Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во-первых, когда мы входим в таверну, сэр Эдвард не сидит в одиночестве насупротив остатков чьего-то обеда. В этих других Нитях его сотрапезник задержался за едой и за разговором. Человек сей разодет весьма изысканно, в платье темное и даже несколько старомодное, но отменно пошитое. На нем высокая широкополая шляпа с алым пером, надвинутая щеголевато на один глаз, и когда он, приметив Тристана, поворачивает голову, показывается желтая борода с длинным острым концом. Иными словами, это тот немец в белых лайковых перчатках, что в первой Нити возник ниоткуда и спас Тристана от гибели на дуэли. Тут он молча сидит и слушает, что скажет Тристан. Иногда они с сэром Эдвардом многозначительно переглядываются. Засим он откланивается и уходит.
Во-вторых: в других Нитях мы сталкиваемся с тем же говнюком и тем же старым сквалыгой — Гербертом и Джорджем, — о ком я уже писала. Как и прежде, они увязываются за нами и Герберт затевает с Тристаном ссору на Уайтхолльской пристани. Как и прежде, немец здесь, вызывается быть секундантом Тристана. И вы, поди, думаете, что Тристан униженно приносит извинения, дабы избежать повторения дуэли. Однако уж как он меня изумил в первое возвращение, когда принял у Джорджа палаш без заминки и разоружил Герберта в два счета! Его ловкость, его мастерство, его уверенность — все от одной Нити к следующей возросло более чем троекратно! Как сие диво объяснить, не ведаю, но теперь он и вовсе малый на загляденье. Немец наблюдает за всем, но вмешивается меньше, потому как помощь его теперь без надобности, и всякий раз исчезает в толпе, не дожидаясь благодарностей.
На пятое появление Тристана все иначе. На сей раз он сообщил, что его соработница именем Мелисанда (не ведьма) побывала в ближайшем будущем с целью проверить результаты его усилий, и обнаружила, что они были тщетны. Так что он спросил, не можем ли мы вместо всегдашнего похода к Уайтхоллу и таверне «Колокол» обсудить иные средства произвести необходимые перемены.
Я сразу поняла, что случай предает мне его в руки.
— Возможно, я сумею тебе помочь, — говорю я, — если расскажешь мне больше, чем рассказывал до сего дня.
— Справедливо, — говорит он, будто кого-нибудь заботит справедливость. — Что ты хочешь знать?
— Зачем вы хотите нарушить планы Бостонского совета? Что вам это даст?
— В моей реальности, какая она сейчас, Бостонский совет выстроил в Новом Свете кое-что, нам мешающее. Фабрику. Она стоит там, где потом должны были выстроить дом, который был, когда мы начинали свои действия. Нам нужно, чтобы дом стоял на прежнем месте, то есть чтобы фабрику не построили.
— Да, но зачем вы вообще стали вмешиваться в прошлое? Уж, поди, в будущем, где полно таких красавцев, как ты, вам не много проку от какого-то домишки в глуши. Что вам в нем?
Он скривился, потому что не очень-то хотел рассказывать, но в конце концов я вытянула из него следующую историю: он со товарищи льстятся заработать себе капиталец, припрятав некую вещь — печатную книгу, — которую легко добыть в 1640-м, но почти невозможно — в Тристаново время, и потому она ценится весьма высоко.
— Так вы воры и аферисты, — одобрительно заметила я.
— Нет, — возразил он. — Это стратегия. Деньги нам нужны не для того, чтобы избавиться от трудов ради пропитания, а для продолжения этих самых трудов.
— Чудно́. Ты говоришь, что-де получив деньги — довольно, чтобы провести остаток жизни в праздности и приятных занятиях, — вы употребите их на что, чтобы трудиться больше, нежели трудились бы без этих денег. В своем ли вы уме?
— Труды эти чрезвычайно существенны. Заниматься ими для нас важнее, чем просто жить в праздности.
Я рассмеялась.
— Тогда вы протестанты! Или фермеры. Никто больше не променял бы одно на другое.
— А ты разве не променяла бы? Неужели во всем мире нет ничего настолько для тебя дорогого, что ты, получив сокровище, употребила бы его не для себя, а для сохранения любезного твоему сердцу?
И тут я умолкла, потому что поняла Тристана.
— Вот зачем нам нужны деньги, — сказал он. — Чтобы продолжать наше дело.
— А в чем оно состоит? — разумеется, спросила я, и он, разумеется, ответил: «Засекречено».
Я пожала плечами:
— Я не могу помочь в твоем деле, коли ты не говоришь, в чем оно состоит.
— Важно одно — чтобы фабрика исчезла и нам снова было где спрятать книгу.
— Так ты говоришь. Но я должна знать вашу цель, дабы понять, хочу ли я ей способствовать. Что, если она против интересов Ирландии, пусть ты и уверяешь, что в вашем Новом Свете мы процветаем?
— Это никак не связано с Ирландией.
— Тогда скажи мне, с чем это связано. Здесь и сейчас все, что ты можешь мне предложить — помимо совета сэру Эдварду утолять его похоть со мной и моими сестрами, — это знания, коими ты обладаешь, а я нет. Вот цена моей помощи — знание. Начни с чего-нибудь простого. Расскажи, чем вы занимаетесь. В целом, не в частностях.
Он насупил брови. Посидел немного, словно переваривая неприятную истину, а затем сообщил мне вот что:
— В будущем — через много лет после твоей смерти, но задолго до моего рождения — магия совершенно исчезнет.
— Не может такого быть, — ответила я.
— Мне незачем лгать и нечего предложить тебе, кроме правды.
— Кто ее уничтожит? Инквизиция? Эти глупые попы преследуют невинных женщин, как будто настоящие ведьмы дадут себя схватить, пытать и убить! Любая женщина, которая не освободилась из застенков посредством магии, почитай, и не обладала магической силой. Простая логика. Так это инквизиторы? Как они сумели при своем-то скудоумии?
Тристан покачал головой:
— Как магия исчезла — отдельный разговор для другого раза. Сейчас важно, что я и мои товарищи пытаемся ее вернуть. Но для этого нужно много всего — материалы, оборудование и накладные расходы. В чем именно они состоят — слишком долго объяснить. В мое время осталась лишь одна ведьма.
— Лишь одна! — изумилась я.
— Насколько мы знаем. Она очень стара, а когда была молода и училась, магия в мире уже почти иссякла. Так что мы в невыгодном положении. Мы пытаемся узнать больше, чтобы доставить эти знания в будущее и восстановить магию.
Теперь пришел мой черед свести брови и замолчать.
— Как ни трудно поверить твоему рассказу, — сказала
