Мерси, камарад! - Гюнтер Хофе

Здесь же, на юге, затоплена была только дельта реки Роны, которая сделалась почти непроходимой для судов, однако на участке побережья, обороняемого частью, в которой служил Тиль, не было абсолютно никаких заграждений, которые препятствовали бы высадке вражеского десанта.

— Мосье, мы прибыли к цели. — Макс показал место, куда следовало поставить машину. Неподалеку стояла одинокая рыбацкая хижина.

К ним подошел не молодой, но и не старый мужчина в широких штанах синего цвета и таком же матросском свитере. На его коричневом, продубленном морскими ветрами лице воинственно красовались узенькие усики. За спиной Макса показалась дородная женщина с черными волосами, которые были собраны на затылке в пучок. Генгенбаху никогда в жизни не приходилось видеть женщины, у которой бы так буйно росли усы.

Пока черноволосая мадам изливала на приехавших поток приветствий, произносимых так быстро и с таким пафосом, что из ее слов мало что можно было разобрать, мосье Пьер Дюваль — рыбак молча понес в лодку ружья. Женщина с чувством расцеловала Макса в обе щеки.

Оба офицера сняли фуражки и портупеи. Тиль по привычке вынул свой пистолет из кобуры и сунул его в карман брюк. Между тем мадам Дюваль (черноволосая женщина оказалась женой рыбака) начала разбирать содержимое привезенной корзины, и оно привело ее в восторг — она даже поклялась мосье Максу в том, что не забудет со своей стороны отблагодарить его супругу. Она заверяла, что никогда не забудет этот день, ведь идет война… правда, господа офицеры здесь, наверное, ее не чувствуют…

Лодка бесшумно скользнула по тихой воде. Рейно сидел на веслах, Дюваль стоял на корме и правил. Вдруг он замер и показал Тилю на густой кустарник, в зарослях которого виднелись две серо-коричневые утки. Тиль вскинул ружье. До уток было не более пятидесяти шагов. Он прищурил левый глаз и выстрелил — обе птицы громко захлопали крыльями и мигом скрылись на противоположном берегу озера.

Рейно переглянулся с Дювалем, на лице которого появилась насмешливая, но дружеская улыбка.

— Извините меня за сравнение, мосье, но это было похоже на стрельбу немецких зенитчиков на мысе Кале. — И, галантно сняв с головы баскскую шапочку, он поклонился.

Генгенбах невольно рассмеялся. Рыбак понравился ему.

Рейно как ни в чем не бывало продолжал грести. В прозрачной воде виднелись серо-зеленые спины каких-то длинных, чуть ли не с метр, рыб. Вдруг за ружье схватился Дюваль. Над озером с юга летели три утки. Рыбак сопровождал их полет движением двустволки. Потом один за другим раздались два выстрела. Летевшая впереди утка и третья по счету камнем упали в воду, покачиваясь на еле заметных волнах. Лодка повернула к ним: нужно было забрать добычу.

— А это был выстрел, достойный лондонских зенитчиков! — Тиль усмехнулся, чувствуя непонятную симпатию к обоим французам.

Подобрали уток. Дюваль медленно спустил в воду сеть, обозначив ее место пробковыми поплавками. Делал он это с таким увлечением, что ничего не замечал вокруг.

Генгенбаху удалось подстрелить красноперого селезня, которого он про себя назвал Алоизом, сожалея, что это на самом деле не Альтдерфер. Утки стали попадаться все чаще и чаще. Макс Рейно набил их и офицерам, и самому себе, и своему другу Пьеру.

В сеть набилось полно рыбы. Госпожа Дюваль развела в хижине огонь. В котле закипела вода, и она стала бросать туда рыбу.

— Великолепно! — воскликнул Рейно, закатывая глаза.

Рыбак снял с шарниров входную дверь и положил ее на два чурбака. На импровизированный стол поставили несколько эмалированных мисок. Рейно принес для офицеров салфетки, поставил на стол пять стаканов и открыл бутылку вина. Чокнулись и выпили. Дюваль начал разливать по мискам уху.

Генгенбах заявил, что ничего вкуснее этой ухи он в жизни не ел. Тиль закивал в знак согласия. Он был удивлен тем, что таким простым способом можно приготовить великолепное блюдо.

Откупорили вторую бутылку вина. Французы закурили.

— Ну, как вы себя чувствуете, господа? Правда, что я не наобещал ничего лишнего?

— Это была великолепная идея, мосье Рейно. Как хорошо, что мы захватили ружья. Как говорят дипломаты, обо заинтересованные стороны остались довольны встречей.

— Ущерб нанесен только дичи.

— В данном случае речь идет всего лишь о вкусных утках, — заметил Тиль.

— Я полагаю, что приближаются тяжелые времена. В роли гонимой дичи здесь могут оказаться ваши солдаты. — Лицо Дюваля было серьезным.

— Вы полагаете, что ваше будущее будет лучшим? В войну больше всего страдает гражданское население, так было всегда. — Генгенбах смотрел на дымок своей сигареты.

Прежде чем заговорить, Тиль откашлялся.

— В случае, если нам здесь не повезет, ваши земляки могут обвинить вас в том, что вы коллаборационисты — ведь вы водили немцев на охоту, разговаривали с ними и вообще… Не так ли, мосье Рейно?

Рейно рассмеялся и сказал:

— Прежде всего необходимо выяснить, что следует понимать под словом «коллаборационист». Я буду, господин Тиль, как всегда откровенен. До сентября тридцать девятого года многие наши газеты писали: «Лучше Гитлер, чем народный фронт!» Потом наступил май сорокового года. На каждом перекрестке пестрели плакаты со словами: «Мы победим, потому что мы сильнее!»

— Один из таких плакатов я видел в Париже.

— А через полтора месяца, — продолжал Рейно, — французской армии, насчитывавшей ровно пять миллионов солдат, пришел конец. Однако осталась якобы Свободная Франция, возглавляемая Петеном и Лавалем, и осталась оккупированная Франция, населенная теми, кто скрежещет зубами при виде оккупантов, и предателями, которые им прислуживают. Наши владельцы концернов и индустриальные магнаты соревновались в коллаборационизме. Они-то и принимали участие в охоте на французских патриотов, организованной совместно с немцами. Наша политическая полиция сразу же начала работать на оккупантов. Разве из этой картины не видно разделения людей на два противоположных лагеря: в одном — французы, в другом — немцы?

— Рейно, а вам не приходила в голову мысль, что с подобными высказываниями вы легко можете оказаться в противоположном лагере? — Не без удивления спросил Генгенбах.

— Мой друг Макс рассказывал, что вы из мелких служащих. А отец господина Тиля даже работал на фабрике. Так, да? — спросил Дюваль как бы между прочим.

— Какое это имеет отношение к нашему разговору? — поинтересовался лейтенант.

— Классовый вопрос является вопросом интернациональным. — Рейно снова наполнил стаканы вином.