Пылающий мост - Виктория Угрюмова

Каэ беззвучно шевелит – губами, ведя собственный подсчет.

– Верно? – возвышает голос перстень.

Она приходит в себя, встряхивает головой.

– Совершенно верно, одиннадцать. Из существовавших тридцати.

– Это блестящий результат за столь краткий срок, – серьезно произносит Ма-Гуа.

Ши-Гуа молчит. Только ласково поглаживает Богиню Истины по руке. Ему искренне жаль, что она, призванная дарить надежду и свет, вынуждена странствовать по миру. сражаясь и убивая, подвергая себя смертельной опасности, а иногда и чему-то похуже.

– Тебе нужно немедля отправляться на Джемар, – мягко, но настойчиво говорит Да-Гуа.

– Карусель какая-то, – сердится Каэ.

– Что поделаешь. Могу утешить – у тебя появится помощник. Он значительно облегчит это странствие.

– И на том спасибо.

Трое монахов молчат, мнутся, и Каэ наконец замечает, что они от нее что-то скрывают.

– Случилось еще что-нибудь?

– Что ты думаешь о предсказании? – спрашивает Да-Гуа, немного поколебавшись.

– О том, что этот мир просто обязан погибнуть? Ничего... Ничего хорошего я об этом не думаю. Кстати, вы знаете, кто так решил?

– Сила, с которой не спорят...

– Ну уж дудки! С кем это не спорят?

– Каэ, – мягко произносит Ши-Гуа, – мы помогаем тебе как можем, но ты должна быть готова к тому, что самые отчаянные твои усилия пойдут прахом.

– К этому я никогда не буду готова, – упрямо цедит она сквозь зубы. – Я предпочитаю решать сама за себя.

– Может, это и есть самое правильное решение, – внезапно проясняется лицо Да-Гуа. – Не думай о том, чего еще не случилось. И занимайся неотложными проблемами, их у тебя хватает.

Ма-Гуа протягивает руку с зажатой в ней фигуркой:

– Такие подсказки запрещены, но мы слишком неравнодушно относимся к тебе...

– Это тоже не поощряется, – сообщает Да-Гуа. – Но ты можешь подглядеть одним глазком – это уже случайность, а все случайности даже мы не можем рассчитать.

Она бросает быстрый взгляд на фигурку, и ей кажется, что это урмай-гохон. Но она не стала бы утверждать наверняка.

– Нам пора, – шелестят три голоса, сплетаясь в плеск воды.

Каэтана молчит, но теперь есть кому ответить за нее.

– На Джемаре существует несколько талисманов, – радостно объявляет Ниппи. – Мы вскоре отправимся туда, можете на меня положиться.

Трое монахов медленно растворяются в волнах Охи. Показалось ли Каэ, что она слышала тихий-тихий смешок?

Огромный дракон, сверкая золотистой чешуей, сидит на крепостной стене Салмакиды. Мощный хвост лежит неподвижно, спускаясь чуть ли не до самой земли. Люди толпятся невдалеке, любуясь своим гостем – драконов в Сонандане не боятся, весьма почитают и любят, но все же они редко спускаются с гор.

В последнее время – чаще.

Гораздо чаще.

Древний зверь сидит спокойно, его когтистые лапы впились в камень, и тот медленно крошится, осыпаясь на землю. По стене, которой обнесена Салмакида, могут свободно проехать рядом трое всадников, и еще место останется. Но, глядя на дракона, жители столицы понимают, насколько ненадежна и хрупка эта ограда. Так себе – заборчик.

Ящер изгибает шею, поднимает голову и начинает петь.

Поющий дракон – зрелище восхитительное, и толпа у подножия стены замирает в восторге и благоговении.

Дракон приветствует Великую Древнюю богиню – Интагейя Сангасойю, Суть Сути и Мать Истины.

– Аджахак!

– Здравствуй, дочь Драконов! – разевает пасть ящер.

Каэ удивляется, потому что в ее многочисленные титулы никогда не входил этот.

– Доспехи Ур-Шанаби признали тебя. – Дракон легко наклоняется к ней с крепостной стены, и его исполинская голова оказывается на одном уровне с землей. Крошечная фигурка богини выглядит игрушечной, словно только что добытой из шкатулки, принадлежащей трем монахам.

Разговор происходит неслышно для остальных. Древний зверь не владеет человеческой речью, да и рев его свалил бы с ног любого собеседника. По этой причине со времен возникновения человека драконы научились напрямую передавать свои мысли. Для богов они не стали делать исключения, а боги и не протестовали.

– Я счастлив, что ты стала нашей – по крови.

Аджахак рассматривает Каэтану внимательно, затем спрашивает:

– Ты убила мантикору?

– Да, убила. И кажется, случайно. Во всяком случае, я бы не решилась повторить этот бой, – откровенно признается Богиня Истины. Она считает, что грешно лукавить с одним из самых мудрых существ Арнемвенда.

– Ты помнишь, как это произошло? – настаивает дракон.

Кажется, его интересует что-то вполне конкретное, но она не знает, что именно, а описывать схватку в подробностях... Подробностей-то никаких и не было. Гораздо больше Каэ хотела бы обсудить то, что произошло уже после смерти мантикоры, но она честно пытается ответить на поставленный вопрос.

– Мантикора боится дракона – я столько раз слышала это до сражения, да еще и доспехи попались таким чудесным образом... в общем, мне показалось на какой-то миг, что я стала драконом. Прости, Аджахак, эту дерзость – я понимаю, что так не может быть на самом деле. Тем более что магия надо мной невластна... Просто почудилось. Главное, что это помогло по-настоящему.

– Кто знает, что может, а чего не может быть. – Ящер лукаво сощуривает громадный изумрудный глаз. – Ты готова?

– К чему я должна быть готова? – подозрительно спрашивает Каэ. Внутренне она уже собралась опротестовывать решение о принятии ее в сплоченные ряды драконов.

– Я отвезу тебя на Джемар, – говорит Аджахак.

Каэ поклялась бы, что глаза зверя искрятся невероятным весельем – скорее всего свою последнюю мысль ей от него утаить не удалось.

– Мне сказали монахи, что у меня появится помощник, – старается она перевести разговор в нужное русло. – Если это ты и есть, то я просто счастлива. Скажи, неужели ты для этого прилетел с Демавенда?

– Не только, – тихо отвечает дракон. – Братья решили, что детям Ажи-Дахака уже пора принимать участие в происходящем. Мир клонится к закату. А так хочется еще погреться на солнце.

– Справедливо.

Кахатанна оглядывается. Ее спутники, многочисленные войска и армия подданных мнутся невдалеке, не решаясь перебивать двух беседующих, изнывая на солнцепеке от жары, а еще больше – от любопытства. Бессмертные деликатно маячат в стороне, чтобы не смущать публику своим присутствием.

Татхагатха и верховный жрец выглядят серьезными и встревоженными...

Черный бык Малана-Тенгри тоскует, ибо настал час кормежки, – он укоризненно смотрит на Каэ и шумно вздыхает. Даже у стены слышно.

– Понимаю, – молвит Аджахак. – Ступай к ним, отдыхай. Я встретил тебя и рад этому. Но помни, времени у нас немного, и потому не теряй его зря. Когда будешь готова к походу, приходи. Я стану ждать тебя на Шангайской равнине, чтобы не нарушать покой бедных людей.

– Мне неудобно, Аджахак, – протестует она.

– Извини, это мне неудобно. Стена у вас какая-то хрупкая, и мне совсем не хочется обрушить ее своей тяжестью, иначе Нингишзида окончательно утратит уважение к древним существам.

– Тебе прислать жертвенных животных?

– Пообедаю, – соглашается Аджахак. – Но не больше стада: я сыт.

В парадном зале звучали музыка, смех и приветственные крики. Произносили невесть какой по счету тост во славу повелительницы Сонандана, ее многочисленных друзей и сподвижников.

Столы буквально ломились под тяжестью золотой и серебряной посуды, щедро украшенной драгоценными камнями. Звонко пели птицы, порхающие под потолком. Стены и колонны были увиты плющом, буйно цветущим красными и голубыми цветами. В мраморных бассейнах плескались цветные рыбешки. В огромных перламутровых раковинах, привезенных из Хадрамаута, горами были навалены спелые фрукты.

Джоу Лахатал, впервые принимавший участие в подобных празднествах, оглядывался в недоумении и смущении. Его удивляло все, что здесь происходило: и доблестные военачальники и вельможи, относившиеся к нему с уважением, но не более того – без тени священного трепета или благоговения, каковой им полагалось бы испытывать в присутствии Верховного бога Арнемвенда, – большинство из них по многу раз предлагали чокнуться, радушно угощали и все время пытались завязать беседу. Змеебог вертел головой, пытаясь отыскать братьев, но га-Мавет не обращал на него внимания, занятый разговором с Номмо. Желтоглазый Бог Смерти питал слабость к маленькому альву, который напоминал ему своего кузена – Воршуда. Тхагаледжа и Арескои увлеклись спором о преимуществах секир и топоров перед остальным рубящим оружием, при этом правитель Сонандана быстро что-то черкал на плотной бумаге – как оказалось впоследствии, Бог Войны согласился позировать для серии портретов.

Каэтану окружили тесным кольцом Магнус, Куланн, Могаллан и То Кобинан. Она звонко смеялась, глядя, как молодой чародей жонглирует вилками... Рядом с ней пристроились в уголке пушистые хортлаки, вымытые и чуть ли не завитые по такому торжественному случаю. Было их четверо, и среди них – Мика, тот самый, что пытался рассказать ей некогда свою историю.