Большая коллекция рассказов - Джером Джером

– Зачем же вы назначили так мало вопросов? Могли бы назначить и побольше!

Любознательность этой девочки не ограничивается чем-нибудь одним, но касается всего, что творится в цивилизованном мире, начиная с богословских вопросов, жизни и обычаев новорожденных котят, неудачных супружеств и кончая шоколадными конфетками; относительно последних она особенно интересуется знать, почему их нельзя вынимать обратно изо рта и подвергать подробному рассмотрению в то время, когда они наполовину сжеваны.

О многих вещах она уже составила себе собственное мнение, которое и выражает со свободой, приводящей в ужас самых «либеральных» людей. Даже меня, тоже не отличающегося особенным консерватизмом, она иногда приводит в сильное смущение. Вообще эта девочка отличается слишком передовыми взглядами, которые могут встретить сочувствие со стороны общества разве только в будущем.

До сих пор она мало интересовалась вопросом о детях, то есть собственно о самых маленьких, так называемых бэби. Только в последние дни у нее проявился интерес к тем крошечным существам, одним из которых так еще недавно она была сама.

Дело в том… Право, не знаю, могу ли я коснуться этой щекотливой темы? Впрочем, что же, в сущности, в ней неприличного? Попробую сказать… Дело в том, что в доме моего шурина случилось одно очень обыденное событие, о котором, однако, принято говорить только обиняками, в особенности в присутствии детей, подростков и девиц, хотя бы и столетних. Говоря попросту, у моего шурина родился ребенок. Мэри – так зовут мою старшую племянницу – умеет всегда появляться там, где ее совсем не ожидают, то есть среди «интересных» разговоров старших между собою, и вдобавок постоянно делает такое невинное личико, что никогда нельзя знать, слышала она что-нибудь из того, чего не должна слышать, или нет.

По всей вероятности, она одновременно с нами узнала об «интересном» событии в доме моего шурина, но в течение нескольких дней ничем этого не выказывала. Мы уж думали, что ей ничего неизвестно, однако в прошлое воскресенье… Нужно вам сказать, что в это воскресенье весь день шел дождь, почему мы все оставались дома, и у нас был только Дик Четуайн, явившийся навестить свою невесту, мою свояченицу Эмили.

Я сидел в столовой за газетой. Эмили с Диком помещались рядом на диване и рассматривали швейцарские виды.

Моя племянница Мэри, или сокращенно Мэй, – как мы ее обыкновенно звали, – сидела на полу, на низенькой скамеечке, и расставляла на другой скамеечке кубики, из которых собиралась строить какой-то особенно замысловатый дом. Минут пять девочка сидела совершенно молча, и я уже готов был спросить ее, не болит ли у нее головка или животик, как вдруг, в то время как ручонки маленькой строительницы создали фантастическую башню, ее тоненький голосок поразил наш слух вопросом, брошенным как бы мимоходом и обращенным ко мне:

– Дядя, кого это Боженька дал тете Энн – маленького бэби-мальчика или маленькую бэби-девочку?

– О каких глупостях ты спрашиваешь, Мэй! – притворно сердитым тоном проговорил я и при другой обстановке непременно расхохотался бы. – Никаких бэби у тети Энн нет.

– А я бы хотела, чтобы была бэби-девочка, – нисколько не смущаясь, продолжала хитрая малышка. – Бэби-девочки лучше бэби-мальчиков. Не правда ли, дядя?

– Может быть… не знаю… строй свой домик и не спрашивай о том, чего никто не знает, – увещевал я ее. – Нехорошо это.

– Что нехорошо, дядя? Бэби?

– Да, да, бэби… Отстань от меня! Не мешай мне читать!

– И бэби-мальчики и бэби-девочки не хороши, дядя?

– Да, все никуда не годятся.

– Никуда не годятся?! Так зачем же их держать?

– Да что же ты не слушаешься меня, Мэй! Я тебе говорю, чтобы ты перестала болтать глупости, а ты все свое!.. Держат этих гадких бэби потому, что они посылаются Богом в наказание большим, чтобы тем поскорее надоела жизнь… Поняла?.. Нет?.. Ну, значит, ты глупенькая, а потому и не можешь понять.

Настала новая пауза. Затем из тех же розовых уст послышалось:

– А дядя Генри знает?.. Он сердится на тетю?

– Что такое, Мэй?.. О чем знает дядя Генри и за что он может сердиться на тетю? – спросил я, делая вид, что не понимаю этих вопросов и пытаясь увильнуть от прямого ответа.

– Знает дядя Генри о том, что тетя Энн завела себе бэби? – уже определеннее формулировала девочка свой вопрос.

– Ну, конечно, знает, если живет в одном доме с тетей, – ответил я, совершенно забыв, что только что отрицал появление бэби у тети Энн.

– И он за это очень сердится на тетю Энн?

– За что? За то, что она захотела завести себе бэби?

– Да, именно за то. Ведь дядя Генри должен будет заплатить за бэби?

– Да, конечно, – подтвердил я почти машинально, придумывая, как бы половчее прекратить эту неудобную беседу.

– Так я и знала… Да, много нужно денег на то, чтобы покупать бэби, очень много. Все так говорят, – с самым серьезным видом продолжала рассуждать девочка, по-видимому, повторяя то, что недавно слышала среди взрослых.

– Да, немало, – снова машинально подтвердил я, занятый своей мыслью.

– А сколько? Два шиллинга?

– Нет, побольше.

– Побольше?.. Да, говорят, бэби стоят очень-очень дорого… Значит, мне нельзя завести себе бэби, дядя?

– Отчего же? Можно… хоть двух зараз! – с досадой воскликнул я, не придумав более умного ответа.

– Двух? – протянула девочка, сделав большие глаза. – Нет, в самом, деле, дядя? Когда же мне их дадут? Ко дню моего рождения? И кто мне их купит: ты или…

– Ах, будет же тебе вздор молоть, Мэй! – перебил наконец я. – Бэби не куклы; они не покупаются, а сами приходят… Когда ты будешь такая же большая, как твоя мама и как тети, то, может быть, они придут и к тебе.

– Ну, хорошо, когда я буду большой, ты велишь бэби прийти ко мне? – не унималась девочка.

– Хорошо, если ты будешь умная и выйдешь замуж.

– А что значить выйти «замуж»? Тетя Энн замужем?.. И мама тоже?

– Да…

– И тетя Эмили и дядя Дик тоже хотят выйти замуж?

– Да, да… Но вот что, Мэй, если ты сейчас же не замолчишь, то…

– А разве нельзя иметь бэби тем, которые не хотят выходить замуж?

– Нельзя! Но я тебе говорю…

– Значит, у тети Эмили тоже будет…

– Мэй, собирай свои кубики и уходи к маме! Ты надоела мне!.. Ну, живее!.. Никогда ты сразу не слушаешься, гадкая девочка!.. Иди же.

– Ну, что ж, и уйду… Расспрошу о бэби маму… Она мне все скажет, если ты не хочешь сказать. Прощай, злой дядя!

И, вся негодующая, она поспешно выбежала из комнаты.

Вот и скрывайте что-нибудь от детей.

Однако о чем я начал писать этот очерк?.. Ах да, о «чайниках»… Гм… Начал с чайников, а закончил детской болтовней на щекотливые темы.

Впрочем, не беда: в следующий раз начну с детской пытливости и закончу чайниками.

ТРОГАТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Однажды, в середине июля, я заглянул к редактору-издателю «Еженедельника».

– Вот и отлично, что вы пожаловали сами и избавили меня от труда писать вам! – воскликнул издатель, видимо, обрадованный моему появлению. – Напишите мне, пожалуйста, какую-нибудь трогательную историю для рождественского номера… Томас хочет дать что-то смешное. Он недавно слышал об одном курьезном приключении и намерен «размазать» его для наших читателей. Ничего, пусть «размазывает» страниц на десять… Миге обещал пройтись «по части милосердия». Он на это мастер, в особенности, если надеется получить хороший гонорар… Что же касается «критической» части, то мы пустим в ход Скитлза. Никто лучше него не умеет «прохаживаться» насчет праздничной суетни, бессмысленных расходов, чрезмерной еды, несварения желудка и прочих праздничных «удовольствий»… Но мне хотелось бы, так сказать, для контраста, поместить что-нибудь и трогательное… Например, историю о человеке, которого считали умершим, а он вдруг является целым и невредимым в самый разгар елочного веселья и тут же обручается с девицей, только что собиравшейся с горя по нему отравиться или… выйти за другого. К трогательному не мешает подпустить и некоторую дозу юмора; а на это из всех наших сотрудников самый способный, бесспорно, вы, – польстил мне издатель.

Признаюсь, предложение это застало меня врасплох. Я вовсе не за тем зашел в редакцию «Еженедельника», где хотя и сотрудничал, но очень немного. Тем не менее лестное предложение редактора… Впрочем, сначала я должен сделать небольшое отступление от главной темы; такая уж у меня несчастная привычка, с которой приходится считаться, ничего не поделаешь.

Дело в том, что здесь кстати (а может быть, и некстати, это дело вкуса) я должен сказать несколько слов о «критике» «Еженедельника», Скитлзе, потому что он, на мой взгляд, вполне заслуживает этого.

Настоящая фамилия этого «критика» была Вихерхент, но товарищи прозвали его «Скитлзом» за его кеглеобразную фигуру.

Обыкновенно всегда насмешливый Скитлз перед Рождеством делался крайне сентиментальным. Приблизительно за неделю до праздника он буквально раздувался от любви к ближнему, кто бы ни был этот ближний, хотя бы его злейший враг. Кого бы Скитлз ни встретил в это время, он тотчас же принимался осыпать этого встречного такими любезностями, какие не всегда имеются у нас в запасе даже на случай неожиданной встречи с богатым дядюшкой, после которого мы чаем получить наследство. И он проделывал это всегда с таким видом, словно тот, кому он так сердечно желал всяческих благ, непременно получит их и, следовательно, должен быть ему за это очень признателен.