Книга о Человеке - Кодзиро Сэридзава

Когда она выходила замуж, у нее не было ни одного кимоно. На следующий день после того, как свекровь переехала в Ёёги и они с мужем пришли ее поздравить, свекровь, поговорив о том о сем, сказала:

— Фуми, ты как-то призналась, что тебе стыдно быть бесприданницей, но я этому только рада. Когда меня выдавали замуж, то навалили столько добра, что хотя, овдовев, я и раздарила многое знакомым, желая порадовать их еще при своей жизни, мне так и не удалось ото всего избавиться… Я, не спросившись, поставила в твоей комнате два комода. Вначале хотела отдать в антикварную лавку, но это такие замечательные вещи, к тому же память о родителях, — рука не поднялась. В комоды я положила наряды, которые носила в молодости, теперь это все твое, носи на здоровье. Если подаришь мне внучку, все достанется ей… До войны и шелк и краски были просто чудо.

На втором этаже нового дома для Фуми была устроена комната в японском стиле, в ней и стояли два великолепных комода из павлонии, но, даже переехав в новый дом, Фуми не заходила в эту комнату и не примеряла кимоно. Однако для вечеринки, на которую пригласили иностранцев, она решила надеть что-нибудь из подаренного свекровью. В назначенный день жена О. пришла пораньше в кимоно с длинными рукавами, помогла ей выбрать в комодах вроде бы подходящее яркое кимоно и надеть его как положено.

Вечер выдался на славу, иностранные гости остались довольны. Все они были люди музыкальные и не только сыграли на принесенных лаборантами инструментах, но и пели соло, на два голоса и хором. Супруга немецкого ученого оказалась первоклассной пианисткой. Она исполнила несколько пьес и аккомпанировала всем желающим, собравшиеся наслаждались музыкой, много пили, беседовали, так что время пролетело незаметно. Когда спохватились, было уже близко к полуночи, поэтому иностранных гостей поспешили проводить до отеля.

На следующее утро Фуми первым делом отправилась к свекрови, чтобы поблагодарить за прошедший вечер. В самом начале этого вечера свекровь, принарядившись, появилась поприветствовать иностранных гостей, после чего ушла, передав бразды правления сыну и невестке. Поблагодарив ее, Фуми собралась уже уходить, когда свекровь обратилась к ней:

— Фуми, ты вчера надела кимоно…

— Наряды вашей молодости, которыми вы, матушка, меня одарили, очень меня выручили. Все расхваливали, как красиво я одета.

— Наверно, я давеча должна была тебе подсказать… хозяйке дома Суда следовало надеть что-нибудь поскромнее. Там в комодах можно было подобрать.

— Я в этом полная невежда… А супруга О. — знаток того, как одеваться по-японски, она сказала, что выбрала для себя кимоно с длинными рукавами, и мне подобрала такое же и помогла надеть… Я виновата, что не посоветовалась с вами.

— Это мой подарок, поэтому ты вольна надевать что вздумается. Вот только, видишь ли, вчерашние гости — младшее поколение тех, кто воевал на стороне союзников. Их старшие братья, их отцы во время войны принесли Японии неисчислимые страдания, а после, как оккупанты, захватили Токио и уничтожили наш клан. Эти иностранцы, вернувшись домой, расскажут своим отцам и старшим братьям… Мол, финансово-промышленный клан Суда, прежде кичившийся своим могуществом, ныне ютится в маленьком, убогом домишке и опустился настолько, что молодая жена, пригласив иностранцев, расфуфырилась, как какая-нибудь гейша… Я давно хотела тебя предупредить. Хоть мы и разорились, ты все же должна осознавать и нести ответственность за то, что ты хозяйка дома Суда.

Дойдя до этого места, Фуми Суда замолчала и пристально взглянула на меня глазами, полными слез.

— Когда вы предложили мне, — сказала она, — взглянуть на мой счастливый брак шире, включив и других членов семьи, вы, наверно, заподозрили что-либо подобное?

— Но разве ты стала от этого несчастливее? Рассудительную, сноровистую свекровь сделали несчастной беды, обрушившиеся на Японию. Можно только посочувствовать ей… Так сказать, жертва истории. Не расскажешь ли мне поподробнее о бедах, выпавших на ее долю?

Некоторое время она раздумывала, но потом вытерла платком глаза и начала неторопливо рассказывать.

Об этих бедствиях она слышала от мужа и других людей, поэтому имеет общее представление… Свекровь была единственной дочерью старого графа В., воспитывали ее как принцессу из волшебной сказки, к примеру, до самого окончания женской гимназии ее повсюду сопровождала служанка. Как случилась, что она, будучи единственной наследницей графа, к тому же всеми признанной красавицей, вышла замуж за отца ее мужа, Фуми толком не знает. Хоть свекровь и по сей день называет семью Суда финансовым кланом, в действительности никакого клана не было, просто их предки были крупными промышленниками, богачами, преуспевшими во многих областях. Свекрови едва исполнилось восемнадцать, когда без всяких смотрин, осенью 1937 года, она вошла невестой в семью Суда. В особняке в Сэтагая при ней состояли две служанки, переданные ей графом, а поскольку ее свекровь умерла за год до этого, она никого не стесняла. Тридцать седьмой год… В этом году кончилась Маньчжурская кампания и началась Китайская… Страшное было время, но клан Суда, на протяжении поколений занимавшийся промышленностью, сблизившись с военными кругами, переключился на производство вооружений и достиг невиданного процветания. А в последующие десять лет — Китайская кампания, война на Тихом океане, затем поражение, послевоенный хаос… Я слышала, что все японцы тогда голодали и жили в страшной нужде, но свекровь как-то раз призналась: «В нашей семье ничего подобного не было. Военные зачислили нас на спецснабжение, мы жили по тем временам роскошно». Она не была обременена особыми заботами, разве что приходилось навещать семьи работников, отправленных на фронт, да раздавать им сахар, полученный в качестве пайка. В мае сорок пятого вражеская авиация подвергла Токио ужасающей бомбардировке, Токио лежал в руинах, но их особняк не пострадал. Свекровь верила, что японская армия ждет, пока вражеские войска высадятся на территории Японии, чтобы нанести решающий удар и уничтожить их. Один высокий военачальник рассказывал ей как великую тайну, что наши войска с тысячами самолетов выжидают, спрятавшись глубоко в горах. В семье говорили — надо запастись терпением. Поэтому, даже услышав пятнадцатого августа по радио декларацию императора о поражении, она не поверила своим ушам. Через несколько дней военный грузовик в три захода доставил им продовольственные припасы и амуницию, которые разместили у них на складе. Зашедший в это время знакомый капитан по секрету сказал свекрови, что после высадки оккупационных сил все это добро будет конфисковано, поэтому его и раздают. «Теперь это все ваше, — сказал он, — можете пользоваться по своему усмотрению!» Только тогда свекровь поверила, что Япония проиграла в войне…

Но прошло еще три-четыре года, прежде чем она на себе почувствовала все страшные последствия поражения. Эти четыре года лихолетья были годами неисчислимых бед и лишений. В Японии, оккупированной союзными войсками, американцы насильственно насаждали общественное переустройство. Оккупационная администрация реквизировала особняк свекрови, вынудив семью переселиться во флигель, прежде занимаемый приказчиком, хотя проблемы, связанные с реформой землевладения и налогообложения, ее мужу и управляющему удалось кое-как уладить, на складе хранилось вдоволь съестных припасов и предметов первой необходимости, так что свекровь, бывшая в неведении относительно угрожавших семье бедствий, кажется, особых тягот не испытывала.

Разумеется, ее не могло не печалить то, что семья ее отца, графа В., лишилась своих титулов, а главное, в результате политических реформ вся ее недвижимость была национализирована, и они были разорены настолько, что им пришлось искать кров у родственников в Киото. В довершение после роспуска промышленно-финансовых кланов у семьи Суда были отобраны все принадлежавшие им предприятия, а отцу и деду, как каким-нибудь преступникам, было запрещено участвовать во всех областях их прежней предпринимательской деятельности, даже близко приближаться к конторам своих бывших компаний им не разрешалось. Узнав, что премьер-министр Хирота, которого он весьма почитал, арестован как военный преступник, дед испугался, что и ему, на протяжении многих лет снабжавшему армию, грозит смертный приговор международного трибунала, и в результате скоропостижно скончался от кровоизлияния в мозг. Из страха перед оккупационными войсками и общественным мнением его не смогли даже похоронить как полагается, закопав в землю как ничего не стоящие отбросы. Все это не могло не причинять свекрови глубоких душевных страданий.

До поражения Японии отец мужа был очень занят и редко показывался дома, а после войны, став безработным, почти не выходил, но при этом с женой практически не разговаривал, она же была счастлива уже тем, что может хоть чем-то ему услужить. Но вот однажды он неожиданно позвал ее в свой кабинет, как он сказал, для серьезного разговора. Такое случилось впервые за все время их супружества, поэтому она была очень удивлена. Муж, предложив ей сесть, сказал: