Ревет и стонет Днепр широкий - Юрий Смолич

6

София Галчко, в панике даже не постучав в дверь, вскочила в кабинет генерального секретаря по военным делам.

— Пан генеральный! — Голос секретарши срывался, ее всегда сдержанное, обычно не отражавшее никаких чувств лицо было бледным. — Прошу пана генерального, это есть неправдоподобно, однако все–таки это есть: мы в осаде французских броневиков, и сам пан комендант армии Франции уже здесь, чтобы, эвентуально, взять нас в плен!

Переполох изящной хорунжессы был, впрочем, небезоснователен: бронированные автомобили появились внезапно, и намерения французских автомоточастей были совершенно неизвестны.

Петлюра вскочил из–за стола: что случилось?

Положение в городе было крайне напряженным. По заводам мощной волной прокатилась забастовка. По рабочим районам организовывались многочисленные отряды Красной гвардии — и кто его знает, какую конечную цель они ставят перед собой. А четыре ударных «батальона спасения Украины», укомплектованных после разговора Петлюры с Корниловым из самых лучших солдат украинизированных частей Киевского гарнизона, вместе с двумя батальонами Богдановского полка только что отправлены на фронт, на поддержку деморализованной русской армии под Тернополем. Вооруженные силы Центральной рады в столице Украины были чувствительно ослаблены. Не признала ли русская реакция этот момент наиболее подходящим для того, чтобы расправиться и с Центральной радой?

Не обманул ли Корнилов Петлюру? Не для отвода ли глаз обещал поддержать украинизированную армию?.. Подговорил Петлюру отправить на фронт самые надежные вооруженные силы, разделается с Керенским, а потом и за Петлюру возьмется… Корнилову помог, а сам остался без войск — собственными руками подрубил ветку, на которой сидит…

Но при чем же здесь французские броневики?.. Как — при чем? Франция за войну до победы, и Корнилов за войну до победы. А Корнилов — власть твердой руки…

Петлюра поднялся из–за стола. Он тоже побледнел, но он был мужчина и потому держался спокойнее, с достоинством, как и надлежит мужчине в трудную минуту.

— Немедленно вызвать сотника Наркиса с моей личной охраной и сотника Нольденка со всеми старшинами и казаками контрразведки! — приказал он.

— Слушаю пана генерального! В тот же миг!

— Стойте! — властно остановил панну Галчко Петлюра, властно взглянув в окно, из которого уже виднелись серо–зеленоватые железные горбы бронированных автомобилей, выстроенных вдоль тротуара. — Позвоните Коновальцу и Мельнику в штаб сечевиков, поручику Михновскому — в клуб украинских старшин имени гетмана Полуботька, пану Тютюнику — в штаб «вольного казачества». Всех — к оружию!

Панна Галчко даже не произнесла свое «слушаю пана» и опрометью бросилась к двери.

Но у порога она должна была остановиться. Дверь распахнулась, и на пороге появился французский полковник.

Под ложечкой у Петлюры заныло. Итак — факт. А казалось, что все складывается так хорошо…

Французский полковник приложил два пальца к кепи:

— Мосье!

Петлюра одернул полы френча, переступил с порога на ногу, кашлянул, но на всякий случай поклонился.

Гость тоже склонил голову в коротком учтивом поклоне и заговорил на чистейшем русском языке — куда более чистом, чем русский язык в устах Петлюры. Свою карьеру французский полковник делал в русском отделе французского генерального штаба, подотдел разведки и контрразведки, и не один год работал в России военным атташе.

— День нашего знакомства, мосье Петлюра, останется в моей памяти навсегда! — патетически провозгласил гость. — Честь имею! Полковник Бонжур!

— Бонжур, бонжур! — вяло откликнулся Петлюра, прекрасно понимая, что даже в минуту ареста француз не может не быть галантным. Французского языка Петлюра не знал, но такие общеупотребительные слова, как «бонжур», «мерси», «силь ву пле», умел произнести даже с таким–сяким иностранным акцентом.

Полковник предостерегающе поднял руку вверх:

— Прощу прощения, мосье, но Бонжур это моя фамилия. — Он улыбнулся совсем мило. — Правда, моя необычная фамилия приводит иногда к некоторым недоразумениям. Но что поделаешь, — полковник Бонжур развел руками, — мой народ отличается здоровым юмором и любит пошутить даже в таких серьезных делах, как наименование царя природы — человека!

Петлюра растерялся. Черт знает что! С одной стороны — совершил глупость, как же ее теперь загладить? С другой — какое это имеет значение, когда сейчас вообще все летит к чертям собачьим?

Ни к селу ни к городу, совершенно машинально он пробормотал:

— О, да, да, нашей нации тоже свойственна подобная черта: у нас, знаете, тоже встречаются смешные фамилии: Добрыйдень, Добрыйвечер, Убейбатько, Зарежьмать и вообще…

Но полковник дал понять, что тема исчерпана беглым, чисто джентльменским обменом шутками. С важностью он провозгласил:

— Примите мои приветствия, господин министр! Мои самые лучшие пожелания лично вам и вашему правительству.

Петлюра недоуменно захлопал глазами: обращение «министр» как–то не вязалось с тем, что он приготовился уже было услышать; тон полковника и торжественное выражение его физиономии тоже не позволяли принимать его слова только за форму французской галантности.

— М… мерси… — пробормотал Петлюра, снова одернув полы френча, ибо, как известно, в минуту подобного душевного замешательства некуда деть руки и непременно нужно дать им какую–то работу. — Прошу садиться, господин полковник. Чему обязан?..

Но полковник Бонжур продолжал стоять — стоять навытяжку, почти как по команде «смирно».

— Мосье министр! — промолвил полковник торжественно, и голос его патетически вибрировал: — Патриоты Франции, все горячие приверженцы желанной победы над варваром–швабом, смею заверить вас, глубоко тронуты решением вашего правительства и, в частности, личной вашей ролью в принятии этого исторического решения — об оказании эффективного содействия русской армии на фронтах силами своих свежих, молодых и горящих патриотическим энтузиазмом украинских воинов. Представитель генерального штаба французской армии при ставке верховного главнокомандующего русской армией генерал Табyи уполномочил меня передать вам глубокую благодарность, одновременно со своими самыми горячими приветствиями, конечно!

Горячий пот выступил у Петлюры на лбу, и в голове у него загудело. Он даже качнулся на ногах — столь сильно запульсировала вдруг кровь в его жилах. Господи! Да ведь все, оказывается, совсем наоборот…

Что–то нужно было сказать, непременно нужно было что–то сказать — полномочный представитель самого генерала Табуи сделал даже паузу, выжидая его ответа, но Петлюра еще не пришел в себя: уж больно неожиданно произошла, смена ситуации. Полковник, по–прежнему в позиции «смирно», переждал минутку и, не дождавшись ответа, продолжил свою речь, завершая, несомненно, заранее заготовленную тираду: