Наш человек в Гаване - Грэм Грин

— Что ему нужно? — спросила она неприветливо.

— Простите, что побеспокоил вас, сеньора Санчес.

— Объясни ему, что я вовсе не сеньора Санчес, — сказала молодая женщина.

— Он говорит, что имеет какое-то отношение к пылесосам, — сказал профессор. — Как ты думаешь, Мария перед отъездом могла…

— Но почему он пришел сюда ночью?

— Прошу извинить, — сказал профессор, слегка смутившись, — но это и в самом деле не совсем обычное время. — Он чуть-чуть отвел пистолет в сторону. — Ночью, как правило, не ждешь посетителей…

— Однако вы их как будто ждали.

— Ах, это… Ну, осторожность никогда не мешает. У меня несколько первоклассных картин Ренуара.

— Очень ему нужны твои картины. Его послала Мария. Вы шпион? — с яростью накинулась на Уормолда женщина.

— В известном смысле да.

Молодая женщина принялась стонать и бить себя кулаками по узким, стройным бедрам. Ее браслеты звенели и поблескивали в полутьме.

— Ну не надо, детка, умоляю тебя, не надо! Сейчас все разъяснится.

— Она завидует нашему счастью, — сказала молодая женщина. — Сначала подослала к нам кардинала, а теперь вот этого… Вы священник? — спросила она.

— Детка, ну какой же он священник! Посмотри, как он одет.

— Ты, может, и профессор сравнительной педагогики, — сказала молодая женщина, — но тебя обведет вокруг пальца кто хочет. Вы — священник? — повторила она.

— Нет.

— А кто же вы?

— Если говорить точно, я продаю пылесосы.

— Но вы сами сказали, что вы шпион!

— Ну да, конечно, в известном смысле…

— Зачем вы сюда пришли?

— Предупредить об опасности.

Из горла молодой женщины вырвался какой-то странный, протяжный вой.

— Видишь, — сказала она профессору, — она нам угрожает. Сперва прислала кардинала, а теперь этого…

— Кардинал старался выполнить свой христианский долг. Ведь од все-таки двоюродный брат Марии.

— Ты его боишься. Ты хочешь меня бросить.

— Детка, ты же знаешь, что это неправда. — Он спросил Уормолда: — А где Мария сейчас?

— Не знаю.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Но я ее никогда не видел!

— Ей-богу, вы как-то странно себе противоречите.

— Лживый пес! — сказала молодая женщина.

— Это еще не доказано, детка. Он, по-видимому, служит в каком-то агентстве. Нам лучше сесть и спокойно его выслушать. Кто сердится — тот всегда не прав. Он честно выполняет свой долг, чего нельзя сказать о нас с тобой.

Профессор повел их обоих в патио. Пистолет он спрятал в карман. Молодая женщина пропустила Уормолда вперед и замыкала шествие, как сторожевая собака. Уормолду казалось, что она вот-вот вцепится ему в лодыжку. Он подумал: «Надо сейчас же им все объяснить, потом у меня уже ничего не выйдет».

— Садитесь, — сказал профессор. «А что такое сравнительная педагогика?» — подумал Уормолд. — Хотите чего-нибудь выпить?

— Пожалуйста, не беспокойтесь.

— Вы не пьете при исполнении служебных обязанностей?

— Хорошенькая служба! — воскликнула молодая женщина. — Ты разговариваешь с ним так, будто он — человек. Кому он служит? Своим презренным хозяевам!

— Я пришел предупредить вас, что полиция…

— Бросьте, бросьте, адюльтер не карается законом, — сказал профессор. — Насколько мне известно, его почти нигде не квалифицируют как преступление, если не считать американских колоний в семнадцатом веке… И, конечно, Моисеева закона…

— При чем тут адюльтер? — сказала молодая женщина. — Она не возражала, когда ты со мной спал. Она не хочет, чтобы ты со мной жил.

— Ну, одно редко бывает без другого, если, конечно, не ссылаться на Новый завет, — сказал профессор. — На прелюбодеяние в помыслах.

— Выгони этого негодяя, бесчувственное ты существо! Сидим тут и разговариваем, будто давным-давно женаты. Если тебе нравится всю ночь сидеть и разговаривать, почему ты не остался с Марией?

— Детка, ведь это тебе захотелось потанцевать перед сном.

— И ты воображаешь, что это танцы?

— Но я тебе обещал, что буду брать уроки.

— Ну да, чтобы там, в школе, встречаться с девками!

Уормолду казалось, что разговор уводит их в сторону. Он сказал с отчаянием:

— Они стреляли в инженера Сифуэнтеса. Вам грозит такая же опасность.

— Если бы мне нужны были девушки, их сколько угодно в университете. Они ходят на все мои лекции. Ты-то хорошо это знаешь, сама ходила.

— Ага, теперь ты меня попрекаешь!

— Мы отвлекаемся от темы, детка. А нам надо обсудить, что затеяла Мария.

— Зная тебя, ей надо было отказаться от мучной пищи еще два года назад, — позволила себе недостойный выпад молодая женщина. — Тебя ведь интересует только тело. Стыдно в твои годы!

— Если ты не хочешь моей любви…

— Любовь! Любовь! — Молодая женщина зашагала по патио. Она рубила воздух рукой, словно четвертовала любовь.

Уормолд сказал:

— Но вам опасна вовсе не Мария!

— Ах ты, лживый пес! — завопила она. — Ты ведь уверял, что никогда ее не видел.

— Не видел.

— Тогда почему ты зовешь ее Марией? — закричала она и принялась выделывать победные антраша с воображаемым партнером.

— Вы, кажется, упомянули господина Сифуэнтеса, молодой человек?

— В него сегодня стреляли.

— Кто?

— Точно не могу вам сказать, но все это часть одной и той же операции. Мне довольно трудно объяснить, но вам на самом деле грозит опасность, профессор Санчес. Это, конечно, ошибка. Но полиция устроила налет и на «Шанхай».

— А какое я имею отношение к «Шанхаю»?

— Ну да, какое? — мелодраматически взвизгнула молодая женщина. — О мужчины! Мужчины! Бедная Мария! Она думала, что ей довольно убрать с дороги одну женщину. Нет, ей придется устроить настоящий погром.

— Я никогда не ходил в «Шанхай».

— Марии лучше знать. Может, ты — лунатик и ходишь туда во сне.

— Ты же слышала, это ошибка. В конце концов стреляли ведь в Сифуэнтеса. Мария тут ни при чем.

— В Сифуэнтеса? Он сказал, в Сифуэнтеса? Ах ты, испанская дубина! Он только раз со мной заговорил, когда ты принимал душ, а ты нанимаешь убийц, чтобы с ним расправиться?

— Прошу тебя, детка, подумай, что ты говоришь. Я ведь услышал об этом только сейчас, когда этот господин…

— Какой он господин? Он лживый пес. — Круг беседы снова замкнулся.

— Если он лжет, нам нечего обращать на него внимание. Я уверен, что он клевещет и на Марию.

— А-а, ты ее защищаешь!

Уормолд сказал с отчаянием — это была его последняя попытка:

— Все это не имеет никакого отношения к Марии, я хочу сказать — к сеньоре Санчес.

— Позвольте! А при чем тут еще и сеньора Санчес? — спросил профессор.

— Я думал… что вы думали… что Мария…

— Молодой человек, вы хотите меня уверить, что Мария затевает что-то и против моей супруги, а не только против… этой моей приятельницы? Какая чепуха!

До сих пор Уормолду казалось, что ошибку легко разъяснить. Но теперь он словно потянул за болтавшуюся ниточку — и пошло распускаться все вязание. Неужели это и есть сравнительная педагогика? Он сказал:

— Я думал оказать вам услугу, хотел вас предупредить, но, кажется, смерть будет для вас самым лучшим выходом.

— Вы любите загадывать загадки, молодой человек.

— Я — не молодой человек. А вот вы, профессор, по-видимому, слишком молоды. — Он так волновался, что подумал вслух: — Эх, если бы здесь была Беатриса!

Профессор поспешно заметил:

— Даю тебе честное слово, детка, что я не знаю никакой Беатрисы. Ну честное слово!

Молодая женщина захохотала с яростью тигрицы.

— Вы пришли сюда явно для того, чтобы нас поссорить, — сказал профессор. Это была первая высказанная им претензия, и, если говорить объективно, довольно скромная. — Не понимаю, чего вы добиваетесь, — сказал он, вошел в дом и захлопнул за собой дверь.

— Он — чудовище! — воскликнула женщина. — Чудовище! Изверг! Сатир!

— Вы не понимаете…

— Знаю, знаю эту пошлость: «Понять — значит простить». Ну в данном случае это не подойдет. — Казалось, теперь она относилась к Уормолду менее враждебно. — Мария, я, Беатриса — я уж не говорю о его бедной жене… Я ничего не имею против его жены. У вас есть пистолет?

— Конечно, нет. Я ведь пришел сюда для того, чтобы вас спасти.

— Пусть стреляют. Пусть стреляют ему в живот, — сказала молодая женщина. — И пониже.

И она тоже с самым решительным видом вошла в дом.

Уормолду оставалось только уйти. Звонок снова тревожно зазвонил, когда он подходил к калитке, но в белом домике было тихо. «Я сделал все, что мог, — подумал Уормолд. — Профессор хорошо защищен от всякой опасности, а приход полиции, может, будет для него даже кстати. С полицией легче справиться, чем с этой молодой женщиной».

Возвращаясь назад сквозь аромат ночных цветов, Уормолд испытывал только одно желание — открыться во всем Беатрисе, рассказать, что он не шпион, а обманщик, что все эти люди не его агенты и он сам не понимает, что тут творится. «Я запутался. Я боюсь. Она-то уж найдет какой-нибудь выход: в конце концов она прошла специальную подготовку». Но Уормолд знал, что не сможет попросить ее о помощи. Ведь это значит отказаться от приданого для Милли. Пусть лучше его убьют, как Рауля. Интересно, выплачивают на этой работе пенсию детям? Но кто такой Рауль?