Мятеж - Александр Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Б...
Полковник Голеватый достал из кармана самый обычный сотовый телефон – вот она, современная война, – не опасаясь перехвата, набрал личный номер командующего сектором. Если поляки и перехватят, нехай перехватывают, пусть знают, как их сородичи в штаны дрищут, едва увидев только русскую армию. Как там было в их песенке? Жолнер саблей свистне, москаль в штаны дристне[48]. Вот сейчас сразу видно – кто свистне, а кто и дристне...
– Ваше высокопревосходительство, Голеватый, седьмая тяжелая бригада. Вторая бригада Армии Людовой жаждет сдаться, прошу указаний... Так точно... Так точно... Есть...
Как все-таки хочется... хотя бы в рожу дать этому уроду, чтобы с ног долой.
– Басманный! – крикнул полковник.
Подбежал один из офицеров:
– Я!
– Подгоните сюда грузовик! Будете принимать капитуляцию.
– Есть!
Зафырчав дизелем, грузовик ловко развернулся и сдал назад, казаки откинули задний борт, один из казаков запрыгнул внутрь, будто вязанки с сеном принимать да трамбовать дело тут привычное.
– Значит, так... паны... Сейчас подходите к этому грузовику, сдаете оружие и записываетесь у капитана Басманного. Потом по этой трассе продвигаетесь на восток примерно сорок километров самостоятельно, там будет сборный пункт для тех, кто, как вы, решил сдаться. Там представитесь и скажете, что седьмая бригада приняла вашу капитуляцию и вы в статусе военнопленных. Оружие сдаете все.
– Пан генерал... – командир второй бригады Армии Людовой забыл, что перед ним не генерал, а полковник, – нижайше прошу либо оставить часть оружия, хотя бы офицерам, либо сопроводить нас до сборного пункта.
– Боитесь не найти дорогу?
– Никак нет... С местным населением... возможны нежелательные эксцессы[49]. Они тоже вооружены... а мы будем безоружны.
Ну, вот и что с этими... делать?
– Сударь. Можете оставить при себе холодное оружие. Если оно у вас есть. Думаю, вы вполне с ним управитесь, по крайней мере, на словах управлялись. И... извольте снять погоны, сударь. Таких генералов, как вы, в русской армии просто не бывает.
* * *...Первые потери у наступающих появились, когда на горизонте уже были видны варшавские заставы. Из-под гусениц головной машины внезапно вырос столб разрыва, и машина беспомощно закружилась на месте. И тут же, с двух сторон, с лесополосы и с возвышающейся над местностью дороги, к колонне рванулись небольшие комки пламени.
Тихон оказался как раз на машине, избежавшей первого удара, двигатели бронемашин взревели, и они стали расходиться широким фронтом, отстреливая дымовые гранаты. Все заволокло дымом... а Тихон, будучи стрелком-наблюдателем, свесив ноги в люк, стал обстреливать тот кусок трассы, откуда по ним выстрелили из ПТРК, забыв включить лазерный целеуказатель, что должен был сделать как наблюдатель. Но и цепочки трассеров из пулемета, бьющих по ограждению шоссе, хватило – наперебой заговорили пушки, их снаряды отбойными молотками кромсали бетон трассы, доставая и то, что было там, что казаки не видели. Потом к дороге, словно лазерный луч, протянулась ярко-алая трасса, и что-то вспыхнуло, загорелось так, что это было видно даже здесь.
– Седьмой всем! Седьмой всем, доложить потери и повреждения.
– Ястреб – Седьмому, на трассе два больших грузовика, в кузовах несколько ПТРК. Цели уничтожены, операторы, кажется, сбежали.
– Операторов обнаружить и уничтожить!
– Есть!
13 июля 2002 года
Гура Кальвария
Двадцать пять километров
юго-восточнее Варшавы
Жолнерство...
Еще одна из легенд, на которой держится такое живучее польское национальное самосознание. Жолнер – от искаженного немецкого Söldner, то есть солдат, наемник. Во время существования Речи Посполитой у нее не было нормальной армии, потому как не было нормального государства и нормальной налоговой базы – а были гусары и жолнеры. Гусария – это панство, те, кто может приобрести и содержать боевую лошадь и комплект снаряжения. Жолнеры – это наемники, которых нанимают паны и магнаты, когда им это нужно. Для войны, для завоевательного набега или для междоусобицы. Усобицы, кстати, были еще те – вплоть до артиллерийских дуэлей.
Последовавшее вторжение шведов, известное в польской мифологии как «потоп», положило конец и величию Речи Посполитой, и в конце концов независимости Польши. Но вот жолнерство – оно осталось...
Франциск Боровский, который сейчас стоял на мосту, пересекающем Вислу и используемом для грузового транспорта, идущего в обход столицы, с автоматом и бело-красной повязкой, и был как раз жолнером. Родился в русофобской семье, поступил в полицию, но через три года выгнали. Он говорил всем, что за антирусские взгляды – на самом деле за взятки. Поскольку делать особо ничего не умел, попытался наняться на Восточные территории охранником – не взяли, пришлось устраиваться охранником здесь, в одну из ордонаций князя Радзивилла. Охранял он не столько саму ордонацию, сколько находящийся там в неприметной «хозяйственной постройке» подпольный винокуренный завод. Приходилось ему охранять и машины, вывозящие продукцию сего завода в ненавистную ему Россию. Жил он бесхитростно и жизнью был вполне доволен.
Потом начался рокош, и Боровский с удивлением обнаружил две вещи. Первая – что он теперь работает не просто на польского магната князя Людвига Радзивилла, а на первого министра страны. Вторая – что он теперь поручик Армии Людовой.
Первое его обрадовало. Близость к власти в Польше всегда хорошо окупалась. Второе – не очень, он думал, что все будет точно так же, только не придется бояться, что придут русские полициянты и всех арестуют за подпольное винокурение. А оказалось, что придется воевать с русскими...
Итак, поручик Армии Людовой Франсиск Боровский, возглавляющий команду из пятнадцати (больше не нашлось, а утром двое сбежали) рокошан с автоматами на пяти машинах (краденых) и одном бронетранспортере, стоял на стратегически важном мосту, пересекающем Вислу в обход Варшавы и способном выдержать движение танков, – и взимал плату за проезд. Инфраструктура здесь уже имелась – шесть будок для сборщиков платы, шлагбаумы, объездная дорога была платной – вот только теперь вместо владельцев дороги в шести будках сидели шесть рокошан Боровского и взимали с беженцев, направляющихся в Западную Польшу от наступающих русских, плату. Какую? А какую хотели, такую и взимали. На глазок определяли, насколько человек богат, и называли сумму. Когда человек бежит из дома, он обычно берет самое ценное, что только может унести с собой, причем это ценное должно быть и легким. Деньги, драгоценности, столовое серебро, картины. Дело близилось к вечеру, и рокошане Боровского набили отнятым у беженцев добром целый грузовик и начали заполнять второй.
Итак, шесть рокошан сидели и взимали плату, еще несколько «руководили процессом», то есть следили за порядком в очереди, гасили недовольство, брали деньги с тех, кто решил проехать вне очереди, и осуществляли общее руководство. Только двое наблюдали за обстановкой – одновременно на реке и на подходах к мосту – и делали это плохо, спустя рукава, потому что от этого им не капало в карман. Сам пан Боровский сидел в кабине грузового «Аннахайтс-дизеля» и сладостно подсчитывал барыш.
Ах да, совсем забыл...
Еще рокошане Боровского должны были взорвать мост при угрозе его захвата. Теоретически все должно было происходить так: русские подходят к мосту, рокошане героически обороняются от наседающих москалей, оружие убитых подхватывают беженцы, которых только что обобрали, и тоже стреляют в москалей, а когда сил противостоять нашествию варваров с востока уже не останется, сам героический пан Боровский, раненый, из последних сил вдавит кнопку детонатора – и мост рухнет прямо перед русской бронетехникой.
И все бы хорошо, вот только пан Боровский, хоть ты убей его лопатой, не мог понять, зачем он должен взрывать мост, на котором он за день заработал столько, сколько зарабатывал за пять лет мирной жизни. Это кто же будет резать курицу, которая несет золотые яйца, а? Это каким же дураком надо быть?
Вот если русские танки появятся... тогда он подумает...
Стук в дверь оторвал пана Боровского от его мыслей. Это был один из его рокошан, Франсиск не помнил, как его звали.
– Цо трэба, глэпец?
– Пан Боровский, вельможный пан офицер требует до вас! Из Варшавы! Кричит!
– Где?
– Там! Там!
Пан Боровский проследил взглядом за направлением вытянутой руки и увидел стоящую у моста красную «Мазерати».
– Матка боска... Того не хватало...
Часом ранее и несколькими километрами южнее случайный охотник, или рокошанин, забредший в лес, мог видеть картину, которую не всякий в своей жизни увидит...
Антрацитно-черный огромный вертолет Сикорского даже не летел, а почти полз по земле, нигде не поднимаясь выше нескольких метров над поверхностью. Местность здесь была довольно безлюдная, здесь был лесной клин и охотничьи угодья Царя Польского, через охотничьи угодья прорубили широкие просеки для прохода машин Двора и против пожаров. Вот по одной из этих просек и крался черный вертолет, едва не состригая лопастями верхушки сосен...
