Осень на Шантарских островах - Борис Казанов

Бот отвалил -- некоторое время в темноте слышались голоса и стук двигателя и мелькали огоньки папирос, а потом все исчезло.

Капитан включил локатор и, пока тот нагревался, спустился на палубу. Пустые кильблоки, доски палубного настила с пятнами засохшей тюленьей крови, грязная мездрильная машина и бочки с салом, -- все это было неподвижно, освещено прожекторами и нелепо воспринималось в окружении непроглядного моря, свиставшего и брызгавшего. Сутулясь, заложив руки за спину, капитан обошел шхуну, окидывая все, что попадалось на глаза, беглым, все замечающим взглядом. Он подобрал оставленный мездрильный нож, сбросил с палубы окурок, укрыл брезентом ящик с углем...

Кто-то окликнул его. Это был радист, который принес радиограмму из управления. Управление рекомендовало обследовать восточное побережье мыса Тык, где, по сведениям местных охотников, был зверь...

-- Они слушают побасенки местных охотников и не верят мне, -- засмеялся капитан. -- Охотники увидят десять нерп и кричат об этом по всему побережью... А мы не охотники, нам нужно не десять нерп, разве не ясно?

-- Чего вы мне объясняете? -- Радист протер носовым платком дорогую запонку на рукаве рубашки. -- Я ведь не промысловик... разве не ясно? -передразнил он капитана.

Капитан переминался с ноги на ногу.

-- Что же ответить? -- спросил радист.

-- Скажи, что находимся в поисках лежек...

Мыс Тык, думал капитан. Материковый берег. Грязь, болото... Там зверя и в помине нет. Эти, из управления, видно, перегрелись на пляже... Он знал, что в управлении не доверяли ему. Капитаны тоже недолюбливали его, называли его судно "хитрым". Это были, в основном, молодые капитаны, бывшие помощники на торговых судах, которых привело сюда перспектива капитанской работы. Они не знали зверобойного промысла, не набили еще руку в тонкостях "экономической политики". Он обвел их вокруг пальца.

На весеннем промысле капитаны наивно сообщали в управление количество добытого зверя, едва ли не с точностью до одной шкуры. А он давал заведомо заниженные результаты, хотя брал зверя намного больше других, -- у него были лучшие стрелки, опытные штурманы, новые хабаровские боты с широким винтом и мощным челябинским дизелем -- таких ботов на остальных судах насчитывалось несколько штук. У него, наконец, была собственная карта промысловых районов с учетом ежегодной миграции зверя -- так сказать, "секрет фирмы", недоступный постороннему глазу... Впрочем, молодые капитаны и не добивались ее, опасаясь, что это могло ущемить их авторитет, к тому же эта карта мало что говорила им... В общем, получилось вот что. Зверя было немного и промысел, как и следовало ожидать, продлили. Появился еще один план, а тюлень уже ушел, и остальные суда, гоняясь за ним, "грели воду" по всему Охотскому побережью, а у него в трюме был запас, которого с лихвой хватало и на добавочный месяц. Он сразу взял два плана и даже перевыполнил их.

Сейчас управление тоже опасалось, как бы он снова не оставил их в дураках. Даже послало к нему специального надсмотрщика -- инженера по добыче, который до этого море видел лишь на картинках. Но на этот раз зверя было еще меньше, даже здесь, в закрытом архипелаге Шантарских островов, где были камни и чистые хорошие пляжи. А искать его он не хотел, он выдохся и хотел отдохнуть, но он меньше всего спешил к семье -- давно отвык от нее... В письме, которое он получил из дома, жена сообщала, что старшая дочь выходит замуж. Капитан даже рассердился вначале: куда они торопятся, ведь могли подождать, когда он вернется из рейса! Но потом представил, какая сейчас кутерьма творится там: падает посуда, беспрерывно хлопают двери, кто-то приходит и уходит, кому-то надо улыбаться и о чем-то рассказывать... и вздохнул с облегчением: слава богу, что его там не было...

Капитан поднялся в рубку и склонился над локатором. На экране локатора проступил неподвижный серый силуэт острова Мухтеля, неподвижное море и серое пятнышко на воде -- это был бот с промысловиками, он тоже, казалось, стоял на месте... Капитану вспомнилось взволнованное лицо черноглазого матроса, который сегодня впервые ушел на промысел, и он вдруг почувствовал непонятное волнение... Этого паренька он когда-то увидел на берегу, сразу отличил его среди остальных и взял к себе на судно. С тех пор он время от времени наблюдал за ним, этот паренек чем-то запал ему в сердце. Сейчас у него было такое чувство, словно он сам впервые вышел в море, или сына проводил, или еще что-нибудь... "Как ему там? -- подумал капитан, сердце у него колотилось. -- Прогноз плохой на утро, только б обошлось..."

Он толкнул дверь в жилое отделение, спустился по трапу и направился по длинному узкому коридору -- там не было ни души. Под ногами плескалась грязная вода, ее много налилось во время перехода, а умывальники были пустые: все питьевые цистерны были заполнены жиром, для камбуза воду привозили с промысла. Из раскрытой сушилки доносился душный запах жировой робы и нагретых резиновых сапог -- все это было набросано как попало; спасательные жилеты тоже валялись здесь. Капитан хотел было позвать уборщика, но не сделал этого, и с неожиданным удовольствием сам навел в сушилке порядок, а потом взял швабру и убрал коридор. Он стоял в коридоре, не зная, какую бы еще найти себе работу, и в это время раздался удар на камбузе. Капитан направился туда.

По камбузу была разбросана картошка, которая высыпалась из опрокинутого мешка. Буфетчица дремала возле гудящей плиты, уронив руку с зажатым в ней столовым ножом. Это была нестарая одинокая женщина, одна из тех немногочисленных женщин, которые еще работали на зверобойном промысле. Капитан опустился на корточки и стал собирать картошку. Буфетчица шевельнулась во сне, и что-то упало капитану на руки. Это была женская серьга, медный ободок с крохотным хрусталиком... Капитан с минуту молча разглядывал его на ладони -- все замерло в нем от какого-то мучительного молодого чувства, которое внезапно охватило его...

И капитан вдруг вспомнил жаркие доски яхт-клуба, запах белил от больших весел в углу; пьешь лимонад, отмахиваясь бутылкой от ос, потом вниз по лестнице, лавируя в духоте обнаженных тел, и -- ух! -- в прохладную тень от паруса; руль до отказа, широко расставляешь ноги, чтоб не упасть, а на носу сидит девушка, ты протягиваешь ей недопитую бутылку, она запрокидывает голову, и ты видишь ее длинную нежную шею, солнечный свет внезапно ударяет тебе в глаза -- это гик отлетает к борту, выбивает бутылку у нее из рук, и ты ныряешь за ней, и тебе хочется хохотать под водой...

-- Картошки сейчас напечем, -- проговорил капитан, радостно улыбаясь, дотрагиваясь своей маленькой волосатой рукой до ее большой, перевитой вздувшимися венами. -- Картошки напечем... в шашки поиграем...

2

В море играла крупная зыбь, и бот, который шел на промысел, как щепку бросало на волнах. Он то взлетал на гребень волны, то стремительно падал -в тишине раздавался стук черпака, которым рулевой сливал воду. Эта болтанка создавала иллюзию быстрого хода, на самом деле бот едва продвигался против течения -- делал за час не более пятисот метров. Сейчас он находился на полпути к острову, на котором было лежбище тюленей.

На банках и по бортам, плотно придвинувшись один к одному, зажав дубины между колен, сидело человек двадцать команды. Сынуля сидел между старшим помощником и пожилым бородатым матросом с брюшком, которые дремали, свесив головы набок. В воздухе было темно -- хоть глаз коли, на корме светился азимутальный круг компаса, а в небе чувствовалось движение облаков, и временами в разрывах облаков проглядывала луна, медно отсвечивая на зыби.

Сынуля смотрел вокруг себя весело блестевшими глазами, поворачивался к ветру, чтоб остудить пылающее лицо, нетерпеливо ерзал на банке, порываясь что-то делать, о чем-то говорить. Несмотря на то, что он впервые шел на промысел и давно жил ожиданием этого дня, он сейчас мало думал о предстоящей работе. Его волновало, что он теперь на равных сидит в боте с промысловиками, носит при себе нож и ракетницу, что он может теперь небрежно говорить: "Мы -- промысловики", хвастаясь этим перед "береговыми", радовался тому, что будет ночью уходить в море на маленькой посудине, не зная, вернется или не вернется обратно, -- словом, жить жизнью тех людей, которым прежде так остро завидовал... Теперь, позабыв прошлые обиды, Сынуля был готов любить их всех, а также, что казалось ему особо значительным, получить право на то, чтоб они полюбили его самого.

Резкий толчок, едва не опрокинувший бот, расшевелил-таки сонную команду. Сосед Сынули, пожилой бородатый матрос, вытащил из портсигара папиросу, закурил -- тускло блеснуло обручальное кольцо на его худой руке -и сказал, посмотрев на луну:

-- Недавно родилась -- с неделю, не боле... Теперь жди непогоды...

-- Как раз на переходе даст, -- откликнулся старший помощник -стройный, похожий на подростка мужчина с круглым лицом, на котором блестели мокрые усы.