Экспансия (СИ) - Янов Алексей Леонидович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хотя, отныне общегородские вечевые сборы будут под запретом, но вам, смоляне, не воспрещается устраивать сходы во всех концах города и обсуждать там волнующие вас вопросы, а принятые большинством голосов решения потом вносить на рассмотрение смоленского государя, наместника или Боярской Думы.
Площадь довольно загудела. Я уже думал было двинуть речь по поводу своего нового статуса, как из окружавший помост толпы бояр раздался чей – то вопрос на злобу дня:
– Так тебя теперь, Владимир Изяславич, величать надоть государём, а князем нельзя?
– Да! – отвечал я не столько боярину, сколько внимательно слушающей меня толпе народа. – Отныне я более не князь над вами, но государь! В моём государстве – Смоленской Руси – не будет более места удельным князькам и прочим сепаратистам! – единственное исключение было сделано для Кричевского князя, удел которого, рано или поздно, но будет прибран к моим рукам. – Отныне Смоленскую Русь всю целиком будут наследовать только старшие сыновья смоленских государей!
Я перевёл дух, и стоящая на площади звенящая тишина взорвалась глухими перешёптываниями собравшегося народа. На меня устремились взгляды с эмоциями всех оттенков – удивления, непонимания, одобрения, злости.
– Да – да, вы не ослышались! Настала пора внести изменения в нашу жизнь! И потому я более не князь, но государь над всеми вами, с правами и обязанностями главы семейства над своими домочадцами! Отец, добрый христианин, своих детей попусту и без причины не обижает, а наоборот, холит их и лелеет, но за ослушание – наказывает!
Закончив своё выступление, я сошёл с помоста. Предстояло ещё пройти обряд благословления владыки в главном кафедральном храме города. А уже затем последует процедура присяги – целования креста.
Сопровождаемый толпой свитских, я направился в Успенский собор. Народ тоже стал перетекать с Торговой площади поближе к Соборной горе.
Остановившись перед входом трижды перекрестился. В храме было не протолкнуться от именитых горожан и многочисленного церковного клира. У алтаря уже поджидал епископ, сияющий в отсветах свечей своим золотым одеянием.
– Благослови владыка, на стол отца моего и деда! – епископ Алексий, невнятно что – то бормоча трижды меня перекрестил, а с хоров начало раздаваться стройное пение.
Когда эти песнопения закончились, к кресту стали по одному подходить присутствующие в храме вельможи, мои ближники, и со словами «Ты наш князь» целовать крест.
И здесь епископ мне подгадил, ведь заранее с ним было оговорено, что слово «князь» в словах присяги надо было заменить словом «государь». Хотя, после присяги полковника Клоча, произнёсшего вместо «князь» слово «государь» остальная очередь быстро смекнула и все остальные присягать стали со словами «Ты наш государь» на устах.
Присяга проходила не только в Успенском соборе, она полным ходом шла также по всем церквям во всех концах города. В этот же день присягали новому князю – государю не только в Смоленске, параллельно процедура принесения присяги развернулась во всех не отпавших от Смоленска городах княжества.
Вечером того же дня на Торговой площади были выставлены бочки с водкой и пивом. Спиртное разливалось бесплатно всем желающим. Но народ в усмерть не успел напиться, уже через пару часов все ёмкости с хмельным опустели. Всю ночь до утра не смолкало в городе веселье. Народ развлекали скоморохи, играли и пели песни гусляры, а отпущенные в увольнительные вои, пребывающие навеселе, тискали повизгивающих девок в подворотнях.
Через день после грандиозного пира, устроенного в честь моего вступления в «новую должность», мы, во главе с новым наместником Перемогой, при участии выборных от горожан, вместе с некоторыми членами Боярской Думы и при силовой поддержке вошедших в город войск, продолжили искоренять изменническую скверну. Все, кто был замечен в поддержке Ростислава Мстиславича и чьи люди наиболее активно участвовали в Вечевом побоище, хватались прямо в своих дворах и препровождались в порубы лояльных мне боярских семейств. А оттуда по – одному попадали на мой княжий суд, где беседовали не только со мной, но и с мастерами заплечных дел во главе с Зуболомом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Провокация, случившаяся на Вечевой площади, меня мало заботила. Это было в основе своей, не чьим – то заранее спланированным злым умыслом, а, по большей части, стихийным явлением. Меня же, прежде всего, интересовал вооружённый мятеж, возглавленный дорогобужским князем.
По показаниям арестованных, главными организаторами и зачинщиками переворота выступили удельные князья – Ростислав Мстиславич и Владимир Андреич, при активной поддержке некоторых смоленских бояр. Большинство же вельмож влились в ряды бунтующих уже в процессе интервенции и захвата города. Отметились в мятеже, прежде всего денежными вливаниями, и немецкие купцы, жаждущие узнать секреты моих высокодоходных производств. Ну и обиженные бояре с купцами, так и не сумевшие вовлечься в мои предпринимательские затеи и проекты, но жаждущие приобщиться к такой заманчивой кормушке.
Людольф погиб, другие выжившие немецкие организаторы переворота сбежали в неизвестном направлении. На проделки немцев я предпочёл закрыть глаза. Пришлось, скрипя зубами, продолжить наши с ними деловые отношения. Отказываться от немецких металлов, полагаясь при этом лишь на итальянцев было бы крайне недальновидно.
Но определённые санкции и ограничения в отношении немцев и прочих иностранных купцов всё же последовали.
Во – первых, наложил всем скопом, сразу на всю немецкую слободу, денежный штраф в размере 1000 гривен серебра. После чего сразу же в их торговом смоленском кумпанстве конфисковал на означенную сумму товаров.
Во – вторых, все купцы из имперских земель, находившиеся в момент бунта в Смоленске стали, что называется «persona non grata», нежелательными лицами, которым запрещена торговля в Смоленском княжестве. Также на территории немецкого подворья теперь воспрещалось держать вооружённые отряды, точнее их численность ограничивалась тремя десятками. Все остальные вооружённые лица, включая корабельные команды, превышающие этот лимит, должны будут размещаться в пригородном селении Ясенском. Но и здесь их число одномоментно не должно было превышать двух сотен. В Ясенском отныне будут квартировать и все остальные купцы Балтийского региона. Для венецианцев и прочих южных и восточных купцов были установлены аналогичные ограничения, но местом их пребывания был определен город Катынь.
Немцы, да и иностранцы в целом, на мои санкции, малость побухтели, да и успокоились, поскольку рвать налаженные торговые отношения ни одна из сторон по – настоящему не хотела. Существующие пошлины, права и обязанности, зафиксированные в торговых договорах, пока оставил без изменений.
Новые места базирования иностранных торговых гостей отныне будут как официально, так и негласно находиться под бдительной опекой «ОВС». Тырий и советник отдела «разведки и контрразведки», проспавшие на пару всё на свете, были прилюдно обезглавлены руками Зуболома – сотрудника всё того же Управления, являющимся там штатным палачом и пыточных дел мастером. Этой казню, думаю, я всем доступно и наглядно объяснил, что игры закончились и ждать снисхождения провинившимся не стоит, особенно если у них случаются провалы такого, поистине, мега галактического масштаба.
Всё возможное, что считал нужным, я сделал. Будем надеяться, что этих мер хватит, чтобы подобные инциденты впредь не повторялись.
Жёстко разобравшись с боярской фрондой, я решил вплотную заняться смоленским епископом Алексием. Этот мой "друг сердешный", ещё в первый же день после подавления бунта через своего посыльного попытался отмазаться – дескать, "я – не я, и хата не моя!" В грамотке владыки писалось о том, что он призывал народ на вече подняться и ополчиться против меня не по своей воле, а действуя так лишь исключительно под нажимом узурпатора – Ростислава Мстиславича. Ну – ну, так уж я ему и поверил! Спасло его от немедленной расправы только то обстоятельство, что церковный обряд вокняжения на смоленский стол дорогобужца епископ так и не провёл – то ли не успел, то ли побоялся спешить. Тогда, прочитав «писульку» Алексия, я сразу же отправил назад гонца, с заверениями искренней дружбы и симпатии, адресованных главному смоленскому пастырю. Время епископии в тот момент ещё не пришло, первым делом считал необходимым разобраться с мятежными боярством.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})