Херасков. Фокусник Калиостро и аббат Фуше. Граф Головин и князья Гагарины, Куракины, Tpyбецкие. Даже члены императорских фамилий: Фридрих Великий, Людовик Шестнадцатый и российский император Павел. Американские президенты Франклин и Вашингтон… — Полковник сыпал историческими именами. — Да будет вам известно, что и ныне почти все руководители правительств в странах всех континентов, а также наиболее выдающиеся лидеры общественных образований мирового значения также являются масонами. — Полковник бросил на Петлюру внимательный, но доверительный взгляд. — Само собою разумеется, что ч не называю их имен, соблюдая масонский закон о хранении тайны…

Полковник говорил, а в голове Петлюры — после первого помрачения — вертелся, собственно, один вопрос: масоны, господи боже мой, что он знает о масонах? Что он о них хотя бы слышал или читал?.. Ну, масоны, ну, в переводе — «каменщики», ну, кажется, когда–то в средние века — цеховое объединение подлинных каменщиков, далее — нечто наподобие секты не то религиозного, не то политического характера, вроде современных партий?.. Хотя нeт, — партии ведь враждуют между собой, а масонское братство зиждется, если он не ошибается, на принципиально иных основах: возможно — моральных, возможно — кастовых. Они объединяют людей разных наций, классов, религий, политических убеждений и даже партийной принадлежности — объединяют, кажется, жаждой достижения какой–то иной общей цели. Но какой? Этого Петлюра и вспомнить не мог.