Фанни и Александр - Ингман Бергман

Александр: Не бейте!

Эдвард: Значит, ты попросишь прощения.

Александр: Да.

Эдвард: Застегни брюки. Высморкайся. Юстина, дай ему платок. Что ты хочешь сказать, Александр?

Александр: Александр просит прощения у Епископа.

Эдвард: ...За ложь и клятвопреступление.

Александр: ...За ложь и клятвопреступление.

Эдвард: Ты понимаешь, что я наказал тебя любя?

Александр: Да.

Эдвард: Поцелуй мне руку.

Александр (целует руку Епископу): Можно я теперь пойду и лягу?

Эдвард: Можно, мой мальчик. Но для того, чтобы ты смог в тишине и спокойствии подумать о том, что сегодня случилось, ты будешь спать на чердаке. Юстина принесет матрас и одеяло. Завтра в шесть часов утра Хенриэтта отопрет дверь — и ты свободен. Ты согласен, Александр?

Александр: Да, Ваше Высокопреподобие.

Эмили и Хелена сидят друг напротив друга и, держась за руки, тихо, почти шепотом, разговаривают. Над заливом, над равниной, над летней верандой по-прежнему идет дождь, мягкий послеполуденный свет четко обозначает контуры и смягчает контрасты. В столовой бьют часы.

Хелена: Ты уже должна уходить?

Эмили: Я слишком долго отсутствовала.

Хелена: Бедная моя Эмили.

Эмили (качает головой): Хуже всего детям. Их наказывают за малейшую провинность. Хенриэтта запирает их на ключ и заставляет ложиться в постель средь бела дня. Неделю назад Фанни отказалась съесть свою порцию каши. Весь вечер её не выпускали из-за стола. Её вырвало в тарелку. В конце концов она все съела.

Хелена: А Александр?

Эмили: Он сходит с ума от ревности, не понимая, что ревность взаимная.

Хелена: Бедная моя Эмили!

Эмили: Я презираю себя до бесконечности. Как я могла быть настолько слепой! Как я могла сочувствовать этому человеку! Ведь я же все-таки актриса, я должна была разглядеть его притворство. Но он оказался искуснее меня. Его убежденность была сильнее, он меня ослепил. Я так долго жила одна, с тех самых пор, как родилась Фанни. Я ненавидела свои случайные взрывы чувств. Ненавидела кошмарное одиночество своего тела. Оскар был моим лучшим другом, ты ведь это знаешь, Хелена. Ты знаешь, как он мне был дорог, знаешь, что горе моё было искренним, когда он покинул нас. Но ты знаешь также, что мы не прикасались друг к другу.

Хелена: Я тебя ни в чем не упрекаю.

Эмили: Мне казалось, что моя жизнь кончена, опечатана. Порой я тосковала и упрекала себя в неблагодарности. Сколько времени, Хелена? Я должна скоро идти, я ужасно боюсь опоздать. Его ярость страшна, я просто не понимаю, как человек способен жить, неся в себе такую огромную ненависть. Я ничего не замечала, ничего не понимала. Он говорил мне о другой жизни. О жизни, в которой главное — требовательность, чистота, радость выполненного долга. Я никогда не слышала таких слов. Он словно светился, говоря со мной. В то же время я видела, что он одинок, несчастлив, что его преследуют страх и кошмары. Он уверял, что я его спасу. Он говорил, что мы все — и дети тоже — будем жить вблизи бога, жить по правде. Пожалуй, вот это, насчет правды, оказалось решающим. Я жаждала — это звучит театрально, высокопарно, я это знаю, Хелена, но не могу подобрать другого слова, — я жаждала правды, мне казалось, я жила во лжи. И потом, я понимала, что детям нужен отец, который твердой рукой сумеет поддержать и направить их. (Пауза.) И кроме того, он освободил бы от одиночества моё тело. Я была так благодарна, Хелена. И без сожаления оставила свою прежнюю жизнь. Я должна идти. У калитки ждет коляска. Боюсь, не случилось ли чего, пока я здесь. Я пребываю в постоянном страхе, как бы Александр не сказал что-нибудь, что придется ему не по вкусу. Александр такой отчаянный, я пыталась его предостеречь, но он не понимает, что его отчим — смертельно опасный противник, который только и ждет подходящего случая, чтобы уничтожить его.

Хелена: Ты должна уйти от него, Эмили.

Эмили (улыбается): Я знала, что ты это скажешь. Ежечасно думаю я о том, что должна уйти от него, потребовать развода, вернуться в Театр и в нашу семью.

Хелена: Если ты так решительно настроена, значит, ничего невозможного в этом нет.

Эмили: Я жду ребёнка, Хелена!

Хелена: И тем не менее тебе следовало бы...

Эмили: Прости, что я тебя перебиваю. Сейчас я вкратце изложу все факты. Я просила у него развод. Он мне отказал. Говорит, что, во-первых, он меня любит, а во-вторых, развод в его сане невозможен. Я отвечаю, что все равно от него уйду. Тогда он вынимает Свод законов и подробно объясняет, что меня ждет: я проиграю процесс, поскольку я «сбежала из дома» — так это называется. Детей у меня отберут и отдадут на воспитание ему. Я тайно написала одному моему хорошему другу, адвокату. Он подтвердил слова Эдварда. Я в ловушке, мне больше нечем дышать. Я умираю, Хелена. И так безгранично ненавижу этого человека, что хотела бы... (Молчание.)

Хелена (шепотом): Мы должны найти выход.

Эмили: Не говори, что я была здесь. Ни единому человеку!

Александр спал час или два. Когда он просыпается, на улице все ещё светло, в слуховом окне виднеется бесцветное летнее небо. Александр пытается сесть, но движение причиняет боль, и он предпочитает лечь на бок, зажав руки между коленями. Он истерзан пережитым, голова раскалывается от боли, его мучит жажда.

Чердак теряется в тенях и мраке. Воздух загустел от жары и пыли, пахнет старым деревом, гнилыми яблоками и дохлыми крысами. Бледный свет струится на дымоход, матрас и Александра. Помещение вполне подходит для духов и привидений.

И Александр знает об этом.

Александр (слабым голосом): Мама.

Что-то треснуло в древних потолочных балках, где-то скрипнула половица, там вроде кто-то стоит?

Александр (слабым голосом): Мама.

Легкий трепет крыльев. Порыв ветра, тяжелый вздох разносится по чердаку. Александру послышались шепчущиеся голоса или это ветер?

Александр (откашливается): Папа. Ты меня слышишь? Если ты собираешься меня навестить, не забудь, пожалуйста, что я боюсь привидений и что ты вообще-то умер. Пожалуйста, не подходи ко мне сзади и не клади без предупреждения руку мне на плечо. А то вдруг я свихнусь от страха, ты ведь этого не хочешь, правда? (Пауза, молчание.) Ты подходи спереди и говори нормальным голосом, и пусть на тебе будет твой обычный костюм, без всякого там свечения, пожалуйста — иначе я не выдержу. (Пауза, прислушивается.) Не понимаю, почему именно мне являются покойники, если мне от этого бывает так плохо. Я знаю одного мальчика, который отдал бы все на свете, только чтобы увидеть привидение, но ни разу, ни разу ему этого не удалось, хотя он целыми ночами просиживал на кладбище.

Он замолкает и прислушивается. В темноте раздаются явственные шаги. «Дьявол, — говорит Александр, и его начинает колотить от холода. — Чёрт. Чёртово дерьмо, сейчас я умру от страха». Он задерживает дыхание и закрывает глаза. Когда он вновь поднимает веки, перед ним стоит девочка лет десяти. Она смотрит на него горящими глазами, лицо узкое, за ушами две тоненькие косички. Платье вылиняло, на ногах толстые шерстяные чулки с дыркой на одной коленке и высокие зимние башмаки. Руки заложены за спину. По крайней мере кажется, что они заложены за спину. Вполне возможно, что у нее вообще нет рук.

Паулин: Меня зовут Паулин. Моя сестра Эсмеральда стоит вон там, у зеленой ширмы. Она сердита на тебя, Александр. Она требует, чтобы мы тебя наказали. Чему ты так удивляешься? Ты ведь прекрасно знаешь, что у нас есть все причины сердиться на тебя.

Александр: Не знаю.

Паулин: Ты все наврал о нашем папе. Ты сказал, будто он запер нас. Это неправда. Затворы у плотины были закрыты уже несколько недель, и река замерзла. Нам на Рождество подарили коньки. Но лед треснул, и мы провалились в воду. Мама пыталась нас спасти, но водоворот утащил нас под лед. Теперь ты знаешь правду, бедняга. Мы с сестрой придумали много разных способов напугать тебя в наказание за твою ложь, и, кажется, мы знаем, что напугает тебя больше всего.

Александр: Пожалуйста, не пугайте меня.

Паулин: Эсмеральда, ты слышишь, что он говорит?

Эсмеральда невидимкой хихикает.

Паулин: Мы любили папу. Он был всегда добр к нам. Мы видим, как ты мучаешь его своей ненавистью.

Александр: У меня нет к нему ненависти.

Паулин: Ты слышишь, что он говорит, Эсмеральда? У него нет ненависти к нашему папе!

Эсмеральда хихикает невидимкой.

Паулин: Мы решили освободить папу от тебя и твоей отвратительной ненависти. Мы напугаем тебя так, что ты сойдешь с ума и попадешь в Больницу и будешь там сидеть в обитой мягким камере с цепями на руках и ногах. А мы будем тебя навещать. (Шепчет что-то Александру на ухо. Он пронзительно вскрикивает.) Это только начало!