На прозрачной планете - Георгий Гуревич

— Постараюсь, Юрий Сергеевич. Если только меня не выгонят из института.

30

Несколько дней спустя, оставив безрезультатные поиски, экспедиция вернулась на берег. Здесь все было по–прежнему: не умолкая грохотал прибой, каменистая площадка была скользкой от брызг. В пустой мастерской валялись гаечные ключи, паяльные лампы, обрезки жести и проволоки; капли олова застыли на пороге. Капли олова — вот все, что осталось от машины. На них было грустно смотреть, как на склянки с лекарствами на столике умершего. Человек ушел, а склянка стоит…

Незачем было задерживаться на станции, мы с Ходоровым уехали в первый же день. Вновь запрыгала на круглых камнях автомашина, и здание океанологической станции осталось за поворотом. Послышался гул прибоя, потянуло запахом соли, гниющих водорослей. Рыбаки, закатав брюки до колен, развешивали на кольях сети. Вдруг они все, как по команде, обернулись к морю. Прекратив работу, женщины из–под ладони смотрели на волны. Потом все побежали к воде, сгрудились в одном месте. Что там ворочается темное в пене? Туша кита, что ли? Нет, гораздо меньше.

— Стой! — крикнул я шоферу, рванул дверцу и, увлекая камни за собой, падая и вскакивая, покатился вниз.

Да, это была она, наша исчезнувшая машина. Зеленые ленты водорослей вились на ее боках, какие–то пестрые черви налипли на металл. Лопасти были погнуты, один экран разбит. И все же она вернулась, заслуженная путешественница. Что с ней произошло? Каким путем она шла, как выбралась на берег? Как избавилась от опасной лавы? Об этом можно было только догадываться. Спросите кошку, пропадавшую две недели, где она была и кто поцарапал ей глаз? Наша машина тоже не умела разговаривать. Она знала одно: выполнять программу. И программа выполнялась. Машина поворачивала на восток и на север, бурила, измеряла магнетизм, снова бурила, отбирала образцы и складывала их в пустые цилиндры. Так пятьсот километров. А когда на спидометре появилась заданная цифра, машина повернула назад, вернулась по пройденному и записанному в ее магнитной памяти маршруту и вышла на берег почти у самой станции, с ошибкой в два–три километра.

Ходоров первым долгом кинулся к приборам — смотреть, целы ли записи? Я же теребил его: «Где пробы? Где пробы?» Наконец Ходоров вынул какой–то цилиндрик, распечатал его. Там был… нет, не алмаз. Алмазы не так легко найти даже в вулканической трубке. Но я узнал кимберлит, синюю глину — ту самую породу, где встречаются алмазы.

31

Что было дальше?

Было или будет?

Было не так много. На следующий год машина вторично спустилась под воду для детальной разведки и подтвердила, что месторождение алмазов имеется, по–видимому, не беднее знаменитой Голконды.

Сысоев считает, что мне просто повезло.

— Так невозможно делать открытия, — твердит он. — Попирая законы науки, нарушая порядок, ринуться очертя голову… и сразу найти.

Ходоров возглавляет сейчас отдельное конструкторское бюро. Программа обширная. В этом году будет создано десять машин, в будущем — пятьдесят. Предстоит осуществить все, что описывалось в докладе, и много еще непредвиденного, ибо новые задачи возникают ежедневно в разных науках, в том числе и в тех, которые мы с Алешей не знаем.

Георгий Иосифович Гуревич

На прозрачной планете

1

— А не пора ли вам, ребята, домой — в Москву? — сказал Сошин, переступая порог.

«Ребята» — студенты–практиканты — вскочили, когда вошел начальник партии.

— Хотелось бы все–таки видеть результаты, — начал Виктор Шатров.

— Вы сами говорили, что всякое дело надо доводить до конца, — добавила Елена Кравченко, бойкая смуглая девушка, белозубая и черноглазая.

Конечно, давно пора было ехать, они знали это. Летняя практика кончилась, работы не было никакой. Вот и сейчас, перед приходом Сошина, они сидели в культбудке спиной к окну. Спиной — чтобы не глядеть на надоевшую пустыню. Сухая, черная, засыпанная каменным мусором, она тянулась до самого горизонта. Уже на границе неба, на дымчатых вершинах, громоздились облака — обманчивые облака–Все равно они таяли к полудню, не пролив ни одной капли на жаждущую землю.

— А в Москве сейчас дожди, — сказала Елена. — Осенние, унылые, надоедливые.

Впрочем, в голосе у нее не было уныния, скорее зависть. Дожди представлялись отсюда такими заманчивыми.

— Москва и в дождь хороша, — подхватил Виктор. — Мостовые блестят, в них отражаются огни — красные и желтые. Все сверкает, как будто заново выкрашено.

— И в театрах сезон, — заключила Елена. — У подъездов толпы. Спрашивают, нет ли лишнего билетика.

— А тебе очень хочется в Москву, Лена?

— И да и нет. Грустно почему–то. Целое лето искали, надеялись, старались, а теперь дело идет без нас. И мы вроде лишние, никому не нужные.

Виктор кивнул, соглашаясь. Ему тоже было грустно. Вот и прошло лето, когда каждый день они были рядом, не надо было прилагать усилий, искать предлога для встречи. Кто знает, как сложатся их отношения в Москве. Ведь он так и не выяснил, как Елена относится к нему. А что, если решиться сейчас?..

— Слушай, Леночка! Мне давно надо поговорить с тобой?

Елена поморщилась:

— Но мы говорим с тобой каждый день. Сейчас тоже. Неужели надо объявлять об этом.

— Не знаю, Лена. Временами мне кажется, что ты избегаешь меня. А ты уверяла, что считаешь меня другом.

Елена прикусила губу. Зубы у нее были мелкие, ровные, а губы яркие, и над верхней — чуть заметные усики.

— Ну почему я такая несчастная! — воскликнула она. — Почему я вечно должна объяснять людям, как я к ним отношусь? Да, мы друзья, но разве дружить — это значит разговаривать только с другом?

Виктор тяжко вздохнул:

— Ну, что ж, яснее не скажешь. Спасибо за откровенность…

В эту минуту и вошел Сошин.

Елена явно обрадовалась тому, что Сошин пришел и тягостный разговор прерван.

— Да, задуманное надо доводить до конца, — сказал он. — Не раз проверял на практике. В пути обязательно встречаются неожиданности, и начинаешь сомневаться: идти ли дальше? А усталость всегда предлагает вернуться и может продиктовать вам неверное решение. Неизвестно, найдешь ли что–нибудь, продолжая путь, но если вернёшься, нового не найдешь наверняка. Да, я говорил, что дело надо доводить до конца. Но, по–моему, оно уже доведено. Мы искали и нашли. Завтра буровая дойдет до проектной глубины…

— Ну, а вдруг… — начала Елена.

— Что может быть «вдруг»? Кому–кому, а вам не к лицу, сомневаться. Вы же сами вели съемку. Хотите убедиться лишний раз, пройдем на буровую, посмотрим, что там выдают на–гора.

Елена охотно поднялась, а Виктор отказался. Ему хотелось остаться одному. Когда ты один, не нужно скрывать свою боль. Некоторое время он провожал глазами девушку, потом горестно вздохнул, вынул из сумки толстую тетрадь в голубом переплете и написал: «Е. сказала: «Надоело объяснять, как отношусь к людям». А на другой странице: «Каждое дело нужно доводить до конца. В пути обязательно…»