Святая простота. Рассказы о праведниках - Владимир Михайлович Зоберн

лесу, он был окружен стаею волков, и, вынув из-за пазухи бывший там хлеб, стал спокойно кормить их. Но один волк бросился на него и искусал ему икру левой ноги. Добредя до дому, он спросил тряпку, насыпал на нее земли, привязал этот самодельный пластырь к ране, и рану затянуло, только на всю жизнь остался шрам.

Недоступная для людей духовная жизнь Антония Алексеевича, его невидные людям подвиги дали ему великие дары.

Антоний Алексеевич, каким знали его в последние десятилетия задонские богомольцы, был сгорбленный древний старик с выразительными чертами лица. Одевался в русский кафтан из толстого белого сукна, подпоясывался красным кушаком, носил на ногах суконные онучи и кожаные коты. Не раздеваясь и не разуваясь ни днем, ни ночью, он всегда раздавал встречным, вынимая из-за пазухи, — кому камень, кому огурец, кому хлеб. Равнодушный к деньгам, он не знал им цену. Однажды, отправившись покупать рукавицы, он отдал за них 28 рублей и, показывая их, радостно говорил:

— За серебряные-то.

Стремящийся к внутренней, душевной чистоте, Антоний Алексеевич не обращал внимания на внешность. Как-то он попросил одного дьячка подвезти его. Дьячок заметил у него на чекмене грязное пятно и мысленно осудил его нечистоплотность. В ту же минуту блаженный нагнулся к уху дьячка и тихо сказал ему:

— Пускай будет чекмень замаран, лишь бы не душа.

Летом Антония Алексеевича постоянно можно было встретить на монастырском дворе. Его всегда окружала тут толпа богомольцев, которые желали получить от него что-нибудь на благословение или слышать от него какое-нибудь слово.

Однажды шли на богомолье в Задонск две женщины. Одна из них считала себя великою грешницею, так как в ее жизни было одно большое греховное дело, преступная любовь. Другая же почитала себя за честную, хорошую, примерную женщину. Она жила в согласии с мужем; был у нее большой порок — суеверие, но это заблуждение нисколько не беспокоило ее.

— Вот, — говорила та, которая почитала себя грешницею, — идем мы ко святому месту, а как мне недостойной туда показаться? Ведь я в каком тяжком грехе. Молитва моя будет ли принята Богом?

— А за мною — так на совести ничего нет, — сказала другая. — Благодарю Бога, мне нечем себя особенно попрекнуть. Живу по закону, как следует, совесть моя спокойна.

Идет им навстречу Антоний Алексеевич.

— Здравствуйте, — говорит, — пойдите сюда. Я вот вам задам работу. Ты, грешница, найди мне большой камень — такой, какой поднять сил хватит, и принеси его ко мне.

А ты, праведница, тоже принеси мне камней, только мелких набери.

Женщины исполнили приказание старца. Одна положила свой большой, другая высыпала из мешка свои мелкие к его ногам.

— Хорошо, — сказал старец. — Теперь сделайте вот что. Вернитесь на те места, где вы взяли камни, и положите их так, чтобы каждый остался на том самом месте, на каком прежде лежал.

Женщина, которая принесла большой камень, легко нашла то место. Но совсем не то пришлось делать другой. А другая, конечно, забыла все те места, где они лежали, и тщетно ходила, присматриваясь, нет ли каких следов, по которым бы она могла узнать, откуда взяла их. Ничего не сделав, она с тем же полным мешком вернулась к старцу, между тем как другая женщина уже давно стояла спокойно пред ним.

— Все места растеряла, ни одного не могла положить на свое место, — сказала смущенная женщина юродивому.

— Ну, послушай меня теперь, — сказал старец. — Вы шли сюда и говорили о своей жизни. Та осуждала себя и каялась, а ты хвалила себя и превозносилась. А обе вы одинаково грешили, обе набрали равный груз грехов. Бывает даже, что человек, сделавший один большой грех, не так обременен нечистотою греховною, как тот, который не совершал тяжких падений, но постоянно грешит мелкими проступками. Вот большой и тяжелый камень эта женщина подняла, принесла ко мне и, запомнив, откуда его взяла, могла положить его на место: так бывает и с большим грехом. Такой грех сильно тяготит душу совестливого человека и не дает душе покоя. Человек кается, постоянно скорбит, что не сумел побороть искушения, сознание греховности глубоко смиряет его, и он может тогда сказать с царем Давидом: «Беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну». И, быть может, когда грех давно разрешен милосердым Богом, человек продолжает оплакивать его и нести укоры людей.

Не так бывает с мелкими грехами: человек постоянно грешит, но часто и не хочет понять, как дурно он поступает, а между тем эти, неважные по его мнению, поступки образуют греховную привычку. Все меньше и меньше человек видит свои ошибки и живет среди мелких, но нераскаянных и закоренелых грехов, не сознавая своего недостоинства, уверенный в своей правоте, и осуждает других, хотя и тяжко согрешивших, но кающихся грешников. Так и вы, — обратился старец к женщинам. Она совершила в своей жизни большой грех и, идя сюда, каялась, как кается всю свою жизнь. Как тяжелый камень, висит он у нее на шее: она помнит, когда приняла на себя эту ношу и с ужасом вспоминает и проклинает место греха. Видя такое смиренное покаяние, Господь помилует ее и простит ей этот грех. А ты, — обратился он к женщине, считавшей себя чистою, — не имела в жизни таких падений. Но ты не лучше ее, — она, раз поддавшись греху, теперь строго оберегает себя, а ты, точно не боясь согрешить, живешь в небрежении. А сколько у тебя мелких грехов — и не счесть. Принимая на себя тот суд, который принадлежит одному Богу, ты судишь и рядишь людей: тот не гож, другой еще хуже, третий не ладен. Как делают язычники, ты предаешься глупым гаданиям. Упадет у тебя со стола нож, ты кричишь: гости едут! Верно, едут на твой крик гости. Да какие? Враги, дьявол к тебе едет. Не так, родная, надо жить. Натворишь ты за день грехов, которых по гордости и за грехи не считаешь, и до ночи их забудешь. Не перечесть всех твоих грехов, и, заставь тебя теперь припоминать, объяснять, чем грешна, так их у тебя так много, что и сама не упомнишь, как и когда грешила. И тянут они тебя к низу не менее грузно, как тяжесть одного смертного греха. Все мы грешны,