За стенами собачьего музея - Джонатан Кэрролл

— Но ведь это пластинки Бронз Сидни.

— Которые ты, однако, сохранил. — Обвинительный тон.

— Ну почему мы должны ссориться из-за этого каждый раз, когда отправляемся в постель?

— Потому что нам обоим нравится заниматься этим под музыку, но у нас совершенно разные музыкальные вкусы.

— Это верно. — Я вытащил пластинку группы «Симпли Ред» note 53 и поставил ее. Но вскоре понял, что музыку почти полностью забивают ужасные шипение и треск. — Интересно, почему это у меня все пластинки с таким песком?

— Потому что ты не умеешь с ними обращаться. Сколько раз тебе говорила: купи проигрыватель для компакт-дисков.

Я вернулся к постели, сел на краешек и сжал руками правую ногу Фанни.

— Видишь ли, для меня компакт-диски и микроволновые печи чересчур современны. Слишком уж отдают концом двадцатого века. Я все еще предпочитаю старый добрый проигрыватель, где пластинки надеваются на шпенек.

— Как же так получается: ты, такой модерновый архитектор, а в простых вещах столь консервативен?

Я принялся массировать ей ступню.

— Я вовсе не консервативен. Просто я по-прежнему считаю, что суп нужно разогревать на плите, а не в какой-то там радиационной камере. Пластинки должны быть черными и поцарапанными. И чтобы всегда можно было зайти в магазин и попросить у продавца новую алмазную иглу. — Я выпустил ее ногу и взялся за другую. Фанни свободной ступней прошлась по моей спине.

— А скажи на милость, отчего это в последнее время ты стал таким несносным?

Массаж прекратился. Не оборачиваясь, я переспросил:

— А чего это я в последнее время был таким уж несносным?

— Повернись-ка ко мне. Ты пережил землетрясение, ты собираешься в какое-то безумное Сару на строительство одного из величайших своих зданий, тебя любят столько женщин…

— Ага, так вот в чем дело, да, Фэн? Во всех этих женщинах, которые меня любят? Это, видимо, из-за них я и стал таким несносным, да? Черт возьми, совсем недавно точно такой же разговор состоялся у нас с Клэр.

— Я тебе не Клэр! Она, если помнишь, слегка повыше ростом. — Фанни сдернула с головы кепку и швырнула ее в меня. Твердый козырек угодил мне в подбородок.

Я наклонился и поднял с пола свои брюки.

— Она просто хотела знать, как дела у нас с тобой. Она имеет на это право.

— А я имею на это право? Так как же у нас с тобой?

— Оригинально ты все-таки умеешь действовать мне на нервы, Фанни, — и обвиняешь, и в то же время трусишь. Сурово грозишь пальцем и тут же начинаешь хныкать. Одним словом, тверда, как кусочек масла.

Да, разумеется, ты имеешь право знать, что между нами происходит. Я всегда это говорил. Но сейчас ты, похоже, требуешь от меня верности до гробовой доски, а вот этого тебе ни за что от меня не добиться.

— Ничего такого я не имела в виду. Меньше всего на свете я хотела бы постоянно жить с тобой, Гарри. К сожалению, у тебя одноместная машина.

— А я и не просил тебя жить со мной. Где моя долбаная рубашка? Знаешь, что? Иногда жизнь просто пересыхает. Пересыхает и превращается в бурую сморщенную пленку.

Она бросилась на меня сзади и схватила за волосы, но я все равно не оборачивался. Тогда она слезла с кровати и села передо мной на корточки.

— Любишь ты всякую чушь городить, Гарри. Ничего твоя жизнь не «пересохла». Ну разве что ты немного подрос и понял, что до этого занимался сущей чепухой.

Ты проектировал все эти свои великолепные здания, совершенно не принимая во внимание — ну, может, за исключением самых общих расчетов площади — тот факт, что в них предстоит жить настоящим живым людям! Вот почему у тебя крыша поехала — просто в один прекрасный день ты вдруг выпал из собственной птолемеевой вселенной Гарри Радклиффа и понял, что существуют и другие, более яркие солнца, более важные, чем даже ты. А знаешь, как некоторые из них называются? Ответственность и Любовь. Вот так-то.

Если хочешь, могу тебе объяснить, отчего ты в последнее время так дергаешься: тебя любят две чертовски хорошие женщины, а ты не знаешь, как с нами быть. Потому что не способен изобразить нас в виде пары каких-нибудь линий и произвести соответствующие расчеты. Любовь — это тяжкий труд! Он ломает тебе кости. Да перестань же ты, наконец, одеваться. Я ведь с тобой разговариваю!

— Говори, говори, Фанни. Уверен, что этим стенам будет крайне интересно дослушать твой очередной монолог. Пошли, псина. Пора нам с тобой прогуляться.

Члены «Клуба Пауков» по средам собираются на обед в ресторане «Рейчелз» в Санта-Монике. Количество присутствующих обычно колеблется между десятью и двадцатью в зависимости от того, кто в данный момент находится в городе, кто с кем в контрах и кто еще жив. Единственным обязательным требованием к желающим принять участие в очередном заседании является приглашение кого-нибудь из постоянных членов клуба, готового поручиться, что вы можете рассказать хорошую историю. За годы существования клуба на его «конклавах» не раз появлялись и разные знаменитости, но звезды не любят делить успех ни с кем и всегда с большой неохотой слушают других. Хотя именно эти другие рассказывают самые интересные истории.

Мой последний вечер в Америке был также и первым вечером Клэр после выписки из больницы. Она настояла, чтобы мы отправились на очередную встречу членов «Клуба Пауков», и это явилось для меня настоящим сюрпризом, поскольку она была там всего однажды. Но когда настала ее очередь, она рассказала длинную и жутковатую историю о похоронах своей близкой подруги, умершей несколько лет назад.

Мы немного опоздали, поскольку Клэр не могла еще быстро ходить, а я не хотел, чтобы она переутомлялась без нужды. Когда мы вошли в ресторан, все члены клуба встали и приветствовали ее громкой овацией. Ее усадили рядом с Уайеттом Леонардом — онж Финки-Линки — героем довольно скверного телешоу для детей. Сам Уайетт мне нравился, хотя я и считал, что его «Финки-Линки Шоу» одна из самых убогих, хотя и сравнительно популярных из всех когда-либо виденных мной программ. И в отличие от большинства телезрителей, когда она исчезла с экранов, я плакать не стал.

Когда Финки появлялся на обедах, он обычно считался неофициальным председателем, поскольку являлся инициатором создания клуба. После того как все набили брюхо произведениями рейчелзовской китайско-еврейской кухни, он поднялся и постучал ложечкой по бокалу, требуя тишины.

— Собратья Пауки, должен признаться, что сегодня вечером меня особенно радуют три вещи — я снова вижу всех вас и знаю, что вы благополучно пережили землетрясение, затем снова кушаю восхитительные рейчелзовские блюда, а еще я узнал, что Гарри Радклифф покидает нас на неопределенный срок. Шучу, Гарри, шучу.