Обрести надежду - Кэтрин Борн

— Здравствуйте. Я Уэйд Коннер, — проговорил он с техасским акцентом. — Я отец Мэтта.

— Здравствуйте. А я Грейс. — Грейс поразило сходство между отцом и сыном — те же жестко, но изящно очерченные скулы, крепкий подбородок, тонкий, чуточку вздернутый кверху нос. — Я дежурю у Мэтта по ночам, — пояснила Грейс. — Вы уже разговаривали с доктором Дэрэсом?

— Да, разговаривал, и он показался мне весьма компетентным специалистом.

— О да, он действительно один из лучших врачей-неврологов в мире. — Грейс хотелось подбодрить Уэйда Коннера, хотя он, похоже, и так неплохо держался при таких-то обстоятельствах. Подобную выдержку Грейс приходилось наблюдать у посетителей реанимационного отделения. Она считала это вопросом веры.

— Меня сюда вызвал мистер Лэвендер, — сказал Уэйд, словно желая объяснить свое присутствие здесь. — Это тот человек, что спит сейчас на диване. Я не был знаком с ним, но он сразу позвонил мне и рассказал о случившемся. По правде сказать, Грейс, я поначалу растерялся и не знал, что делать. Мистер Лэвендер хотел оплатить мне билет на самолет, но я сказал: «Нет!» Я не стыжусь признаться, что не люблю самолеты, — ведь если бы Господь хотел, чтобы мы летали, то Он дал бы нам крылья. Но Он не дал. Поэтому я примчался сюда на своем грузовичке — торопился, как мог.

— Вот и хорошо, — сказала Грейс, отметив про себя его огромное чувство собственного достоинства.

А Уэйд продолжал:

— К несчастью, маме Мэтта уже не суждено увидеться с сыном. Она умерла, когда Мэтту было тринадцать. Собственно говоря, тогда-то и начались все проблемы.

— Проблемы? Какие проблемы? — спросила Грейс, осматривая Мэтта. Она решила, что подождет, когда Уэйд выйдет, чтобы взять у Мэтта кровь на анализ и вымыть его.

— Как раз примерно в то время он стал каким-то необузданным и бесшабашным, — объяснил Уэйд. — Его потянуло на скейтборд, на эти безумные трюки, после которых у него были разбиты все локти и коленки. Когда из скейтборда он вырос, то появился велосипед-вездеход, а в шестнадцать он купил себе поношенный спортивный автомобиль и разукрасил его какими-то воинственными рисунками. Увлекся гонками и в итоге однажды не справился с управлением и перевернулся — чудом остался жив. Всего несколько реберных трещин и ушибы. — Слезинка сбежала по закаленной ветрами щеке Уэйда, но он с присущей ему разговорчивостью продолжал: — И теперь вот этот ужасный случай. Переломов нет, как мне сказали. И я думаю: что бы это означало? Ведь это знак Божий. — Уэйд с любовью смотрел на сына. — Прямо на ангела похож, правда? На ангела небесного. — И он обратился к сыну: — Мы скоро поднимем тебя на ноги, сынок. Поднимем, и я увезу тебя домой поправляться. Подальше от этой кутерьмы! Понял? — Он силился улыбнуться, и Грейс заметила, что он на грани срыва.

— Добрый вечер, — поздоровался вошедший в палату Фред Хирш.

Уэйд поднялся ему навстречу.

— Здравствуйте, — сказал он. — Я Уэйд Коннер, отец Мэтта.

— Фред Хирш, — представился Фред, пожимая Уэйду руку через постель. — Компьютерная томография показала отсутствие кровотечений, а магнитно-резонансное сканирование — что внутричерепное давление снизилось, правда, не так существенно, как нам хотелось бы, но оно стабилизировалось в нужную сторону, что очень важно. Теперь самое главное — избежать инфекции, тогда в самом лучшем случае к концу недели мы начнем выводить его из комы.

— Ой, это было бы очень хорошо, — сказал Уэйд. — Ведь я знаю, какой это долгий и трудный путь.

— Вопрос только, как долог и труден он будет, — заметил Фред в свойственном ему дружеском тоне. — Это мы узнаем, когда он придет в себя.

Докладывая отцу о состоянии сына, Фред, однако, умолчал о повреждениях мозга, и Уэйд тоже не стал заострять на этом внимание. Похоже, для него главное было, чтобы сын вообще пришел в себя. На большее он пока и не рассчитывал.

— Мне, наверное, лучше уйти и не мешать вам работать, — сказал Уэйд. — Мистер Лэвендер обещал отвезти меня в отель. — Он еще раз посмотрел на Мэтта. — Ох, Мэтти!.. Сыночек мой!.. — вздохнул он, наклонился и поцеловал Мэтта в лоб.

— Что здесь происходит? — раздался вдруг с дивана хриплый голос Майкла Лэвендера. Он проснулся и в ужасе обнаружил в палате большое количество народу, собравшегося у постели больного. Волосы Лэвендера были всклокочены, глаза от испуга вылезли из орбит.

— Все в порядке, — успокоила его Грейс. — Вот, доктор Хирш пришел поговорить с мистером Коннером, которого, кстати, нужно отвезти в отель.

Сдержавшись в присутствии доктора, Лэвендер сумел взять себя в руки, хотя Грейс чувствовала, что для разговора с ней он припас изрядную порцию недовольства. Лэвендер явно был трусоват и тушевался перед белым халатом врача или значком охранника.

Когда Фред, Лэвендер и Уэйд Коннер ушли, Грейс облегченно вздохнула и приступила к обычной процедуре — перевернула пациента на бок, взяла у него на анализ кровь, вымыла губкой тело, гладкое, загорелое, поразительно безволосое — видимо, он пользовался лазером для удаления волос, даже в области интимных мест. «Ну надо же, какой редкий случай!» — подумала Грейс. Уэйд справедливо подметил, что кости не переломаны и это удивительно.

Закончив, Грейс села в кресло рядом с постелью пациента и увидела на полу сценарий, который Лэвендер читал вчера вечером Мэтту. Грейс подняла его, раскрыла наугад и принялась читать. Это была история про какого-то мужчину по имени Джек и женщину по имени Миранда — они ехали в поезде по Китаю, и за ними гнались преступники. Прочитав несколько страниц, Грейс поняла, что проголодалась.

19

Придя домой из «Соловьев», Джоанна первым делом позвонила Донни и сказала ему, что собирается забрать свой мотоцикл, причем «прямо сейчас».

— Я хочу приехать и забрать «Сьюзи», — заявила она воинственным тоном. Она ожидала, что Донни вцепится в мотоцикл мертвой хваткой и станет придумывать разные предлоги, чтобы не встречаться с ней сегодня. Но он, как ни странно, попросил приехать к нему в девять.

— А зачем домой-то? — удивилась Джоанна. — Просто скажи, где он стоит, и я его заберу.

— Нет, ты заскочи ко мне на минутку, а потом я отведу тебя к мотоциклу, я все-таки джентльмен, — сказал Донни.

Интересно, что он задумал? Джоанна терялась в догадках. Уж больно не хотелось ей идти в его квартиру, где она не появлялась с тех пор, как переехала жить к Грейс на Черепаший остров. Сто лет там не была, чем очень гордилась. Она совсем не хотела, чтобы ее трезвое отношение к их разводу пошатнулось из-за эмоций, которые могли всколыхнуться в ее душе при виде их с Донни бывшего дома. Она даже решила, что если они с Донни воссоединятся, то это будет в другой квартире. А на этой она поставила крест.

И все-таки ее тянуло туда любопытство. Слишком много хороших воспоминаний осталось, несмотря ни на что. Сколько раз они справляли там Рождество, клали друг другу подарки под елочку, которую сами украшали светящимися гирляндами и карамельными свечками! А как они красили стены, делая это радостно, задорно, полные надежд на прекрасное будущее! И как она приходила, уставшая, после работы и Донни обнимал ее и обязательно щипал за попку.

В общем, Джоанна согласилась, хоть и неохотно, встретиться с Донни в этой квартире, которую она с некоторых пор насмешливо называла «местом преступления». Донни был слишком непробиваем, чтобы понять ее юмор, и думал, что она считает преступлением их развод, в то время как Джоанна считала преступлением его секс с какими-то непонятными бабами в их супружеской постели. Но растолковывать ему это Джоанна не собиралась.

Приняв душ, она надела легкое летнее платьице, которое купила еще в апреле и которое до сих пор валялось неношеным. Джоанна вообще редко носила платья. А это было симпатичное — коротенькое, с расклешенным подолом и веселыми разноцветными полосочками.

Когда она на метро добралась до Нижнего Ист-Сайда, было уже больше девяти, и Джоанна знала только одно — она жутко хочет есть. Она сначала собиралась купить себе порцию пиццы перед тем, как подняться в квартиру, но ей совсем не хотелось заставлять Донни ждать. Поэтому она сразу направилась в свое бывшее жилье, открыла своим ключом замок в подъезде и пешком поднялась на четвертый этаж. Ей трудно было поверить, что почти год она не поднималась по этим грязным ступенькам, она даже разволновалась от этих мыслей. В носу защипало от охвативших ее эмоций, и слезы навернулись на глаза. Она не знала, постучать или отпереть своим ключом. Но с какой стати она должна стучаться в свою собственную дверь? Хотя, с другой стороны, это дверь Донни, его квартира. И табличка на двери с его именем. А она только жила здесь какое-то время как у себя дома.