Высокое напряжение - Октем Эминов

— Высокий чем-нибудь особенным выделялся?

— Бровей почти нет, похож на этого… на Пантамаса. Глаза так и сверлят. Как посмотрел на меня, так все силы ушли.

— Какие вещи при них были?

— Высокий нес сетку с хлебом… Как будто в Ашхабаде нет хлеба.

— Точно помните, что это был хлеб? А может, чурек, выпеченный в тамдыре?

— Собственными глазами видел у высокого две буханки хлеба в сетке. Да… забыл сказать — буханки были завернуты в полиэтиленовые пленки…

— О чем они говорили между собой?

— Молчали, как будто языки отнялись. Старый дорогу показывал, а высокий ни слова.

— Кушаки, которыми они вас связали, чьи?

— Их.

— Старик курил?

— Курил.

— Куда они потом пошли? Вместе или врозь?

— Не видел, я же лежал. Пошли оба в ту сторону, откуда вы пришли, слышал шаги, но недолго.

Приехал милиционер с собакой. Она уверенно довела их до города, потом след затерялся среди многих других. Ночной поиск, таким образом, закончился безрезультатно.

Наутро Хаиткулы первым делом позвонил из управления в Чарджоу своему начальнику. Объяснил причину задержки в Ашхабаде, описал ситуацию и попросил подполковника Джуманазарова узнать все о Саране и о муже убитой шестнадцать лет назад женщины.

Участковые Ашхабада в это время получили приказ обойти все дома и квартиры своих участков и обращать внимание на всех подозрительных. Хаиткулы предложил Ашхабадскому угрозыску обратиться по телевидению к гражданам города с просьбой оказать содействие в поимке рецидивистов. Предложение было принято. Днем и дважды вечером телевидение передало это обращение. Сообщались приметы преступников.

Обе девицы, Сахрагуль и Дженнетгуль, тоже слышали эти сообщения. Обе чуть со страха не умерли, когда узнали, что натворили их дружки. Сахрагуль подумала, не пойти ли в милицию, это им потом зачтут… «Вот и начнем новую жизнь. Кто мог подумать, что они не только „промышляют“, но и кое-чем похуже занимаются? Откуда приехали гости? Куда потом поедут? Есть ли у них родные? Однажды спросила об этом, но они тут же заткнули рот: „Ешь фрукты, но не спрашивай, где их сорвали“. — „Три года едим, а все еще не знаем, в каком саду растут эти фрукты. Посадят за решетку как сообщниц. Ох, скажешь — посадят, не скажешь — тоже посадят… И все же надо сходить“».

Она действительно собралась было в путь, чтобы привести участкового, как вдруг в калитку постучали. Стучали настойчиво.

Сахрагуль выбежала во двор, открыла калитку. Перед ней стоял сам участковый. Козырнув, сказал:

— Соседи жалуются, что опять приводите к себе посторонних. Позавчера ночью устроили веселье…

Дженнетгуль тоже вышла на стук, хотела что-то сказать, но Сахрагуль остановила ее и не дала больше рта открыть милиционеру. Затараторила:

— Вы — человек не семейный, как и мы, а нам не сочувствуете. Разве не страдаете от своей одинокой жизни? Были бы у нас мужья, все было бы по-другому… Людям мало, что мы такие несчастные, они еще осуждают. Никого у нас не было… Болтают… Позорят невинных…

Слезы потекли у нее из глаз, Дженнетгуль готова была присоединиться к ней… Милиционер был жалостливым человеком и больше всего на свете боялся женских слез.

Услышав стук, Старик и Длинный замерли, они в это время подсчитывали деньги, которые им передала Сахрагуль за предыдущую партию «товара» Если бы участковый вошел в этот момент, похоже, он мог бы взять их голыми руками — оба буквально оцепенели от неожиданности. Они не помышляли о бегстве, потому что деньги тогда остались бы здесь.

Дженнетгуль, вбежавшая в комнату, так и застала их — стоящими на коленях перед кучей денег. Бросилась Старику на шею:

— Пронесло, пронесло!

Куцый кобель вошел за ней, помахивая хвостом, как сообщник.

Дженнетгуль теперь прильнула к Длинному:

— С каждого по пятьдесят рублей за то, что отвели опасность…

Длинный, не споря, протянул ей две бумажки. Дженнетгуль сунула их в вырез платья.

Старик, все еще стоя на коленях, спросил, знает ли она в этих местах человека, который любит «левачить» на машине. Дженнетгуль прищелкнула языком: «э-эк», что означало «нет». Вошла Сахрагуль, Старик и ей задал тот же вопрос. Та подняла глаза к потолку, вспоминая, есть ли такой человек, спросила Длинного:

— Сколько дашь, если найду его?

Длинный понимал, что опасность вплотную приблизилась к ним. Зло спросил:

— Сколько тебе нужно, столько дадим!

Сахрагуль горделиво повела плечами:

— Если нужен такой человек, стоит мне свистнуть, и он будет здесь.

Старик встал с коленей:

— Иди за ним. Пусть будет готов через полчаса.

— Привести его сюда?

— Нет. Пусть ждет нас на повороте дороги. Ровно через полчаса будем там.

Сахрагуль накинула на плечи зеленый суконный халат и вышла во двор. Вымощенная кирпичом дорожка вела к уборной. За ней низкая камышовая ограда. Сахрагуль, обойдя строение, легла грудью на изгородь:

— Э-э-э-й, такой-джан, если ты дома, покажись!

«Такой-джан» как будто ждал этого зова. Он вышел из дому. Не смутился, что был в одной майке и выглядел не очень-то красиво: на груди черной шерсти на палец, да и голова его от природы как-то странно сидела на его шее, будто на пружинах ходила из стороны в сторону. Подойдя к Сахрагуль, он оглянулся на свою веранду, потом прижал губы к губам соседки. Она не сопротивлялась.

— Сахра-джан, встань на цыпочки, я подниму тебя и перенесу к себе. Мы с тобой уже, наверное, месяц не виделись.

— Разве позавчера ночью не ты ко мне в окно влезал, а, сирота? Потерпи до вечера. Машина у тебя на ходу?

— Конечно… Приказывай, Сахра-джан!

— Ровно через двадцать минут будь в машине на повороте, нужно отвезти двух дойных коров.

— Куда хочешь отвезу. Дойные, говоришь? Ага, понял.

— Чем дальше отвезешь, тем больше получишь.

— Все сделаю! — Он снова прижал свои губы к ее губам, повернулся и, тряся головой, поспешил к дому.

Было семь часов утра, когда Старик и Длинный простились с подружками. Три года они сюда наведываются, и дом этот стал для них почти родным, но простились без лишних слов.

Старик шел впереди, шел медленно, как будто не спешил уходить отсюда. Он и правда не спешил. С ним происходило что-то непонятное ему самому. Много раз он уходил отсюда и всегда шел не оглядываясь, не ощущая горечи: еще один дом, о котором забываешь, перейдя порог, — а сегодня ноги налились свинцом. Или предчувствие чего-то нехорошего заставляло оборачиваться на гостеприимную веранду?

Даже усевшись на заднее сиденье «Жигулей», он чувствовал, что на затылке у него как бы выросли еще два глаза, которые видят и шиферную крышу, и черные маслянистые глаза Дженнетгуль. Не посмотрев даже, кто сидит за рулем, приказал:

— Жми в Теджен.

Подружки тем временем, будто сговорившись, рассуждали каждая про себя. «Выкрутятся, им не впервой, наверное», — думала Сахрагуль. «А если попадутся, нас не выдадут», — как бы вторила ее мыслям Дженнетгуль… «Ну а если попадутся? Это тоже неплохо. Три килограмма останется нам…» — «Старик, черт с ним, умрет в тюрьме, а Длинный тоже едва ли вернется, какой-то он несчастный…» — «Им могут и расстрел дать». — «А если у этого останется какая-нибудь беззубая старуха, которая скажет своему сыну: иди к этим девкам, отец там оставил кучу денег… Что тогда делать?» — «Пропали бы они оба, освободили бы от своего внимания, оба такие мерзкие и проку-то от них — только деньги…»

ТЕДЖЕН

В то время как их недавние подруги желали им смерти, Старик и Длинный сидели в чайхане Теджена, в сторонке, чтобы их видело поменьше глаз, и обсуждали свои дела.

— Выспался? — Старик насмешливо смотрел на Длинного. — Если не проснулся еще, то вокруг есть кому тебя разбудить. Только не здесь, правда. Здесь спокойно пока, поэтому и привез тебя сюда. Но положение становится серьезным. Что предлагаешь?

Длинный и правда выспался в «Жигулях», но мысли от этого у него не стали светлее:

— Сам об этом думаю, всю ночь думал. Жалею, что шофера оставили болтать о нас в милиции.

— Не жалей. Род туркменов и так невелик.

— Ну, об этом пусть другие думают. Что-то в последнее время ты стал мягкосердечным, башлык.

— Заметил? Что-то происходит, сам не знаю, сам удивляюсь. Тут как-то смотрю, а у меня слезы из глаз ручьем льются… Старею.

— Не горюй, учитель, ты у меня еще крепок. Что будем делать?

— Может, на север податься?

— Других мест нет?

— Здесь оставаться нельзя, поймают. На севере можно найти деревушку, где не только заночевать приятно, но и годы можно спокойно прожить. Люди там простые, доверчивые, гостеприимные, как туркмены… Переменю климат, может, кашель пройдет, здоровье-то, в общем, ничего. Еще долго поживу — лет двадцать, не меньше. За это время можно полмира обойти, все вокруг перевернуть. Наверно, и лекарства выдумают, чтобы жизнь продлевать. Будет в кармане тысяч двести, купим того лекарства и потом поживем еще долго-долго, пока деньги не кончатся.