Вельяминовы. Начало пути. Книга 3 - Нелли Шульман

Женщина вдруг всхлипнула: «Бабушка, тетя, ну как же это будет? Он такой маленький, ему же больно».

— Твой муж, — сказала Марфа, любуясь ребенком, — уже много раз такое делал. И руки у него отличные, малыш и не заметит ничего. А потом ему вина дадут, да, донья Хана?

— Конечно, — женщина нагнулась и погладила кружевной чепчик. «Так что не волнуйся, внучка, все будет хорошо. Пусть Белла его тогда вниз принесет, а там уже мы его возьмем».

Девушка подождала, пока дверь закроется, и ласково подтыкая меховое одеяло на мальчике, сказала сестре: «И правда, это же быстро».

— Быстро, — согласилась Мирьям, стирая слезы со щек. «Только все равно — он же такая кроха.

Ну, — женщина вздохнула, — бери его, а то еще проснется сейчас».

Она посмотрела на женщин, что осторожно несли блюдо через мост и вдруг улыбнулась:

— Донья Хана говорила же, что здесь, в этом доме, всех ее сыновей обрезали. И правда, лучше Хосе никто этого не сделает, что я волнуюсь?

Мирьям посмотрела на кровать и вспомнила, как муж, подняв голову, держа на пеленке большого, крепкого, громко кричащего мальчика, посмотрев на нее, сказал: «Сын. Господи, Мирьям, как я счастлив, спасибо, спасибо тебе».

— А потом он сидел, смотрел, как я кормлю и вдруг проговорил: «Я и не знал, что можно так любить, Мирьям. Я думал — зачем я кому-то, ну, папа, это другое дело, а так — я ведь никто был, незаконнорожденный, я думал — ну кто меня полюбит? — женщина посмотрела на дом Кардозо и увидела, как Марфа и донья Хана зашли внутрь.

— Я тогда шмыгнула носом и ответила: «Знаешь, я всегда хотела так полюбить, как моя мать любила моего отца. И полюбила, и никого другого мне, кроме тебя, не надо. А теперь и мальчик родился, — Мирьям ласково улыбнулась и вздохнула: «Скорей бы уже этот месяц прошел, я и соскучиться по Хосе успела».

В гостиной дома Кардозо жарко горел камин, и Хосе, взглянув на сына, что лежал на коленях у дона Исаака, и, просыпаясь, оглядывал карими глазами незнакомые лица вокруг, вдруг подумал: «Бедненький. Ну да я мгновенно все сделаю, а потом дадим ему вина, и к Мирьям отнесем».

Мужчина покосился на изящный отделанный слоновой костью, футляр, что лежал на столе и одернул себя: «А ну хватит. Ты уже за сотню обрезаний сделал, здесь и в Италии, инструменты отличные, все будет хорошо».

Дон Исаак глазами поманил внука к себе, и, рассматривая мальчика, что сладко потягивался, тихо сказал: «Ты не волнуйся только. Думал ли я, что от Давида внука увижу — не думал. Тем более — правнука. А вот он лежит, красавец наш, — старик на мгновение прервался и, наклонившись к ребенку, что-то ласково, неслышно прошептал.

Хосе посмотрел на высокое, резное кресло, в котором сидел дед, на кружевные пеленки сына, и, глубоко вздохнув, налив в серебряный бокал вина, сказал: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, освятивший нас Своими заповедями и повелевший нам совершать обрезание!»

По комнате пронеслось «Амен!» и он, берясь за нож, вспомнил, как ребенок вечером держал его за палец. «Ты не бойся, — Хосе взглянул в карие глаза сына, — не бойся, мой хороший.

Твой дедушка не боялся, и я тоже. Ты же у нас смелый мальчик».

Он сделал все, что нужно, — быстро и уверенно, мальчик обиженно, громко закричал, и дон Исаак, приняв бокал с вином, опустив в него палец — дал его ребенку. Тот тут же притих, и старик, улыбаясь, протянув руку, вытер слезы с лица Хосе.

— Теперь имя, — ласково напомнил дед.

Хосе поднялся, и, улыбаясь, громко проговорил: «Бог наш и Бог наших отцов! Сохрани этого ребенка для отца его и матери, и да наречется имя его в Израиле Авраам, сын Иосифа. Да возрадуется отец сыну своему и мать — плоду чрева своего!»

Хосе наклонился над мальчиком, и, коснувшись его щеки, сказал: «Ну, все, Авраам. Теперь — к маме, сыночек».

Белла вылила в лохань горячей воды из горшка и стала перетирать серебряную посуду.

«Столько людей, — восторженно сказала девушка. «Смотрите, бабушка, за полночь уже, а только недавно разошлись. Дон Исаак и донья Хана спят уже, наверное».

— Конечно, — усмехнулась Марфа, расставляя тарелки на полках большого, открытого буфета орехового дерева. «Они пожилые люди, утомились, да и Мирьям с Авраамом тоже — давно уже сны видят».

— Авраам, — девушка улыбнулась. «Моего отца так звали, да, ну, когда он евреем стал?»

— Угу, — Марфа отряхнула руки, и, вытерев их о холщовый передник, что закрывал ее платье, подумала: "Да что же с девочкой такое? Как вернулись из Парижа весной — сама не своя.

Плачет по ночам, я же слышу. Рэйчел ничего не знает, Мирьям — тоже, уж, не случилось ли чего, Господи? Да как — я же ее от себя не отпускаю, а если не я — то Виллем, кто-то всегда рядом есть».

— А как штатгальтер, бабушка? — улыбнулась Белла, вынимая посуду из лохани.

— Поклон тебе передавал, — усмехнулась Марфа, потрепав внучку по уложенным на затылке косам. Белла увидела крупный, окруженный бриллиантами голубовато-зеленый камень. «От султана Марокко, — Марфа рассмеялась. «Это бирюза. В следующем году султан принимает миссию от его Величества, так что, — она хмыкнула, — твой дядя Питер будет доволен, с Африкой мы тоже будем торговать».

— И книжку вы Хосе привезли, этого врача из Марокко…. — Белла наморщила лоб.

— Абу-Касим аль-Гассани, — помогла бабушка. «Да, Хосе же со времен, как в Каире работал, знает арабский, так что этот «Сад Цветов, или объяснение применения трав», ему пригодится. Ты давай, иди, — она подтолкнула внучку к лестнице, — сама уже зеваешь. Я тут все закончу и Хосе подожду, рано или поздно он от пациента вернется.

— Даже в такой день его вызвали, — вздохнула Белла.

— На то он и врач, — развела руками бабушка. «Ну, спокойной ночи, милая».

— Спокойной ночи, — Белла коснулась губами пахнущей жасмином щеки и горько подумала:

«Ну как же так? А иначе нельзя, я не могу, не могу так жить. Увижу его, все скажу и уеду, куда глаза глядят. Наймусь на первый попавшийся корабль, все равно».

Белла подняла голову с подушки и прислушалась — в доме было тихо. За окном, в свете луны, блестел лед на канале. «До порта тут недалеко, не замерзну, — подумала девушка, вставая, скидывая длинную рубашку, — а там таверна, она всю ночь открыта». Она чуть поежилась, и, опустившись на колени, достав из сундучка ножницы, стала стричь волосы — кое-как, второпях.

Прибравшись, Белла оделась, и, положив в карман плаща мешочек с деньгами и кинжал, натянув сапоги, стала неслышно спускаться вниз. Она поправила, берет и застыла — дверь на кухню была чуть приоткрыта, в щель был виден неверный, мерцающий огонь свечи..

— Хосе забыл, или бабушка, — подумала Белла. «Надо погасить».