Война 2011. Против НАТО - Федор Березин

Кстати, в процессе сбора трофеев, прояснились кое-какие нюансы относительно сотрудничества с турками. Поскольку, с одной стороны вовсе не на радость, но с утилитарной точки зрения, все же к месту, не все стражи порядка погибли после первичного обстрела мгновенно, и не всех добили в суетне последующей атаки, то Дмитрий Беда додумался провести быстрый тест-опрос по нескольким животрепещущим вопросам. Конкретно, у одного из тяжелораненых, но находящегося в сознании милиционеров, он после (Парфенюк, по счастью, избег наблюдения процесса из-за занятости) отстрела пальца на ноге, добился конкретного признания, сколько турки заплатили — или там, обещали заплатить, не суть важно — непосредственно за эту задачу, сопровождения груза до… Кстати, действительно до Мариуполя. Оказалось, рядовым всего по триста баксов. Мелко, однако, плавает милиция, добровольно преобразовавшаяся в оккупационную полицию.

35. Спецназ

И какое же образование надобно, дабы разобраться в ситуации? Журналистского явно недостаточно. У Георгия Полеводова есть и второе высшее — по биологии. Но для понимания того, что люди, вне пределов санитарной помощи мертвы, оно избыточно, а для уяснения, что же и почему происходит, оно тоже не дотягивает. У старшего из пожарников, наверняка высшее по МЧС-овским делам, но и он точно ничегошеньки не понимает. Ладно, будем покуда не понимателями, а собирателями фактов, Тихо Браге ситуации, Кеплеры будут позже, или мы сами ими станем, когда декодируем речи американского (или какого-то там?) пилота.

Впрочем, очень скоро на летном поле показываются истинные специалисты. Может и не пониматели, но уж точно решатели задачи. Какой-то бодрый спецназ в нательных «брониках» и с автоматами АКС-74. Журналист Полеводов, хоть ничего и не понимает, зато следит за окружающей действительностью внимательно. «Альфу» или «Беркут» он замечает очень вовремя. Неясно, как данные ребята отнесутся к неаккредитованным по месту действия наблюдателям от СМИ. Посему Георгий на время прячет свою небольшую камеру. Очень к месту, что пока суть да дело, он пытался обойти — вернее, обползти — позицию неизвестных стрелков — то есть всю сцену с самолетом — с другой стороны, там, где дым не так сильно заслоняет обзор. Это увеличивает первичную дистанцию между ним и спецназом. Правда, парни с автоматами тут же рассыпаются: видимо, они тоже любят разнообразие ракурсов.

Перед, Георгием Полеводовым дилемма. Остаться снимать дальше, с риском лишиться и той информации, что уже накопилась (что в самом деле он сможет возразить, если эти бодрые «беркутовские» хлопцы решат отобрать его фототехнику?), или же продолжать поглощать жареное? Кроме того, дело давно уже не зациклено на простом, и даже профессиональном, любопытстве. Задействованы обыкновенные человеческие эмоции. Ведь, в конце-концов, тут не какая-то авария самолета — творится настоящая жуть. На его глазах убиты даже не военные, а явно простые девочки-заложники. И пули выпущены вовсе не по какой-то роковой ошибке. Полеводов остается наблюдать и фиксировать происходящее.

Спецназ быстро занимает позицию. Приятно, что хоть кто-то в этой стране на что-то натаскивается и умеет делать дело. Штурма правда, не происходит. Кто-то тянет резину. Ага, с теми, кто до сей поры прячется, то ли в самом горящем самолете, то ли где-то вплотную к нему, пытаются вести переговоры. Сквозь рев пламени, и прочий фон доносится усиленная акустической системой английская речь. Георгий что-то улавливает. Говорят достаточно медленно, по всей видимости, переводчик местный. Выстрелов в ответ не раздается точно, но вот отвечают ли вообще, не разобрать. Все-таки Полеводов отодвинулся от своего первичного месторасположения далековато.

Обычно, судя по фильмам и передачам новостей, переговоры с террористами, захватившими заложников, волынка еще та. «А вот дайте нам, самолет, да не такой зажаренный, как этот, а новый, после регламента, да с летчиками, кумекающими по-нашенски, да выключите все радары, чтоб не подглядывать, да еще к тому бочку варенья, контейнер печенья, а уж тогда мы вам хоть кого-то отдадим в целом виде, а не разделанным на «пальцы отдельно, глаза врозь». Но сейчас другой случай. В конце-концов и там, как это и не противоречит только что виденному, не полные отморозки. Понимают, что долго сидеть в дыму не получится, в конце-концов самолетные колеса вот-вот догорят и перестанут коптить, или легкие переполнятся угарным газом и тогда уж каюк и без перестрелки, или, чего доброго, остатки топлива, если таковые в баках еще наличествуют, могут, в конце-концов, и… того.

Используя увеличение в экране камеры, Полеводов отслеживает нюансы процесса. Сознание, странно непутевое дитя миллиардолетия эволюции, старается обогнать события — рисует в голове свои контуры. Вот из дыма выходят боевики «Хезболлы» с поднятыми руками, и бредут следом женщины, дети и старики удерживаемые в заложниках… Вся прокрутка абсолютно мимо цели. Камера наведена куда следует, так что истинный процесс запечатлен так, будто именно к нему и стремился душой горе-оператор.

Происходит именно то, к чему внутренне готовы пожарники, да и прочие, с самого начала, просто из-за непредусмотренных стрелковых игрищ отвлеклись. Так и не обработанный спец-пеной и водометами «Боинг» взрывается. Ударная волна действует все-таки не мгновенно. Камера снимает движущуюся на нее стену уплотнения, состоящую из бетонированного дыма, огня и еще чего-то и изначально плотного, не исключается, декора алюминиевой обшивки лайнера, а также элероно-флапероновое хозяйство. Инстинкт журналиста на высоте. Главное добытая информация, остальное несущественно. Георгий Полеводов успевает прижать камеру к себе, и даже заслонить руками, прежде чем волна жесткости среды, зовущейся газовой, пронизывает его насквозь. Спрашивается, на черта, аристократ Торричелли изобретал свои полусферы с пустотой? Достаточно было взорвать чего-нибудь большое, чтобы все поняли, какая это тяжелая штуковина — воздух.

36. Некомбатанты

Здоровенный водила автокрана трясется как осиновый лист. Сереже Парфенюку это не нравится, и вообще не нравится все происходящее. Слишком напоминает казнь предателя Родины и сволочи Данилы. Но ведь здесь… Черт возьми, а что собственно делать?

— Сотрудничаешь с захватчиками, сука? — то ли спрашивает, то ли уже констатирует Дмитрий Беда. Некоторое время — секунду, не более — он ожидает ответа.

Водитель, похоже, тормоз еще тот. Беда ухает его по ребрам, явно не со всей силы, но так, что из сломанных можно, при сноровке Всевышнего, собрать не одну, а две-три идеальных подруги жизни человека.

— Я тебя спрашиваю, или как? — интересуется Беда.

Однако водила тертый крендель. Похоже зуботычина ему только на пользу: дрожать он перестает, но вместо того, чтобы идти на мировую, наглеет.

— Так ведь платят же, — говорит он со странной уверенностью, что столь короткой фразой все объяснил.

— Ты совсем тупой, дядя? — Дмитрий Гаврилович опасно белеет. Парфенюк его таким еще ни разу не видел. — Они грабят твой завод. Станки увозят в Турцию. Ты им помогаешь. Чего потом грузить будешь, когда завод твой разберут и уедут?

— Я крайний, да? Власти ничего не делают, а я что… Менты с ними вместе. Они ж власть, или как?

— А у тебя мозгов нету?

Парфенюк смотрит на Дмитрия Беду очень внимательно, особенно на руки. Он хочет успеть загодя отвернуться, когда Беда решит стрелять и начнет вскидывать АКМ.

— Сколько ж заплатили? — толстый палец Дмитрия Гавриловича опасно шастает вблизи куркового механизма. Парфенюк почти жмурится.

— Так… — неопределенно мычит водила.

— Я не ясно задал вопрос?!

— Сто баксов, — отвечает автокрановщик поспешно, ибо наконец-то взвешивает и решает, что ответ не столь значим, дабы за него умирать.

— Понятно — тридцать сребреников, — комментирует Беда.

Тут Парфенюк наконец-то решается, перебарывает себя.

— Дмитрий Гаврилович, можно вас на секунду?

— Чего? — недовольно цедит Беда, все же делая пару шагов в сторонку.

Сергей прижимается почти к уху. Торс под одеждой невольно напрягается — он готов встретить затрещину, а то и пару.

— Дмитрий Гаврилович, не убивайте вы его, правда.

— Чего вдруг? — Беда и вправду недоволен. — Он сотрудничал с…

— Да, гражданский же.

— Я тоже гражданский, — вскидывается Беда.

— Тогда давайте поедем туда, на завод, и перецокаем всех стропальщиков. Они ведь тоже грузили. Потом сторожа, что открывал ворота. Понимаете, ладно там, ментов. Они все ж на службе, а если сейчас, то на службе у врага. А здесь… Работяга же просто. Наверное, семья, де…

— Сантименты ваши, твою маму, — ворчит Беда. Однако Парфенюк наблюдает, что опасная бледность сменяется более привычной краснотой.