Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

я не совсем понимала из-за чего. Мне хотелось думать, что я просто рада одним махом избавиться от Блевинса и в четыре раза увеличить свой доход. Однако если быть совсем честной с собой, надо признаться: мне было лестно, что меня выбрал обладатель такой приятной наружности.

— Хорошо, — сказал он мгновение спустя и потянулся к рюкзаку.

Я прочитала соглашение, где говорилось ровно то, что перечислил Тристан, и это придавало пунктам документа разом шаблонность и неповторимую значимость. Я протянула руку, и Тристан дал мне казенную шариковую ручку. Небо и земля по сравнению с чуть запачканным кровью тонким стальным перышком фирмы «Хьюс и сыновья», которым я пишу сейчас.

Как только я подписала документ, Тристан подался еще ближе ко мне и тихо, явно очень довольный собой, проговорил:

— У меня с собой несколько клинописных табличек, на которые ты можешь взглянуть, если захочешь.

Я вытаращила глаза.

— Ты носишь клинописные артефакты в рюкзаке?!

Он пожал плечами:

— Если они пережили падение Угарита… — В его глазах сверкнул мальчишеский огонек. Сейчас он определенно рисовался. — Так хочешь на них взглянуть?

Я только кивнула — слов у меня не осталось. Тристан выудил из рюкзака кусок глины размером и формой примерно с бигмак. Так вот что брякнуло о косяк в кабинете Блевинса! По всей поверхности шли ровные аккуратные ряды… клинописи. Тристан обходился с табличкой, будто это мяч для регби. У меня на долю секунды наступила дезориентация. Я видела такие только в музее, где к ним никто не прикасался без перчаток, а теперь табличка лежала на столе рядом с моим псевдокофейным пойлом. Я почти боялась к ней прикоснуться; это казалось чуть ли не кощунством. Однако довольно скоро я отбросила щепетильность, погладила пальцами табличку и принялась изучать надпись.

— Это не угаритский, — сказала я. — Это хеттский. Тут есть значки аккадского типа.

Тристан, похоже, остался доволен.

— Отлично, — сказал он. — Можешь прочесть?

— С ходу — нет, — терпеливо ответила я. Некоторые очень романтически представляют себе полиглотов. Однако мне не хотелось уронить себя в его глазах, поэтому я быстро добавила: — Тут слабое освещение, мне трудно будет разобрать значки.

— Успеется, — сказал Тристан и все так же небрежно сунул табличку в рюкзак. Как только она исчезла из виду, я засомневалась, правда ли ее видела.

Тристан вытащил из рюкзака кое-что еще: стопку листов, и придвинул ее мне.

— Ручка все еще у тебя, — сказал он. — Хочешь начать с этих?

Я взглянула на листы. Там было семь фрагментов текста, преимущественно не латинским алфавитом — даже в старолатинском отрывке алфавит был этрусский. С первого взгляда я узнала древнееврейский и древнегреческий. Древнееврейский я знала лучше, поэтому в этот фрагмент вгляделась повнимательнее.

И сморгнула несколько раз, убеждаясь, что мне не мерещится. Затем для верности прочла греческий и латинский, после чего подняла глаза на Тристана.

— Я и без того знаю, что здесь написано.

— Ты уже делала эти пробы? — удивился он.

— Нет, — ехидно ответила я. — Я их составила.

Тристан смотрел на меня недоумевающе, и я объяснила:

— Я выбрала эти конкретные отрывки и написала перевод, чтобы проверять студентов. — У меня к щекам прихлынула кровь. — Это был мой проект под руководством Блевинса на последнем курсе.

— Он это нам продал, — просто сказал Тристан. — За большие деньги.

— Это были упражнения для семинара по синтаксическим конструкциям.

— Мел, он нам это продал, — повторил Тристан. — Не было никакого семинара по синтаксическим конструкциям. Мы — то есть люди в руководстве моей теневой правительственной структуры — работаем с ним давным-давно. У нас с ним контракты.

— Я бы охотно подписала семнадцать соглашений о неразглашении, — сказала я, — чтобы выразить сейчас всю глубину моих чувств к Роджеру Блевинсу.

Джулия Ли, профессиональная гобоистка-приколистка, вихрем пронеслась мимо и, не спрашивая, забрала наши чашки. Мобильник у Тристана пискнул, и он взглянул на экран. Потом что-то набрал на экране и сунул телефон в карман.

— Я только что сообщил, что ты с блеском сдала экзамен. А они мне сообщили, что ты прошла проверку.

— Разумеется, я прошла проверку. Кто я, по-твоему?

— Ты принята.

— Спасибо. Но кто бы ни были эти они, пожалуйста, передай им, что именно я составила тесты, которые только что прошла.

Тристан мотнул головой:

— Тогда начнется официальное расследование и публичный скандал, а теневым правительственным структурам такое не с руки. Извини. Впрочем, если проект развалится, можешь сказать Блевинсу все, что захочешь.

Телефон снова пикнул, и Тристан прочел входящее сообщение.

— А пока за работу. — Он убрал телефон и пожал мне руку. — У тебя была очень скучная правильная жизнь. Замечательно. А теперь попробуем это изменить.

Диахроника

день 34–56 (сентябрь, 0 год)

В которой речь заходит о магии

Тристан вознамерился приступить к переводам немедленно — в тот же вечер, поэтому заказал китайскую еду навынос, спросил мой адрес и сказал, что приедет через час с первой партией документов. Прошу отметить, я возмутилась, что он раскатывает по городу с древними артефактами на заднем сиденье своего потертого джипа.

Я жила тогда одна в квартирке в Северном Кембридже (что не делало меня в глазах окружающих старой девой либо распутницей, как сделало бы здесь). Отсюда я могла дойти пешком до станции метро «Портер-сквер» или доехать на велосипеде по Массачусетс-авеню и дальше через Гарвард-Ярд до университета (хотя этим маршрутом я с тех пор не ездила). Тристан прикатил ровно через час с пакетами китайской еды и шестью бутылками «Лучшего старого тиршитского горького»; как я скоро узнала, другого пива он не признавал. Он по-хозяйски экспроприировал практически все жилое и кухонное пространство, водрузив еду на разделочную панель, далеко от журнального столика, на котором разместил клинописную табличку, ноутбук и несколько шариковых ручек. Потом обвел комнату взглядом, поймал в прицел мою рабочую библиотеку, вытащил четыре словаря, положил их на столик и сказал:

— Давай сначала поедим. Умираю с голоду.

Мы впервые немного поболтали — коротенько, потому что Тристан ел слишком быстро, хотя тогда я ему об этом не сказала. Он изучал физику в Вест-Пойнте, но после выпуска оказался в военной разведке, что окольными путями (все подробности которых отсекались словом «засекречено») привело его в «теневую правительственную структуру».

Поскольку в моей жизни ничего засекреченного не было, я выболтала, откуда у меня знание стольких языков. Дело в том, что мои неверующие родители были воспитаны в католицизме и иудаизме соответственно, так что две пары бабушка-дедушка тягались за мои религиозные убеждения с самого раннего детства. В семь лет я выторговала у католических бабушки-дедушки разрешение не ходить в воскресную школу, если прочту Новый Завет по-латыни. Они согласились, считая,