Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эйнштейн, энци и Глуб смотрели на него во все глаза, мол «продолжай, продолжай».
Но добавить ему было нечего.
— Некоторые — неважно, красные, синие или непонятные люди вроде хозяев моего бара, может, даже кто-то из них, — он указал на Глуба, — считают, что им что-то известно.
— А на самом деле? — спросила Сонар-Таможня.
— Понятия не имею, — сказал Тэ. — Но дураков среди них я не видел. Даже если они…
Он помолчал, подбирая слова.
— Даже если они, — повторил Эйнштейн, — что?
— Цель — это нечто более важное, чем та херня, на которую мы потратили последнюю неделю жизни.
— Красные против синих — херня?
— Да. И даже пускай никто — пока что — со мной ею не делится, мне нравится ощущать, что она есть. Люди, которые утверждают, что ими движет Цель, ведут себя иначе — и в целом лучше — чем те, кто служит другим хозяевам.
— Это что-то вроде веры в Бога?
— В каком-то смысле — да. Только без теологии, Священного Писания, ослиной упертости и догматизма.
Эйнштейн с энци задумчиво покивали, но, как показалось Тэ, все-таки немного расстроились.
— Прошу прощения, что не дал ответа на твой вопрос, — сказал Тэ. — У меня его нет.
— И что же вы собираетесь делать дальше? Когда Семерка распадется? — спросила Сонар.
— Вернусь к себе в бар.
— На Колыбель?
— На Колыбель. Да, когда-то она была вершиной технологической мысли. Теперь ей уготована участь забытого предшественника куда более совершенного Гномона.
— Я бы хотела на нее взглянуть, — сказала Сонар.
— Мы сдаем комнаты — апартаменты во внутреннем дворе, — где можно остановиться.
— Наверное, дорого.
— Бесплатно, — ответил Тэ.
— И как попасть в эти бесплатные комнаты? — спросил Эйнштейн.
— Понятия не имею. Хозяева сами раздают их людям, которые служат Цели.
— Супер-пупер важным, наверное.
Тэ пожал плечами:
— Ну, за спрос вас не убьют. И насчет Семерки ты права. Ее больше нет. Наш айвинец умер, и теперь Эйнштейн занял его место.
Эйнштейн нервно закашлялся.
— Я?! Куда мне заменить Дока?
— А его не нужно заменять. Ну, не в буквальном смысле. Просто посмотри, чего ты добился. Ты устроил первый контакт с ними, — он указал на Глуба. — И вступил в первый контакт иного уровня с диггерами.
Эйнштейн и Сонар-Таможня залились пунцовой краской.
— Твоя энци, можно сказать, заменила собой Меми. Так что это уже совсем не та Семерка. А если нам удастся отцепить Кэт-три от Беледа и где-нибудь откопать джулианина и камилита, которые не хотят друг друга убить, то получится не Семерка, а Девятка. Первая в истории.
Тэ чувствовал, что в нем говорит сидр. Однако Сонар восприняла его слова на полном серьезе.
— Но в ней будет представитель только одной из аидянских подрас, — заметила она.
— Барда хватит вполне.
— Нет, если включать, то всех, — сказал Эйнштейн.
— Тогда нас будет тринадцать. Несчастливое число. И, надо признать довольно большая толпа. Да и слово для названия не подберем.
Но молодые люди, сидевшие напротив Тэ, смотрели с такой искренней охотой, что ему пришлось отвести глаза.
— Но, может быть, мне удастся уговорить Хозяев еще на несколько бесплатных комнат, если мы соберем такую представительную делегацию.
— Вы правда их попросите? — воскликнула Сонар.
— Ага, разбежались. Есть такая старая поговорка: легче просить прощения, чем разрешения. Буду рад видеть всех в «Вороньем гнезде». — Тэ посмотрел на Глуба. — Только холодными ваннами увлекаться не советую. Водопровод там видал и лучшие времена, а, кроме меня, никто не знает, как его починить.
2015
Перевод: П. Кодряной, М. Молчанов
Взлет и падение ДОДО
(роман, соавтор Николь Галланд)
Посвящается Лиз Дархансофф
В начале научной революции магия играет заметную роль, но со временем исчезает.
В постмагическом мире первой четверти XXI века секретный Департамент ищет причины ее упадка, чтобы подчинить своей воле и сделать инструментом большой политики. Диахронические путешествия приносят ученым неожиданные результаты. Магия научна, но не означает всемогущества…
Часть первая
Диахроника
(вступление, июль 1851 г.)
Меня зовут Мелисанда Стоукс, и это моя история. Я пишу в июле 1851 года (нашей эры, или, чего уж тут юлить, от Рождества Христова) в гостевой комнате зажиточного дома в Кенсингтоне, Лондон, Англия. Однако я не уроженка этого места и времени. На самом деле больше всего я хочу отсюда на фиг свалить выбраться.
Но это вам уже известно. Поскольку, закончив свои записки, которые называю ДИАХРОНИКОЙ (почему — скоро разъяснится), я отнесу их в неприметное отделение банка Фуггеров на Треднидл-стрит, запру в депозитный ящик и передам самому влиятельному лондонскому банкиру, а тот поместит их в сейф на сто шестьдесят с лишним лет. Фуггеры лучше кого бы то ни было понимают опасность диахронического срыва. Они знают, что открыть ящик и прочитать записки раньше времени — значит вызвать катастрофу, которая сотрет финансовый центр Лондона с лица Земли и оставит на его месте дымящийся кратер.
Вообще-то это будет хуже дымящегося кратера… но именно так событие войдет в историческую летопись после того, как выживших свидетелей отправят в сумасшедший дом.
Я пишу стальным пером-вставочкой номер 137В производства бирмингемской фирмы «Хьюс и сыновья». Я попросила самое тонкое перышко, отчасти чтобы меньше тратиться на бумагу, отчасти чтобы им легче было проткнуть палец и выдавить капельку крови. Бурое пятно в верхней части этого листа можно будет проанализировать в любой ДНК-лаборатории XXI века. Сравните результаты с материалами из моего досье в штаб-квартире ДОДО, и вы убедитесь, что я — ваша современница, пишущая в середине XIX столетия.
Я намерена подробно изложить, как сюда попала, какими бы бредовыми ни казались мои объяснения. Говоря словами Питера Гэбриэла, певца и музыканта, который родится через девяносто девять лет: это будет мое заявление.
Заявляю, что я здесь против своей воли и меня перенесли сюда из 8 сентября 1850 года из Сан-Франциско в Калифорнии (за день до того, как Калифорния стала штатом США.)
Заявляю, что я из Бостона первой четверти XXI века. Там я работаю в Департаменте организации диахронических операций, секретном правительственном учреждении, где
