Комната с призраком - Питер Хэйнинг

Медленно шла она по аллее, не видя и не слыша ничего вокруг, когда у края расселины, там, где расступаются покрытые мхом валуны, показалась словно сотканная из лунного света фигура; но так глубока была ее печаль, что не обратила она на нее никакого внимания, лишь мимолетная мысль: «Как чуден подчас бывает отблеск луны!» — коснулась ее сознания и исчезла. Но ближе и ближе подходила она и вдруг различила бледную деву в белых одеждах, манящую и кивающую ей. Невольный ужас охватил несчастную женщину, но не было уж сил бежать прочь; она лишь на мгновение приостановилась в испуге, упала на колени и разрыдалась: «Зигфрид! Бедный мой Зигфрид! Тебя уже нет на свете! Какое горе, какой черный день! Ты оставил меня вдовою, Зигфрид, и бедные дети твои стали сиротками!»

И когда она так восклицала, потрясенная горем, бия себя в грудь и заливаясь слезами, нежный и сладостный голос тронул слух ее неземным состраданием: «Не плачь милая Матильда, не сокрушайся; не затем я пришла к тебе, чтобы принести страшную весть, выбрось пустое из головы и приблизься без страха». Ласковые слова и прекрасный облик нимфы были так чарующи и спокойны, что бедная женщина не колеблясь отозвалась на ее приглашение. И когда она ступила к источнику, обитательница сего уединения нежно обняла ее голову, поцеловала в лоб и усадила рядом с собою. «Добро пожаловать в мое жилище, прекрасная смертная, чистотой своего сердца не уступающая водам моего источника; я пришла к тебе, чтобы приоткрыть завесу над твоей жизнью и оберечь тебя от превратностей судьбы; не успеет трижды прокричать утренний петух, как ты будешь обнимать своего супруга, но не беспокойся за него: источник твоей жизни высохнет раньше, чем прервется нить его дыхания. Однако тебе еще предстоит в час, чреватый роковыми последствиями, принести ему дочь: весы ее судьбы в равной мере колеблются между счастием и невзгодами; звезды не благосклонны к ней, их зловещий блеск грозит лишить ее нежной материнской заботы». Чувствительная Матильда, еще не оправившаяся от недавних переживаний, была потрясена услышанным: не ведала она, что дети ее станут сиротами, слезы так и заструились по ее щекам и новая тревога сдавила ей сердце. Наяда, глубоко взволнованная ее горем, постаралась утешить ее: «Не огорчайся раньше срока, Матильда; когда исполнится предначертанное и ты оставишь свое дитя, я сама приму ее в свои руки, но с одним условием: ты наречешь меня крестной, только тогда я смогу выполнить свое обещание. Будь внимательна, сохрани в своем сердце мои слова и непременно позаботься о том, чтобы, когда наступит срок, твоя дочь принесла мне в сохранности мой крещенский подарок». И чтобы утвердить соглашение, наяда подняла со дня ручья камешек и подала его Матильде. Потом предупредила ее, чтобы она не забыла послать перед крещением новорожденной малютки одну из девиц бросить этот камешек в источник и тем самым пригласить ее на церемонию крещения. Бедная мать обещала все исполнить как следует, сложила узнанное от наяды в свое сердце и возвратилась в замок, а ее покровительница медленно вошла в воду и исчезла.

Не успели трижды прокричать петухи, как карлик на смотровой башне заиграл веселый призыв; и Зигфрид в окружении всадников и оруженосцев въехал во двор замка с богатой добычей.

Перед исходом года добродетельная Матильда сообщила своему супругу о приближающейся радости, и тем возбудила в его душе приятные чувства, вызванные ожиданием долгожданного наследника. Она долго колебалась и переживала, прежде чем решилась открыться своему мужу и не обмолвиться о появлении прекрасной нимфы, ибо много причин удерживало ее от рассказа о своем приключении в буковой аллее. Как-то в это самое время случилось Зигфриду получить письмо от одного рыцаря, полное смертельных оскорблений. Ему не потребовалось много времени, чтобы облачиться в доспехи и поднять на коней своих вассалов, и когда, по обыкновению, он собрался проститься со своей женой, она страстно бросилась к нему на шею и принялась умолять открыть ей причину своего поспешного отъезда; но он вопреки ее ожиданиям только нежно укорил ее за странное и неуместное любопытство, не сказав ни слова утешения; Матильда закрыла лицо руками и горько расплакалась. Ее горючие слезы изъязвили сердце сурого рыцаря, и, не в силах терпеть более вида ее страданий, Зигфрид вскочил на коня и устремился к месту дуэли, где, после ряда жестоких сшибок, он выбил из седла своего заклятого врага и возвратился домой с победой.

Его верная супруга встретила его с распростертыми объятиями и, призвав на помощь маленькие хитрости женского обольщения, приложила все старания, чтобы выудить из него какое-либо известие о его последнем приключении. Но напрасно: он неизменно преграждал все пути, ведущие к его сердцу, заставами равнодушия, и ее уловки не оказывали на него никакого воздействия. Однако найдя, что она не в силах отказаться от своего намерения и продолжает настаивать, он с помощью добродушной насмешки решил ввести ее в замешательство и тем самым прекратить несносные домогательства. «Как вижу, прабабушка Ева может гордиться своим дочерьми, они не становятся хуже: и по сей день любопытство остается их маленькой слабостью, ни одна не откажется отведать запретного плода». — «Извини меня, дорогой мой муж, — отвечала ему коварная леди. — Но я хочу упрекнуть тебя: ты слишком пристрастен к дамам. В свою очередь я хотела бы возразить тебе, что любопытство и по сей день остается заметной мужской привилегией и что не существует такого мужчины, который добровольно отказался бы от своей доли наследства, доставшейся нам от нашей прародительницы; одно различает нас: мы слабы и зависимы, нам не позволено иметь никаких секретов от вас, даже самых невинных. Могу ли я найти в сердце своем что-либо сокрытым от тебя? Стоит тебе почувствовать лишь намек, что я что-либо скрываю, — и ты не будешь иметь покоя, пока не вытащишь наружу все, что таилось в моем сердце». — «Заверяю своей честью, — отвечал он, — что женские секреты ни на минуту не стесняли меня; и более, я готов дать тебе полную свободу иметь любые тайны и, клянусь словом, никогда, ни под каким предлогом не буду пытаться узнать о них». Слова его несказанно обрадовали Матильду. «Хорошо, пусть будет так, — сказала она. — Тогда позволь мне выбрать нашему младенцу крестную мать; сроки мои приближаются, и я давно хотела поговорить с тобой об этом. У меня есть на примете одна дама, моя хорошая приятельница, которая просила не отказать ей в ее желании. Одно только заботит меня: она умоляла никому не говорить ни ее имени, ни о том, откуда она родом и где живет. Я обещала ей; и теперь прошу тебя сдержать свое слово и не пытаться заставить меня проговориться. Если ты согласишься на это и сохранишь неизменным свое обещание, то я охотно признаю, что мужская сила имеет право превозносить себя над слабостью женского пола». Зигфрид без колебаний поклялся, что воздержится от всех вопросов относительно этой женщины, и Матильда тайно обрадовалась успеху своей стратегии.