Экспансия (СИ) - Янов Алексей Леонидович

Набегавшие на причал мужики походя, были встречены копейщиками и посечены стрелами, переправа войск не останавливалась ни на минуту.

Те, кто намеривался наброситься на меня тоже так и не сумели прорваться и достичь своей цели, так как были остановлены той частью горожан, что заняли в этом споре мою сторону.

Вече превратилось в побоище! Люди сцепились в общей свалке, словно две стаи бродячих собак: размахивали кулаками, переплетались руками и ногами в борьбе, таскали друг друга за волосы и бороды. По земле катались людские клубки, об них спотыкались стоячие и образовывались огромные кучи – малы из вцепившихся друг в дружку борцов.

Дерущийся народ, где сам подавался в стороны, а где и раскидывался ударами щитов – на площадь вступал строй пехоты десятой роты. Эта колонна словно ледокол, рассекая толпу, медленно продвигаясь к воротам. А у ворот уже стреляли из луков – ратьеры расстреливали вооружённых ополченцев, пытающихся вернуть утерянный контроль над воротной башней.

Следом за десятой ротой двигались поротно другие батальоны, вытянувшись длинной змеёй от Заднепровья, по мосту и до ворот Окольного города.

А бурлящая Вечевая площадь на это движение войск практически не обращала внимания. Люди, словно на арене Колизея, азартно дрались друг с другом. Сунувшиеся было к колоннам несколько десятков вооружённых ополченцев, были сразу же проткнуты копьями. Наглядный урок подействовал, остальные горожане из числа моих «политических противников» предпочитали выяснять отношения с каким – либо соседом напротив, являющимся сторонником князя, при этом напрочь игнорируя входящие в город войска.

А вообще творящееся сейчас на площади действо мне сильно напоминало здешние праздники, вроде масленицы, когда, подкрепившись блинами, на лёд Днепра сходился чуть ли не весь Смоленск, и начиналась «потеха». «Конец» шёл на «конец», «улица» на «улицу», «лодочник» на «гончара» и начиналось всамделишное кровопролитие – на лицах людей появлялись разбитые в кровь носы и губы, глаза украшались синяками и трещали рёбра от «дружеских объятий». Единственное отличие тех гульбищ от наблюдаемого мною сейчас зрелища заключалось в наличии сейчас в руках у некоторых вечников разного рода вооружения – от простых палок и камней, до профессиональных мечей и копий. А так, людская свалка как свалка, где лупцевали и дубасили друг дружку, уже особо не разбираясь, кто правый, кто левый, кто за Сталина, кто за Путина. Все политические предпочтения были позабыты и народ просто, со всей широтой славянской души, погрузился в пучину русского бунта, бессмысленного и беспощадного.

И только тогда, когда первые колонные втянулись в город, побоище на вечевой площади стало стихать. Бунтовать и дальше моим недоброжелателям уже было поздно, хотя подобные крамольные мыслишки средь многих из них нет – нет, да проскакивали. А самое главное, спустив пар в драке, народ просто физически выдохся. Я их понимал и даже не собирался наказывать бунтовщиков из числа мизинных людей. Трудно расставаться с вольницей, пусть даже иллюзорной. Ведь каждый свободный горожанин мужского пола – уже считался воином – ополченцем, а тут, по воле князя в городе появляется новая неизвестная сила – пехотные панцирные полки.

Да и смоленские бояре, естественно, ввод войск в столицу княжества не одобряют, ведь как говорится «князья приходят и уходят, а бояре остаются на своей земле». В открытую против меня из бояр никто кто выступил, а вот их люди, как вскоре выяснилось, были замечены в вечевом побоище на стороне моих противников. Ясно, по чьему науськиванию они там дрались, но и на это я пока закрыл глаза.

Высыпавшие на улицы Окольного города люди, в основном женщины и дети, многочисленные холопы, лишённые права присутствия на вечевых сходах, с двояким чувством страха и любопытства смотрели на марширующие, вытянувшиеся длинной железной змеёй, войска.

Пока всё шло согласно разработанному плану. Местные ополченцы с боярами вооружиться для какого – либо серьёзного, организованного сопротивления, явно не успевали. Эксцесс на Вечевом сборе хоть и случился, но все обошлось для меня благополучно, как, впрочем, и для города, отделавшегося «малой кровью».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Как уже говорилось, последние десятилетия, с того момента, как детинец был уступлен церкви, смоленские князья со своими дружинами квартировали за пределами городских стен, в специально обустроенных для этих целей княжьих дворах. Поэтому приход князя в городские пределы не только с дружиной, но и вдобавок с многочисленным пешим войском очень и очень многим горожанам, а особенно вельможам, не понравился. Ещё бы, ведь введённые в столицу войска по своей силе будут явно превосходить смоленское вечевое ополчение. А что это в потенциале означает? – конец «дерьмократии» и начало княжеского авторитаризма. Для данного исторического периода смена раннефеодального строя на более продвинутый монархический, станет громадным шагом вперёд, опережающим своё время на столетия.

Глава 6

На следующий день, после взятия войсками полного контроля над Смоленском, в военный лагерь, раскинувшийся подле городских стен, были созваны смоленские бояре. За последние дни я практически не спал, исхудал и являл сейчас собой некое подобие зомби, с красными, лихорадочно горящими глазами. Но и терять попусту время сейчас было бы преступлением. Май месяц – самый сезон для парусно – гребного флота. А потому, я старался побыстрее и в максимально сжатые сроки переделать в столице все оставшиеся дела, и со спокойной душой уйти воевать отпавшие от Смоленска верхнеднепровские удельные княжества.

По одному, несколько боязливо, бояре входили в огромный войлочный шатёр и по обычаю степенно кланялись князю. Последним зашёл владыка Алексий. Остановившись посреди шатра, он, вероятно, ожидал от меня какой – либо реакции, но я его проигнорировал. Епископ, под шепотки бояр, укоризненно покачал головой, перекрестил всех разом и уселся на обычную лавку, никаких персональных кресел здесь для него запасено не было. С епископом я был намерен более плотно пообщаться, сразу после своего восшествия на престол.

Место наших собраний были изменено мною сознательно. В теремной гриднице Свирского дворца сейчас наводили порядок, после учинённого неприятелем штурма. В Ильинский дворец я специально никого не приглашал – во – первых, с теремом соседствовали производственные цеха, а во – вторых, не хотел там разводить бардак и антисанитарию.

Перемогу посадил по правую руку от себя, подчеркивая тем самым особое к нему отношение.

– Вот бояре, прошу любить и жаловать нового смоленского наместника – боярина Перемогу Услядовича! Своей верной службой моему отцу Изяславу Мстиславичу, и мне, его наследнику, он доказал свою честность и верность данному им слову! Отныне он станет моим гласом, моими руками, моими словами, а если надо, то и моим мечом в Смоленске. Он будет председательствовать в Боярской Думе, решая и скрепляя своей печатью наместника все принятые вами и одобренные им лично вопросы, их список я утвержу отдельно.

Бояре пребывали в ступоре, не зная как реагировать на этот спич, при этом поглядывая на меня с опаской. Крови боярской во время боя и уже после него я пролил с излишком.

Хорошенько подумав накануне, мною было принято решение сохранить пока при наместнике Боярскую Думу. Тем более, что теперь она будет состоять исключительно из числа бояр, прошедших проверку на лояльность. Случившийся бунт, в этом отношении, стал прекрасной «лакмусовой бумажкой», наглядно продемонстрировав мне «who is who». Для остальных же родовитых драпунов или нейтралов вход в этот совещательный орган при наместнике, несмотря на всю их родовитость, авторитет и богатство, был закрыт.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Позволь спросить, княже, а кто же в таком разе будет посадником, и как они будут вместе уживаться с твоим наместником? – спросил Дмитр Ходыкин, участвовавший в подавлении бунта и лично уважаемый как мной, так и погибшем в Киеве князем, будучи его самым доверенным боярином из числа смоленских вельмож.