Черная тропа - Оса Ларссон

Они рассказали ему эту историю. Девочке было тогда одиннадцать лет. Мама родила Эстер в 1988 году. Забеременела от другого пациента в клинике. Девочку сразу же отобрали у матери. Какая-то семья в Реншёне взяла ее на воспитание. Сестры вздыхают и говорят: «Бедная девочка». Маури сжимает кулаки под столом, одновременно вежливо спрашивая, не хотят ли они чего-нибудь сладкого к кофе. Почему она бедная? Ведь ей не пришлось жить с матерью.

Когда он собрался уходить, ему почудилось на их лицах выражение облегчения. Никто из них не стал говорить глупостей о том, что надо бы поддерживать связь…

Инна внимательно смотрит ему в лицо. Самолеты за окном взлетают и приземляются — как заводные игрушки.

— Твоя младшая сестра — Эстер, — говорит она. — Ей всего лишь шестнадцать лет. И ей надо где-то жить. Ее приемная мать только что…

Маури подносит руки к лицу, словно закрывается от струй воды, и стонет.

— Нет… Нет!

— Эстер может жить у меня в Регле. Это ведь временное решение. Осенью она начнет учиться в школе искусств Идун Ловен…

Маури не имеет привычки перебивать Инну. Но тут он говорит: «Ни за что». Он не хочет, не может, не собирается держать у себя в усадьбе живую копию матери. Он говорит Инне, что готов купить сестре квартиру в Стокгольме — все, что угодно.

— Но ведь ей всего шестнадцать! — восклицает Инна. Она улыбается неотразимой улыбкой. Потом лицо ее снова становится серьезным. — Ты ее единственный родственник, который…

Он уже открывает рот, чтобы напомнить о двух других сестрах, но она не дает себя перебить.

— …который имеет возможность позаботиться о ней. И как раз сейчас твое имя у всех на устах… Ох, я ведь забыла тебе сказать — «Business Week» собирается сделать о тебе большой материал…

— Никаких интервью!

— …но, по крайней мере, на фотосессию ты должен согласиться. Так или иначе, если станет известно, что у тебя есть сестра, которой негде жить…

В конце концов, она побеждает. И когда они поднимаются на борт самолета, летящего в Ванкувер, Маури думает о том, что ему на самом деле все равно. Регла — не обычный дом, куда можно вторгнуться. В Регле живут его жена и сыновья, Дидди с беременной женой и Инна. В Регле происходят многие представительские мероприятия компании. Там можно охотиться, кататься по реке на катере или устраивать ужины и приемы.

Маури ощущает, что интерес к нему в последнее время со стороны СМИ и социальная активность, явившаяся его следствием, высасывают из него все соки. Работа никогда его так не утомляла. Все эти люди, с которыми надо здороваться за руку и любезно беседовать, — откуда они берутся? Он вынужден все время напрягаться, чтобы оставаться внешне спокойным и дружелюбным. Инна постоянно стоит рядом, подсказывает имена и то, где и по какому поводу он с ними встречался. Без нее Маури вообще никогда бы с этим не справился. Ему надо отдохнуть. Временами он чувствует себя совершенно опустошенным — словно все, с кем он встречается, отщипывают от него по кусочку и уносят с собой. Порой Маури начинает волноваться, что потеряет мысль, — где он находится, с кем совещается и о чем. Временами его переполняет гнев, он чувствует себя как зверь, готовый зарычать, кинуться вперед и вырваться на волю. Всякая мелочь раздражает: как кто-то носит костюм застегнутым, чтобы не показывать, что на нем вчерашняя рубашка, как другой после еды ковыряет в зубах зубочисткой, а потом кладет ее на всеобщее обозрение на край тарелки, как один надувается от важности, а другой слишком пресмыкается…

Маури с удовольствием думает о трансатлантическом перелете. Когда он движется к какой-то цели, это снимает нервозность. Выясняется, что он может довольно долго спокойно сидеть на месте — читать, спать, смотреть кино, есть и выпивать. Он с Инной.

Маури Каллис рассматривал самого себя в зеркало. Глухие удары у него над головой продолжались.

Ему всегда нравилась эта игра. Нравилось проворачивать крупные сделки. Это был его способ помериться силами с другими. Как говорится: «Победил тот, кто умрет самым богатым».

Но сейчас его вдруг охватило чувство, что все лишено смысла. Что-то незримое и тяжелое настигло его. Оно всегда держалось недалеко, за спиной, готовое вот-вот затянуть его обратно, в точечные дома на окраине Кируны.

«Я теряю хватку, — подумал он. — Упускаю что-то важное. Инне как-то удавалось держать эту черную дыру на расстоянии».

Сейчас ему менее всего хотелось побыть одному. До начала рабочего дня оставалось еще два часа. Маури поднял глаза к потолку, услышал звук гантели, катящейся по полу.

Он поднимется наверх, чтобы поболтать с ней. Просто побудет там немного.

Натянув халат, он пошел в мансарду к сестре.

Эстер Каллис зачата в закрытом психиатрическом отделении. Заведующая отделением Р12 психиатрической клиники в Умео сообщает об этом на совещании. Бритта Каллис на пятнадцатой неделе беременности.

Заведующие других отделений разом просыпаются и начинают прихлебывать кофе из кружек. Лучше пить кофе, пока он огненно-горячий, покуда вкус вообще не чувствуется. Очень интересная завязывается интрига. И, слава богу, не им ее расхлебывать.

Когда заведующая отделением закончила свой отчет, главный врач больницы Нильс Гуннарссон кладет руки на голову. Его губы сжимаются в гримасе, от которой он делается похожим на хомяка.

— Так-так, — говорит он задумчиво. — Так-так.

«Как цыпленок в скорлупе», — думает один из коллег, глядя на него почти с нежностью.

Вид у главврача впечатляющий. Волосы совершенно белые и длинные. Уродливые немодные очки напоминают два бутылочных донышка, к тому же у него есть дурная привычка задевать пальцами стекла, когда поправляет очки, постоянно съезжающие на нос. Случается, что новые сотрудники останавливают его при попытке выйти из отделения, принимая за пациента.

— Кто отец?

— Бритта говорит, что это Айей Рани.

Врачи переглядываются. Бритте сорок шесть, но выглядит она на все шестьдесят: курит с двенадцати лет, постоянно принимает тяжелые психотропные препараты. Ее расплывшееся тело на диване перед телевизором. Медлительные, скучные мысли. Навязчивые движения губ, высовывающийся язык, движущиеся вправо-влево челюсти.

Айею Рани тридцать с хвостиком. У него узкие запястья и белые зубы. Врачи надеются, что его удастся вылечить. Он проходит подготовку к трудовой жизни и изучает шведский для иммигрантов.

Главврач Нильс Гуннарссон спрашивает, что говорит по этому поводу Айей. Заведующий отделением качает головой и улыбается. Понятное дело, нет. Кто согласился бы признаться в таком? Статус Бритты среди пациентов исключительно низок.

— Что говорит она сама? Она хочет оставить этого ребенка?

— Она утверждает, что это дитя любви.

Главврач произносит: «О боже!» — и перелистывает историю болезни Бритты. Некоторое время все молчат. Их мысли вертятся вокруг медикаментозного аборта и принудительной стерилизации, которая практиковалась в прежние времена.

— Придется отменить ей литиум, — говорит он. — Нужно сделать так, чтобы ребенок родился как можно более сохранным.

«Кто знает, — думает он про себя. — Возможно, Бритта изменит свое решение, когда почувствует себя хуже, и захочет избавиться от ребенка. Это был бы наилучший выход для всех заинтересованных сторон».

Главврач Нильс Гуннарссон пытается закрыть историю болезни и закончить совещание, но заведующая отделением не дает ему ускользнуть. Она пребывает в состоянии аффекта еще до того, как открывает рот.

— Мне совершенно не нужно, чтобы Бритта находилась у меня в отделении, не принимая препаратов, — выпаливает она. — У нас мало персонала, нет никаких дополнительных ресурсов. Она устроит в отделении ад кромешный!

Главврач обещает сделать все, что в его силах.

Но заведующая отделением не удовлетворена этим ответом.

— Я говорю совершенно серьезно, — продолжает она. — Я не могу нести ответственность за отделение, если она будет у меня на малых дозах седативного. Я ухожу.

В глубине души главврач сухо констатирует, что Бритта спалит все отделение. И заведующая — ее первая жертва.

Шесть месяцев спустя Бритту под ее проклятия и ругань вкатывают в родильное отделение. Акушерки и врачи стоят и смотрят на это зрелище, замерев от изумления. Она, что, — так и будет рожать? Пристегнутая широким кожаным поясом? Привязанная за руки и за ноги?

— Это единственный возможный способ, — поясняет главный врач психиатрической клиники и с важным видом кладет в рот порцию жевательного табака.

Сотрудники родильного отделения с удивлением смотрят на Нильса Гуннарссона, когда он ходит туда-сюда по коридору возле родильного зала — как пародия на старые времена, когда отцу не разрешалось присутствовать при родах.