Вельяминовы. Начало пути. Книга 3 - Нелли Шульман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она застыла, натягивая сапоги, и зло проговорила, вслух: «Так ты трудностей боишься? Вот уж не думала».
Белла нахлобучила на голову, берет, и, взяв пистолет, накинув плащ, — спустилась вниз.
Бабушка, стоя, облокотившись на голову бога Ганеши, со свечой в руках просматривала какие-то документы. «Ну, всех и проводили, слава Богу, — сказала она, откладывая бумаги, разглядывая Беллу. «А что тебе за тетрадь Констанца дала?»
— Задачи математические, чтобы я решала — девушка чуть улыбнулась и Марфа строго проговорила: «Да не волнуйся ты так, я тебя постою, подожду».
— Не замерзнете? — обеспокоенно спросила Белла, подавая женщине толстый, шерстяной плащ.
Марфа хмыкнула и надвинула на лицо капюшон. «Ну, он дома должен быть — так что думаю, вы быстро обернетесь. Возьми, — она протянула внучке моток веревки. «Ставни кинжалом подденешь, а окно там легко открывается, вовнутрь».
Они вышли на крыльцо усадьбы и Белла ахнула: «Смотрите, луна, какая красивая!».
Бабушка заперла ворота и, вскинув голову, ответила: «И верно». В призрачном, белесом свете ее глаза казались мерцающими. «Как у рыси, — подумала Белла.
Большой, полный диск висел над крышами, было морозно, и Белла, обернувшись, увидела в темноте очертания шпиля Святой Елены. В Сити было тихо, только откуда-то издалека был слышен отзвук шагов, скрипели колеса припозднившейся кареты, и лаяла собака.
Остановившись перед домом, Белла оглянулась, — бабушка помахала ей рукой, и, — девушка улыбнулась, — перекрестила. Белла сняла перчатки, и, подышав на руки, завязав на веревке петлю, — легко метнула ее вверх, на трубу дымохода.
— А здесь холодней, — подумала она, неслышно раскрывая ставни, ныряя внутрь. «Ветер с Темзы, какой сильный, восточный».
Она запахнула окно и огляделась — в комнате было сумрачно, и прохладно, камин, видимо, разожгли только недавно. На стене висели пистолеты и шпаги, стол — большой, орехового дерева, был покрыт кипами аккуратно разложенных папок.
Белла опустилась в глубокое, обитое потрепанной кожей кресло перед камином и стала ждать.
Джон потянулся, и, закрыв бутылку вина серебряной пробкой, взяв подсвечник, сказал себе:
«Немного поработаю, и спать. Право слово, хоть изредка надо ложиться до полуночи».
Закрыв дверь столовой, поднимаясь наверх, он застыл — оттуда явственно тянуло холодком.
— Вот оно, значит, как, — едва слышно пробормотал мужчина, и, неслышно сбежав в переднюю, откинув крышку шкатулки, достал заряженный пистолет.
— Навряд ли лорд Сеймур лично явился из Остенде, чтобы мне отомстить, — подумал Джон.
«Значит, либо грабители, которые не знают, на кого нарвались, либо меня решил навестить кто-то с континента, посмотреть, что за документы я держу дома. Вот только кто, интересно?
Ну, сейчас и узнаем.
Он резко распахнул дверь и услышал знакомый, нежный голос: «Не надо стрелять, мистер Джон».
Высокая, стройная девушка в коротком плаще поднялась, и, наведя на него пистолет, сказала: «Добрый вечер».
Со стороны окна потянуло ветерком и Джон, спрятав оружие, как следует, закрыв ставни, чиркнул кресалом. Огоньки свечей чуть затрепетали, и он сердито спросил: «Ты что тут делаешь?»
— Я вас люблю, — сказала девушка, так и не опуская пистолета.
— А ну дай сюда, — Джон подошел к Белле, и потянул к себе оружие.
— Сейчас выстрелит, — пробормотала она.
— Не выстрелит, — усмехнулся мужчина. «Не такой я дурак, чтобы в кабинете заряженные пистолеты держать».
— Это мой, — дерзко ответила Белла, разглядывая его зелеными, большими глазами.
— Ты хоть знаешь, сколько мне лет? — он чуть усмехнулся, и Белла подумала: «Господи, вот я это и сказала. Как легко теперь, как легко. Пусть, он меня не любит, но я не могла, не могла иначе».
— Вам тридцать четыре осенью было, вы родились в Венеции, ваша мать — поэтесса, когда вам было два года, вас украли, а мой дедушка Мэтью убил вашего похитителя, и вернул вас родителям. Вам тогда было девять, — девушка выпалила все это на одном дыхании и опустила длинные ресницы.
— Я смотрю, тебе бабушка многое успела рассказать, — Джон указал ей на кресло. Белла покраснела, и, спрятав пистолет, — опустилась обратно.
— Ну, так вот, — он все еще стоял, прислонившись к спинке другого кресла — тоже высокого, обитого потрепанным бархатом. «Это у тебя, — Джон помедлил, — детское. Оно пройдет».
Зеленые, мерцающие, колдовские глаза разъяренно уставились на него. «Это уже не рысь, — вдруг усмехнулся про себя Джон, — это, пожалуй, пантера».
Она была вся высокая, гибкая, с молочной белизны, пылающими смущением щеками.
Темные локоны падали на прямые, укрытые плащом плечи, а один спускался на нежный лоб.
Белла сердито сдула его и сказала: «Я не ребенок, и я вас люблю».
— У меня много работы, — сухо сказал он. «Сейчас я отведу тебя домой, и сдам бабушке».
— Она в Дептфорде, у Марты, — ядовито сказала девушка.
— Ну, кому-нибудь сдам, — пробормотал Джон.
— Дома никого нет, — отмахнулась Белла, и, вдруг поднявшись, — встала совсем рядом.
— Я вам не нравлюсь? — спросила она, едва дыша, смотря куда-то в сторону. На нежной шее, рядом с золотым крестом висел медвежий клык.
— Дело не в этом, — Джон отвел от нее глаза. От нее пахло розами — почти незаметно, едва уловимо. Он откашлялся и сказал: «Во-первых, я тебя намного старше, а во-вторых, у меня такая работа, что лучше не заводить семью».
— Ну, у вашего отца была семья, — резонно заметила Белла. «И он был старше вашей матери больше, чем на двадцать лет. А мой отец — был на тридцать лет старше. И ничего».
— Но как я могу тебе нравиться? — растерянно сказал Джон. «Зачем я тебе?»
— А вот зачем, — Белла неловко приложилась губами к его щеке и тут же отпрянула. «Точно пантера», — подумал Джон. «Только юная очень». Щеки девушки запылали.
— Вот что, — ворчливо сказал Джон, — ты еще молода, и ничего не видела. Ты меньше года в Лондоне. Поживешь, осмотришься, встретишь кого-нибудь, кто тебе по душе придется…
По гладкой щеке скатилась прозрачная слеза, и Белла, вздернув голову, сказала: «Очень хорошо. Тогда прощайте».
Она повернулась, и, прошагав к двери, открыв ее, — вышла. Джон услышал шаги вниз по лестнице, и, потирая лицо руками, растерянно сказал: «Ну, значит, так тому и быть».
Джон посмотрел на огонь в камине, и вспомнил огромную, уходящую вверх, увешанную шпалерами опочивальню. Отец поправил меховое одеяло на коленях и сухо, дробно рассмеялся:
— Ну, дорогой мой — если женщина тебя не любит, то полюбить ее ты уже не заставишь. Так что подожди, случится и у тебя, как у меня, представляешь, — стоит этакое прелестное создание, двадцати шести лет, смотрит на меня оленьими глазами, и еле дыша, говорит: «Я вас люблю». А мне в ту пору уже к пятидесяти было, и красавцем я не был, уж поверь».