Черная тропа - Оса Ларссон

Это был бежевый мужской плащ. Поплиновый, с поясом и на тонкой подкладке.

— Может быть, это случайная находка, — сказал водолаз, который уже держал в руках чашку с горячим кофе. — Какой только дряни люди не выкидывают в озеро! Вы себе не представляете, что там делается! Пустые упаковки от фрикаделек, полиэтиленовые пакеты…

— Мне кажется, это все же не случайность, — задумчиво проговорила Анна-Мария.

На левом плече и спине плаща виднелись едва заметные розовые пятна.

— Кровь? — спросил Свен-Эрик.

— Твоими бы устами… — проговорила Анна-Мария и подняла руки вверх, изображая молитву к высшим силам. — Сделай так, чтобы это была кровь!

18 марта 2005 года, вторник

К дому Маури Каллиса, усадьбе Регла, вела от шоссе липовая аллея длиной в полтора километра. Деревья были старые и узловатые, многим перевалило за двести лет, но все же в них чувствовалась грация. Они торжественно стояли парами вдоль дороги, сразу показывая посетителю, что здесь царит многовековой порядок. Здесь за обеденным столом сидят по струночке и ведут себя чинно и благовоспитанно.

После первого километра аллею прерывали чугунные ворота. Еще через четыреста метров следовали новые чугунные ворота, вмонтированные в высокую каменную стену, окружавшую усадьбу. Чугунные ворота высотой в два метра, являющие собой верх литейного мастерства, открывались при помощи пультов дистанционного управления, которые каждый проживающий здесь держал у себя в машине. Посетителям же предписывалось остановиться у первых ворот и связаться с охраной по домофону.

Главным зданием в усадьбе был большой белый дом с черной шиферной крышей, колоннами по обе стороны от входа, флигелями и окнами в старинных свинцовых рамах. Внутреннее убранство было выдержано в стиле второй половины восемнадцатого века. Только в ванной дизайнеры позволили себе нарушение стиля и установили все самое современное от Филиппа Старкса.

Регла была расположена в таком красивом месте, что в первые годы Маури с трудом это переносил. Зимой все было проще. Летом же его часто охватывало чувство нереальности происходящего, когда он ехал или шел вдоль аллеи. Свет проникал сквозь кроны лип, падал на землю, словно образуя причудливую мелодию. Иногда эта пасторальная идиллия, в которой он жил, вызывала у него отвращение.

Маури лежал без сна в своей спальне на втором этаже. Смотреть на часы он не хотел, потому что если на них без четверти шесть, то ему скоро вставать и тогда нет смысла пытаться снова заснуть. С другой стороны, возможно, до подъема еще час. Он все же посмотрел на часы — рано или поздно он всегда так поступал. Четверть пятого. Он проспал три часа. Любому ясно — нужно наладить сон, иначе скоро все пойдет наперекосяк. Он перевернул подушку, постарался расслабиться и дышать ровно. Когда ему удалось впасть в полузабытье, на него снова налетел тот сон.

Во сне он сидел на краю своей кровати. Его комната выглядела в точности так же, как в реальности. Немногочисленная мебель — маленький изящный письменный стол с инкрустацией из драгоценных пород дерева и тронутый стариной стул густавианской эпохи с мягкими подлокотниками. Гардеробная из ореха и матового стекла, в которой висели в ряд его костюмы и наутюженные рубашки, а ботинки ручной работы стояли в отдельном шкафчике с крышкой из кедра. Стены комнаты бледно-голубые, крашенные краской на льняном масле с отливами патины. Ему удалось отговориться от бордюров и декоративной живописи, когда его жена занималась ремонтом.

Но во сне Маури видел на стене тень Инны. Повернув голову, он видел ее сидящей на подоконнике. За ней вместо блеска воды озера Меларен виднелись очертания унылых высотных домов в квартале, где прошло его детство.

Инна чесала и царапала рану, опоясывающую лодыжку. Мясо застревало у нее под ногтями.

Сон как рукой сняло. Маури слышал биение собственного сердца. Спокойствие, только спокойствие! Нет, это невозможно, он больше этого не вынесет, нужно вставать. Маури включил свет, скинул одеяло, словно оно было его врагом, спустил ноги с кровати и поднялся. Не думать об Инне. Ее нет. Осталась Регла. Эбба и мальчики. «Каллис Майнинг».

Конечно, с психикой у него не в порядке. Он попытался думать о сыновьях, но это не получалось. Их королевские имена звучали чуждо и нелепо: Карл и Магнус.

Когда они были маленькие, то лежали себе спокойно в своих дорогих колясках. Он всегда был в разъездах. Никогда не скучал по ним. Во всяком случае, он не мог сейчас этого вспомнить.

В этот момент из мансарды, расположенной прямо над ним, раздался глухой удар. А затем еще один.

«Эстер, — подумал он. — Опять взялась за свои гантели».

Боже мой, такое ощущение, что сейчас потолок упадет ему на голову.

Эстер привела в их жизнь Инна.

— У тебя есть сестра, — сказала она.

Они сидят в VIP-салоне в аэропорту Копенгагена в ожидании рейса на Ванкувер. За окном почти лето, хотя пока еще дуют холодные ветра. Менее чем через год Инны не станет.

— У меня три сестры, — холодно отвечает Маури, показывая, что эта тема его мало интересует.

Ему не хочется думать о сестрах. Старшая из них родилась, когда ему было девять лет. В годовалом возрасте социальная служба изъяла ее и направила на воспитание в другую семью. С ним самим это произошло год спустя.

Он старается не вспоминать о тех годах детства, проведенных в высотных точечных домах на окраине Кируны, где социальная служба предоставляла квартиры людям, которые не могли сами заключить контракт о найме жилья. Резкие голоса, ссоры и драки всегда звучали за стеной, но никто никогда не звонил в полицию. Надписи на стенах подъезда также никто никогда не отмывал. На этих домах лежал налет безнадежности.

И есть воспоминания, к которым он не хочет возвращаться. Детский плач — она стоит в детской кроватке. Маури, которому десять лет, хватает куртку и захлопывает за собой дверь. Он больше не в состоянии слышать ее плач. Ее крик проникает через дверь, преследует его вниз по лестнице. Звук его шагов отскакивает от бетонных стен. Сосед слушает Рода Стюарта. Из мусоропровода доносится сладковатый запах плесени. Мама не появлялась уже два дня, и он больше не в состоянии возиться с малышкой. И смесь давно кончилась.

Средняя сестра моложе его на пятнадцать лет. Она родилась, когда Маури уже жил в приемной семье. Их мать полтора года пыталась сама воспитывать девочку при поддержке социальной службы. Затем состояние ухудшилось, ее положили в больницу, а среднюю сестру также отправили в приемную семью.

Своих сестер Маури встретил на похоронах матери. Он один полетел в Кируну, не захотел брать с собой Эббу и сыновей. А Инна и Дидди не предложили его сопровождать.

На похороны пришли он и две сестры, пастор и главный врач больницы.

«Погода на удивление подходящая», — подумал Маури, стоя у гроба. Дождь обрушивался с неба, как холодные серые цепи. Вода прокладывала себе путь по поверхности, создав дельту из ручейков, понесла с собой в могилу землю и мелкие камешки. Как жидкий коричневый суп в отверстии в земле. Сестры мерзли, стоя в своих наспех подобранных траурных нарядах. Черные юбки и блузки у них нашлись, но покупать пальто было бы слишком затратно — на одной было темно-синее, другая стояла вообще без пальто. Маури отдал им свой зонтик, не заботясь о том, что костюм от Зегна будет безнадежно испорчен дождем. Пастор с книгой псалмов в одной руке и зонтиком в другой весь дрожал от холода. Но он произнес очень трогательную речь, довольно откровенно сказав о том, как тяжело, когда человек не справляется с главной обязанностью в жизни — воспитанием собственных детей. Затем последовали слова о «неизбежной кончине» и «пути к примирению».

Сестры плакали под дождем, а Маури недоумевал, о чем они плачут.

По пути к машинам на них обрушился град. Пастор побежал вперед, прижимая книгу псалмов к груди. Сестры крепко обнялись, чтобы спрятаться под зонтиком Маури. Град прорывал листья деревьев.

«Это мама, — подумал Маури, борясь с внутренним чувством паники. — Она никогда не умрет. Бьет и ранит. Что делать? Пригрозить небу сжатым кулаком?»

После похорон он пригласил их на обед. Сестры показывали фотографии своих детей, восхищались цветами, которые он положил на гроб. Маури чувствовал себя не в своей тарелке. Они расспрашивали его о семье, но он отвечал односложно.

Маури все время мучили те черточки в их внешности, которые напоминали об их общей матери. Даже то, как они двигались, напоминало о ней. Каждый кивок головой. У старшей из сестер была странная манера то и дело вдруг сощуриться, глядя на него. Каждый раз он ощущал приступ необъяснимого ужаса.

Под конец речь зашла об Эстер.

— Ты знаешь, что у нас есть еще одна сестра? — спросила средняя.