На прозрачной планете - Георгий Гуревич

С тех пор, гуляя за городом, плывя по реке; даже на шумных улицах, Виктор то и дело поглядывал себе под ноги: «А что там, внизу, спрятано под асфальтом? Вот бы пронзить взором!»

Мечта была сформулирована, он шел к ней настойчиво и терпеливо. Когда пришло время, подал на геологический факультет, экзамены сдал, но не прошел по конкурсу: готовился еще год, сдавал вторично, гораздо удачнее, и был принят. Началась студенческая жизнь. В очередных дневниках рядом с крестиками и ноликами появились расписания лекции, цифровые таблицы, перечни минералов, их химические формулы и поисковые признаки. Виктор знал теперь, что «прозрачность» планеты надо понимать иносказательно. Геолог смотрит сквозь землю «умственным взором», и чтобы выработать в себе эту «умственную» проницательность, нужно заучивать и держать в памяти множество не самых интересных вещей — длиннющие формулы, оси симметрии и латинские названия бесчисленных ракушек — руководящих окаменелостей древних эпох. И Виктор терпеливо запоминал неинтересное, крестиками отмечая свое продвижение к увлекательной мечте. Он не знал еще, что мечта совсем близка и гораздо ощутимее даже, чем он предполагал.

3

Декан сказал: «Посылаю вас к Сошину в Среднюю Азию. Он такой человек: шкуру выдубит, но геологом сделает настоящим. Все лето будете охать, осенью скажете спасибо».

Декан сказал еще: «Девушка поедет тоже. Она у нас новичок, перевелась из другого института. Так вы возьмите над ней шефство, помогите, одним словом».

И в заключение добавил: «Когда вернетесь, расскажете подробно. Так ли все это гладко у Сошина, так ли заманчиво, как он расписывает».

В сущности третий пункт был самым главным, но Виктор пропустил его мимо ушей, он был в восторге от первых двух.

Все получилось само собой, как нельзя лучше. А еще час назад он думал, что лето пропало.

В тот год речь шла еще не о мечте, но о генеральной репетиции мечты — о производственной практике.

Виктор готовился всерьез… и переусердствовал немножко. Всю зиму, он приучал себя к лишениям — заставлял голодать и не спать по двое суток, вдобавок еще делал зарядку на снегу и купался в проруби. В итоге полупил нарыв в горле. Весну провел в больнице, кое–как сдал экзамены, отвечал сипя, полушепотом и опасался, что из жалости ему прибавляют отметки — ставят четверки вместо троек. И с практикой опоздал. Все уже устроились, договорились, а Виктора с завязанным горлом кто же возьмет в экспедицию?

Пришлось идти к декану, просить помощи.

В деканате в эту пору было людно. Сдавшие экзамены с веселыми улыбками приходили за справками для отъезда, несдавшие с плаксивыми минами выпрашивали переэкзаменовки. Виктор, ожидая своей очереди, сидел у массивных дверей, а против него у тех же дверей оказалась незнакомая девушка в белой кофточке с вышивкой.

У нее были яркие губы, сочные и красные, и смуглая кожа с пушком, как у персика. Белая кофточка оттеняла ранний загар. Девушка молчала, но на выразительном лице ее можно было прочесть целую гамму чувств — любопытство, внимание, пренебрежение, насмешку, удивление. Это лицо нельзя было, окинув взглядом, забыть, хотелось всматриваться, наблюдать, следить взором, как за горным потоком, живым, изменчивым, ежесекундно новым.

«Какой интересный человек! — подумал Виктор. — Откуда она? Что–то не помню такой на факультете».

Ему захотелось заговорить с черноволосой девушкой, только не находилось предлога. В самом деле, что он мог сказать? «Какая жаркая погода, настоящее лето!» Или соврать: «Ваше лицо мне знакомо, не встречались ли мы в клубе?» Но ведь каждый пошляк, пристающий к незнакомой девушке; говорит ей: «Ваше лицо мне знакомо…» Нет, будущий путешественник не станет подражать пошлякам.

И Виктор отвернулся со вздохом. Но девушка сидела прямо против него, взгляд невольно обращался к ней.

А как поступил бы образцовый человек, если бы встретил на улице замечательную, девушку? Может быть, никак? Может быть, вообще не обратил бы внимания на внешность. Или подошел бы не смущаясь, заявил откровенно…

И Виктор откашлялся было, чтобы сказать? «Какая жаркая погода сегодня, настоящее лето!» Но тут надменная секретарша вызвала девушку с подвижным лицом, и белая кофточка исчезла за массивными дверьми, навеки, быть может. Кто знает, представится ли еще в жизни случай завести разговор о жаркой погоде.

И вдруг декан объявляет: «Девушка поедет тоже. Возьмите над ней шефство, помогите, одним словом».

Все устроилось само собой, лучше нельзя. Сам декан велел ему сопровождать красивую смуглянку. И с беззастенчивостью очень застенчивого человека Виктор сказал покровительственно:

— Вы, девушка, не отходите от меня, не теряйтесь. Сейчас выпишем бумаги, потом поедем на вокзал, Как вас зовут, между прочим?

— Елена.

Сама судьба в лице декана вручила Елену Виктору. И позже мать девушки, подтвердила это на вокзале.

— Как хорошо, что с тобой мужчина, Леночка, — сказала она, всхлипывая. — Все–таки на душе спокойнее. Вы, молодой человек, смотрите за ней, она в первый раз уезжает так далеко. А ты, Леночка, береги себя, не снимай шляпу на солнце, ты же знаешь, что у тебя головные боли…

А потом вагон вздрогнул, сразу все заговорили, провожающие и отъезжающие. Послышались требования писать открытки, обещания присылать их ежедневно. «Не кушай немытых фруктов!» — крикнула Еленина мама. Но уже плыла платформа, машущие руки, платки и шляпы, потом зацокали колеса на стрелках, забухали пустые вагоны на соседних путях. Наслаждение началось!

Люди пожилые, скептически настроенные, возможно, пожмут плечами: «Ничего себе наслаждение! Шесть суток в вагоне, духота, жара, пыль на подушке, в соседнем купе грудной младенец, трехминутные обеды на вокзалах, изжога, соды не взял, купить негде!» Но Виктор был молод, не ведал изжоги и бессонницы. И он любил дорогу. Столько часов провел он над атласом! А в дороге атлас оживал, штрихи, петельки и кружочки воплощались в горы, реки, города. Имена, знакомые понаслышке, превращались в кирпичные корпуса и живописные холмы. Можно наслаждаться встречей и узнаванием. Вот это–Люберцы, сельскохозяйственные машины, Воскресенск — серная кислота, Коломна — древний кремль и тепловозы, далее Рязанская область, родина Мичурина, Циолковского, Павлова, Есенина, дорога поворачивает на восток, огибает Оку, можно увидеть реку из окна, показать спутнице:

— Смотрите, Елена, вон там Ока блестит. А Волгу мы пересечем завтра у Сызрани.

— Ока? Такая узенькая?

Но не бывает вещей без тени. Капля горечи отравляла наслаждение.

Елена уклонялась от стояния у окна. Ее не волновали названия станций, границы областей и развилки дорог. В поезде Елена предпочитала поговорить. В первый же день она перезнакомилась со всем вагоном, с молодыми летчиками в соседнем купе, и со старушкой с кулечками, и с толстым бухгалтером, который на каждой станции выбегал приценяться, и с молоденькой мамой орущего младенца. Елена с охотой держала ребеночка, пеленала его, умилялась ножонкам с пальчиками–пуговками, еще не научившимися ходить по земле, расспрашивала старушку о сыновьях и невестках, хохотала, в купе у летчиков. И, проведя день в одиночестве, Виктор спросил себя: «Что делает в поезде образцовый человек? Спит? Отдыхает? Смотрит в окно? Нет, пожалуй, образцовый человек готовится к будущей работе». Вздохнув, юноша залез на верхнюю полку, достал толстый и неимоверно трудный учебник геофизической разведки, справился с расписанием и отметил в дневнике: «До Бузулука прочесть 20 страниц».