Правила бегства - Олег Михайлович Куваев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я промолчал. Насчет души и механизмов он точно сказал. Было тут нечто, я сам еще не мог осознать что.
— Спохватишься ты, — сказал Рулев. — Будет пусто тебе, и спохватишься.
— А если не спохвачусь?
— Тогда думать о тебе нечего. Было пусто место, пусто осталось. Что о пустоте думать?
— Мы ссоримся, что ли?
— Не думай, что́ люди знают о тебе. Думай о том, что ты знаешь о людях, — сказал Рулев.
— Кто это?
— Лао Цзы. Или Конфуций. Точно не знаю. Образование у меня отрывочное, — сказал Рулев. — Лоскутки.
* * *
Нервозность Рулева я понял позднее. Совхоз начат на пустом месте. Но где-то он уже стал «единицей», где-то в областных, партийных, хозяйственных, финансовых органах он числился абстрактно как действующий. Уже шли положенные инструкции и требования отчетности. Бухгалтерии у Рулева еще не имелось. Точнее, она состояла из отставного майора снабжения Федора Матвеича, бывшего плотника. Майор по совместительству был и завскладом. Он снова по-снабженчески округлился, и солидность, впрочем не покидавшая его, как-то обрела новую полноту.
— Семен Семеныч, — он входил к нам с папкой под мышкой, — требуют ответ на форму четыре.
— Составь, — говорил Рулев.
— Уже! — майор с шиком раскрывал папку и подсовывал Рулеву графленый бухгалтерский лист. Рулев вынимал авторучку.
— Не посадят?
— Никак! — твердо отвечал майор.
Рулев подписывал, майор захлопывал папку и извещал:
— Полушубочки пришли — черные. Вместе с овчинными брюками. Я отложил два комплекта. Вам и товарищу Возмищеву.
— Хорошо, — говорил Рулев.
— Семьдесят восемь рэ, — майор уходил. Рулев тоскливо смотрел в окошко.
— Школу надо строить — раз. Интернат — два. Правление строить — три. Почта — четыре. Магазин — пять. А народ? Бухгалтера на автовокзале не подберешь, зоотехника в брошенной барже не обнаружишь. А почта?
— Мы же заявку дали. Пришлют, — утешал я его.
— Кого пришлют. Мне люди нужны. Эх, верных и точных ребят с десяток. Или передышку в два года. Я бы сам таких воспитал.
— У тебя же друзей половина Союза. Напиши. Пригласи.
— Напиши! Пригласи! — горько вздохнул Рулев. — Так и так, дорогой Гриша (он сейчас полковник в отставке), требуется мне младший бухгалтер, который не нарушит мне работу с трудными элементами. Приезжай. А Гриша мне в ответ: если бы ты, Сеня, загибался или маршрут поперек Ледовитого океана наметил, я бы подумал. А младшим бухгалтером мне скучно жить.
Понятно поэтому, когда пришла радиограмма, что к нам вылетает зоотехник, Рулев вначале вызвал майора. Приказал, чтобы в домике пять был полный ажур: натоплено, стол был, койка имелась и чтобы чайник стоял на печке. Мы вместе пошли встречать самолет.
Самолет был рейсовый, проходящий. Раз в неделю он шел из области в Кресты с посадками на таких вот, вроде нашего, аэродромах.
День был апрельский, попросту жаркий. Снег сверкал так, что даже за темными очками болели глаза. А без очков вообще ничего не было видно — сверкающий мираж с какими-то расплывчатыми плоскостями, — то были теневые стороны аэродромных служб.
ИЛ-14 сел. Спустили железную лесенку. По лесенке вначале спустились пилоты, встретились со своими аэродромными, затеяли свой разговор. Потом из самолета вылетел мешок, набитый чем-то мягким, и задом, неспешно спустилась широкая спина в полушубке.
Человек подобрал мешок, закинул его за плечо и лишь потом повернулся. Видно, черный солнечный свет ударил в глаза, потому что мужчина снял шапку и отер лицо и глаза. Голова у него была седая. Оглядевшись, он направился прямо к нам. Шагал он широко и твердо. На полдороге он нашлепнул шапку так, что седые космы остались торчать во все стороны, и еще на подходе вытянул руку.
— Саяпин Иван Ильич, — представился он. Рукопожатие у него было, как и походка, какое-то размашистое и твердое, Рулев пихнул меня локтем в бок.
— Пойдемте, Иван Ильич. Домик вам приготовлен, — сказал я.
— Счас! — сказал он и устремился куда-то за аэропорт, где валялись пустые бочки из-под горючего и разный дюралевый хлам. Мы пошли за ним. Он попинал снег под лиственницей и вздохнул.
— Палатка тут у меня стояла. И никаких следов, — он вздохнул и улыбнулся, разведя руками. Зубы у него были пластмассовые, вставная челюсть сверху и снизу. И лицо от улыбки менялось — крепкие щеки без морщин и меж ними этакий самостоятельно живущий нос, вроде как крепкая яхта, зажатая между двумя валунами.
— Вы здесь были? — спросил Рулев.
— Я-то? — удивился Саяпин. — А как же! Я тут из первых был. Пастбища здешние я картировал. Еще до войны. И плоское место для аэродрома я указал. Вот на этом вот ТВ детали его проверял с начальством. — Саяпин кивнул на дюралевый хлам. — Он уже после разбился.
…Майор постарался на совесть. В домике было тепло, пахло свежим деревом. Под окном, куда на зиму между рамами забился снег, натаяла лужа. Стол был накрыт куском сатина, и на столе стояли раскрытые банки консервов и бутылки спирта.
Когда мы подходили к домику, Рулев явно ждал, что Саяпин что-то скажет о поселке. Но он лишь скользнул взглядом по разобранным баракам — фундаменты, груды сваленных в неряшливые кучи бревен, поваленные набок печи из железных бочек, колья со шматками колючей проволоки, — на миг Саяпин даже остановился, но тут же отвел взгляд и потопал дальше. Новых домов он вроде бы и не приметил. Просто вошел в дверь одного из них и ведь точно угадал, какого именно.
Рулев, отряхивая снег с унтов, задержался на пороге. Когда хлопнула дверь, Рулев тоскливо сказал:
— Пенсионер. Мамонт вымерший. Что я буду с ним делать?
— Крепкий мамонт, — сказал я.
…Мы сидели за столом. Саяпин пил спирт неразбавленным, и он вроде на него совсем не действовал. Рулев катал в руке мускатный шарик. Кто-то ему прислал этих орехов — видимо, Рулев считал, что запах алкоголя будет вредно действовать на его контингент. Саяпин в дешевеньком свитерке, суконных штанах сидел за столом глыбой и молчал. Выпив, он аккуратно очистил две банки консервов с полбуханкой хлеба и теперь сидел, положив на стол крупные кулаки. Победный нос его все так же твердо сидел среди тугих щек, и маленькие светло-голубые глазки были дремотны и спокойны.
— Как со здоровьем у вас? — спросил Рулев.
— Не жалуюсь, — хмыкнул Саяпин.
— Понятно. Ну, а поселок наш как вам показался? В ваши времена тут ведь кусок тундры был. Пустошь.
— Я, товарищ директор, таких поселков штук десять выстроил, — ответил Саяпин. — Вот этими руками.
— Понятно, — повторил Рулев. — Понятно.
В печке обрушился уголь, и сразу загудело пламя.
— Печь надо переставить, — сказал Саяпин. — К стенке тут печь
