Витторио-вампир - Энн Райс

Старик гордо выпятил грудь и рассмеялся, довольный собой.

– Да, точно, двадцать детей я вырастил сам; правда, многих из них уже нет на свете, и я не знаю, что сталось с… впрочем, это не имеет значения. Нет, теперь семьи стали меньше.

Священник выглядел несколько расстроенным.

– Мои братья… Быть может, Господь явит мне свою милость и откроет, что с ними сталось…

– Ах, забудь о них, – отозвался старик.

– Они, наверное, были этакими горячими головами? – спросил я, затаив дыхание, пристально вглядываясь в лица обоих и изо всех сил стараясь казаться непринужденным.

– Сорванцы… – невнятно пробормотал священник, тряхнув головой. – Но в этом и состоит наше благословение – безнравственные люди оставляют нас.

– Неужели такое случается? – удивился я.

Старый коротышка почесал свою розовую плешь, вокруг которой во всех направлениях торчали – подобно его бровям – тонкие и длинные седые волосы.

– Знаешь, я сейчас пытался припомнить, – медленно произнес он, – что случилось с этими несчастными искалеченными братьями – с теми, которые родились с изуродованными ножками…

– Ты говоришь о Томазо и Феликсе? – откликнулся священник.

– Да.

– Их забрали в Болонью, на излечение. То же случилось с сыном Беттины, с тем несчастным малюткой, который родился без обеих ручек, – помнишь его?

– Да-да, конечно. У нас есть несколько лекарей.

– Правда? Хотел бы я знать, чем они здесь занимаются, – пробормотал я и, уже громче, поинтересовался: – А каковы полномочия городского совета и обязанности гонфалоньера?

– У нас есть борселлино, – ответил священник, – и мы выбираем время от времени шесть или восемь новых имен, но здесь редко случаются какие-нибудь перемены. У нас не бывает раздоров. Торговцы сами заботятся о сборе налогов. Все проходит гладко.

Коротышка залился счастливым смехом.

– Да у нас вообще нет налогов! – заявил он.

Священник смутился и взглянул на старика с упреком, как будто тот сболтнул лишнего.

– Да нет же, отец, просто… просто дело в том, что налоги наши… весьма невелики…

Казалось, он и сам чем-то озадачен.

– В таком случае вы и в самом деле блаженствуете, – доброжелательно заключил я, пытаясь сделать вид, что с легкостью поверил в реальность столь неправдоподобного положения дел.

– А тот ужасный Овизо, ты помнишь его? – Священник повернулся к отцу, а затем и ко мне. – Так вот, этот человек уже умер. Он едва не убил своего сына, лишился рассудка и непрестанно ревел словно раненый бык. Так вот, у них вдруг объявился странствующий лекарь и сказал, что беднягу смогут вылечить в Падуе. Или речь шла об Ассизах?

– Я рад, что он больше сюда не вернулся, – сказал старик. – Постоянно приводил жителей в бешенство.

Я наблюдал за обоими. Говорили ли они серьезно? Или городили всю эту чушь специально для меня? Я не мог усмотреть ни в одном из них ни малейшего лукавства, но, похоже, священником овладела меланхолия.

– Неисповедимы пути Господни, – задумчиво проговорил он, – я уверен, что это не пустая пословица.

– Не искушай Всевышнего! – остерег отец, поглощая остатки вина из своего кубка.

Я поспешно налил еще им обоим.

– А наш маленький глухонемой земляк, – послышался посторонний голос.

Я посмотрел вверх. То был хозяин гостиницы – он стоял подбоченившись, с подносом в руке, передник, плотно облегал выпирающее брюшко.

– Монахини забрали его с собой, мне помнится, не так ли?

– Точнее, они за ним вернулись, насколько я знаю, – отозвался священник. Я отчетливо видел, что он словно бы насторожился и даже встревожился.

Хозяин гостиницы убрал со стола мою пустую тарелку.

– Самым ужасным несчастьем оказалась та моровая чума, – шепнул он мне на ухо. – Ох, все это давно прошло, поверьте, иначе бы я не промолвил ни слова. Ничто иное не могло бы опустошить город с такой молниеносной скоростью.

– Нет, конечно, все те семейства погибли именно от этой болезни, – сказал старик, – спасибо нашим докторам и странствующим монахам. Всех увезли в больницу во Флоренцию.

– Жертв чумы? Забрали во Флоренцию? – спросил я в полном недоумении. – Любопытно, кто же раскрыл городские ворота и с чьего позволения их впустили.

Францисканец пристально взглянул на меня, как если бы что-то внезапно и глубоко его взволновало.

Хозяин гостиницы сжал плечо священника.

– Это были счастливые времена, – произнес он. – Я тоскую по тем процессиям в монастырь – его тоже теперь не стало, разумеется, – но никогда мы не жили лучше, чем теперь.

Я позволил себе неторопливо, весьма многозначительно перевести взгляд с хозяина гостиницы на священника и обнаружил, что он внимательно смотрит на меня, а уголки его губ нервно подрагивают. В глаза мне бросились глубокие морщины, изрезавшие опечаленное лицо, и плохо выбритый безвольный подбородок.

В наш разговор вмешался какой-то древний старик и сообщил, что не столь давно в близлежащей деревне слегла, захворав чумой, целая семья и что их забрали в Лукку.

– Это было чрезвычайно щедро и благородно со стороны… Кто это был, сынок? Я запамятовал…

– Ах, какое это имеет значение? – раздраженно откликнулся хозяин гостиницы. – Синьор, – обратился он ко мне, – быть может, еще вина?

– Для моих гостей, – указал я жестом. – Мне пора идти. Не терпится посмотреть, какие книги здесь есть в продаже.

– Вы можете прекрасно устроиться в этой гостинице, – проговорил священник с внезапной убежденностью, но мягким тоном. Он продолжал внимательно смотреть на меня, сдвинув брови. – Это в самом деле прекрасное место, и мы могли бы воспользоваться услугами какого-нибудь студента. Но…

– Однако я и сам еще весьма молод, – ответил я, перекидывая ногу через скамью и собираясь встать из-за стола. – Здесь нет никого из моих сверстников?

– Видишь ли, дело в том, что все они уехали из города, – пустился в объяснения коротышка. – А те немногие, что остались, заняты – помогают родителям вести дела. Никто не болтается здесь просто так. Нет, молодой человек, бездельников и мошенников у нас не водится!

Священник смотрел на меня изучающим взглядом и словно бы не слышал замечаний отца.

– Да, вы образованный молодой человек, – наконец произнес он, по-прежнему чем-то явно встревоженный. – Несомненно так! Подтверждением тому и ваша манера говорить, и те мысли и соображения, которые вы высказываете. – Он на мгновение замолчал, а потом вдруг спросил: – Полагаю, в самом скором времени вы продолжите свой путь – не так ли?

– Вы считаете, мне следует уехать? – спросил я. – Или все же остаться?

Тон моего голоса оставался ровным и вежливым.