Витторио-вампир - Энн Райс

– Вы можете делать все, что вам будет угодно, равно как и ваш духовный пастырь, – продолжал я. – Однако не пожелает ли он все-таки увидеться со мной? Здесь, в церкви.

Я протянул священнику несколько дукатов. Но он не притронулся к ним – а вместо этого уставился на деньги с таким изумленным выражением, словно на моей ладони лежало не золото, а раскаленные угли.

– Святой отец, возьмите их – примите в дар от меня это небольшое состояние.

– Нет, подожди меня здесь… или… нет, лучше выйди в сад.

Сад был великолепен, с маленьким старым гротом, из которого открывался вид на город, постепенно поднимающийся от городских ворот к самому замку, а далеко за крепостной стеной вздымались ввысь горные вершины. Возле статуи Святого Доминика бил фонтан, и тут же стояла скамья, а на камне была высечена полустертая от времени надпись, повествующая о неком чуде.

Я сел на скамью и, пытаясь прийти в себя, успокоиться, обратил взор к мирным голубым небесам, по которым плыли девственно-белые облака. «Неужели я действительно лишился рассудка?» – неустанно задавал я себе один и тот же вопрос. Сама мысль об этом казалась мне нелепой.

И вдруг я поймал на себе чей-то внимательный взгляд – на меня смотрел пожилой падре. Он вынырнул из-под низкой арки дома приходского священника – почти лысый человек с маленьким вздернутым носом и огромными свирепыми глазами. Святой отец, которому я исповедался, спешил следом, стараясь не отставать.

– Убирайся отсюда, – шепотом сказал мне падре. – Уезжай из нашего города. Покинь его немедленно и не вздумай забивать своими выдумками головы наших прихожан. Ты понял меня?

– Как? – спросил я. – И это вместо слов утешения, которые я надеялся от вас услышать?

Старый священник буквально кипел от негодования.

– Я предупреждаю тебя!

– Предупреждаете? О чем же именно? – Я даже не поспешил привстать со скамьи, и он, клокоча от ярости, нависал надо мной. – Вы должны соблюдать тайну исповеди. Что вы станете делать, если я не уеду из города? – спросил я.

– Да мне и не придется что-либо делать, так-то! – с нескрываемой яростью ответил он. – Убирайся отсюда со всеми своими страданиями! – Внезапно он замолчал в явной растерянности и словно бы смутился – возможно, сожалея о сказанном. Потом на мгновение отвернулся, скрипнув зубами, и вновь обратился ко мне, на этот раз шепотом: – Ради собственного спасения, беги отсюда… – Взглянув на своего молодого коллегу, падре попросил: – Пожалуйста, оставь нас. Мне нужно с ним поговорить.

Тот удалился немедленно и выглядел при этом крайне испуганным.

Я не сводил глаз с падре.

– Уезжай! – Он говорил очень тихо, но в тоне его голоса звучала неприкрытая угроза. Нижняя губа старика отвисла, обнажив зубы. – Убирайся из нашего города. Прочь из Санта-Маддаланы!

Я поглядел на него с откровенным презрением.

– Так вам известно о них, не так ли? – вполголоса спросил я.

– Ты сумасшедший! Сумасшедший! – взорвался он. – Если станешь болтать о дьяволах, станешь распинаться о них перед здешними жителями, сгоришь у позорного столба! Тебя сожгут как колдуна. Думаешь, такое не может случиться?

В его глазах полыхнула ненависть, поистине непристойная ненависть.

– Бедняга! Несчастный, Богом проклятый священник! – воскликнул я. – Да ты, видно, сам вступил в сговор с дьяволом!

– Убирайся! – прорычал старик.

Я встал и взглянул на него сверху вниз: налившиеся злобой глаза, надутые, напряженные губы… Он стоял неподвижно, словно столб, уставившись на меня.

– И не вздумайте нарушить тайну исповеди, святой отец. Иначе я убью вас вот этими руками.

С холодной усмешкой на губах я направился к дому приходского священника, чтобы выйти оттуда прямо на улицу.

Теперь он бежал за мной следом, клокоча, как кипящий чайник:

– Безумец! Ты ничего не понял! Воображаешь невесть что, всякие небылицы. А я всего лишь пытаюсь спасти тебя от преследований, злобы и надругательства.

У дверей в дом я повернулся и в полном молчании окинул его пристальным взглядом.

– Вы раскрыли свою истинную сущность. В вас нет ни капли жалости. Помните мои слова: нарушите тайну исповеди – и я убью вас.

Теперь и он выглядел испуганным – не меньше, чем перед тем молодой священник.

Я долго стоял, обратив взор на алтарь, не обращая ни малейшего внимания на старого падре, как будто вообще позабыв о нем. Могло создаться впечатление, что я погружен в размышления, что разум мой пребывает в неустанных поисках путей и способов мести, в то время как на самом деле мне не оставалось ничего другого, кроме как смириться с неизбежным и постараться выжить. Наконец, осенив себя крестным знамением, я вышел из церкви.

В полном отчаянии.

Некоторое время я бесцельно бродил по улицам. И снова мне казалось, что я просто нахожусь в прекрасном городе, где жители успешно трудятся и счастливо живут, где замощенные улицы тщательно выметены и под каждым окном висят цветочные ящики, а нарядно одетые люди спешат по своим делам.

Это было самое чистое место из всех, что мне довелось видеть в жизни, и самое спокойное. Торговцы жаждали продать мне свои товары, но при этом не были чрезмерно навязчивыми. И все же город почему-то нагонял на меня необъяснимую тоску. За все время своего пребывания здесь я не встретил ни одного сверстника, да и детишек, похоже, было совсем мало.

Что же мне делать? Куда податься? Чего я ищу?

Я не знал, как ответить на мучившие меня вопросы, но в одном был уверен наверняка: следует постоянно быть настороже. Ибо я не мог избавиться от ощущения, что демоны нашли себе пристанище в этом городе, что на самом деле не Урсула разыскала меня здесь, а я попал в ее владения..

Одно только воспоминание о ней переполняло меня неудержимым желанием. Перед моим внутренним взором возникали ее белоснежные груди, прозрачным светом на фоне цветочной луговины отливала нежная кожа, на языке ощущался вкус соблазнительного тела… Нет! Нет! И еще раз нет!

«Подумай хорошенько, – говорил я себе. – Составь хоть какой-то план действий". Что же касается этого города… Что бы там ни было известно старому священнику, местные жители слишком нравственны и душевно здоровы, чтобы дать приют дьяволам…

Цена покоя и расплата за месть

В полдень, когда дневная жара достигла своего пика, я вошел в увитую зеленью беседку при гостинице, чтобы плотно поесть, и уселся в одиночестве под глицинией, раскинувшей великолепные цветы по узорчатой решетке. Эта гостиница находилась в той же части города, что и доминиканская церковь, и оттуда тоже открывался прелестный вид на город и далекие горные вершины.