Бабочка - Ольга Горовая

А я, наоборот, казалось, горел изнутри. Пылал таким пламенем, которое все сжигает, превращая в пепелище, разрушая все, что попадается у него на пути. И меня выжигало изнутри: от страха за нее. От дикого страха за сохранность ее души, разума после такого испытания; за здоровье, за существование возможности помочь ей пройти тот кошмар, что длился последние несколько часов с минимальными последствиями.

Разумеется, я не имел права показывать Свете ни капли того, что корежило меня внутри. Вместо этого я сильнее нажал ей на затылок ладонью, мягко, но чтобы Бабочка не повернулась вдруг к проходу, где сейчас как раз выводили Малого с помощниками. Он глянул на меня так, что объяснений и словесного выражения мыслей было не нужно. Из конкурента – он стал моим заклятым врагом. Думаю, в моих глазах полыхало не менее яростное желание его смерти. Мне до тика в виске хотелось сейчас выхватить у кого-то пистолет и пристрелить эту сволочь. Но раз уж я решил провернуть все таким путем – приходилось призывать всю свою сдержанность и терпеть.

Хотя, когда я думал о том, что эта мразь собиралась сделать с моей Бабочкой, об этом телефонном разговоре, во время которого мне не то, что пришлось наступить на горло своей ярости, а придушить все, что рвалось наружу – реально начинался тик. Я чувствовал, как дергался нерв на виске, отдавая в скулу. Силовики велели мне отвлекать Малого, раззадоривая и разъяряя, чтобы они смогли подобраться незамеченными. Звонок и болтливость Малого была нам на руку. Но… кто б знал, что полыхало у меня за грудиной, стоило подумать, что мы не успеем, что это может стать реальностью Светы. Из-за меня… Не думаю, что существуют слова хоть в каком-то человеческом языке, чтобы описать мои мысли и ощущения в тот момент. Но я делал то, что мне велели.

Это было верное решение. Верное. И мне не стоило срываться.

Я не мог не признать разумность предложения Мартыненко, «смотрящего», когда он в ответ на мою просьбу тут же связался с Карпенко, главой СБУ в нашей области. О том, что эти двое «на короткой ноге» со времен далекой молодости, проходившей в одном и том же городке, знали все, кто вообще имел представление о теневой власти региона. И, как верно заметил Мартыненко: даже со всеми своими связями и людьми, даже с его подкреплением - я не сумею отыскать Свету настолько быстро, как подразделение Карпенко. У них и информация на Малого в разработке нарыта, и людей в разы больше. И официальное добро на любые меры будет – такое дело, похищение племянницы «известного, уважаемого бизнесмена области» только прибавит плюсов отделу и в глазах общества, и перед столичным начальством.

Я знал, что в его словах все верно. Потому и не давал собственной ярости прорваться наружу ни тогда, ни сейчас. Ни вообще, ни единого разу за эти часы.

Меня не просто так окликали «Волчарой», за свои интересы я готов был всех порвать на куски. И это знали. Как и то, что так же я отстаивал интересы тех, кто ко мне обращался за «помощью» и посредничеством. В мире, где я живу, ценится только тот, кто имеет ум определить себе путь, и силу прогрызть его даже через других. Сильным считался тот, кто всех вокруг сумеет обойти и поставить на колени. Таких людей признавали и уважали. Я был одним из таких.

Но сегодня я понял, что есть нечто, требующее куда большей силы и выдержки. Иногда, чтобы добиться поставленной цели, надо самому встать на колени.

И пусть, обращаясь сегодня к Мартыненко, до такого не дошло, я знал – ради Светы сделаю что угодно. И это. Любую меру унижения, которых повидал достаточно и на зоне, и уже здесь. Лишь бы спасти и защитить Бабочку.

Это все не умалило моей ненависти к Малому, посягнувшему на ее благополучие и жизнь.

Прижав подбородок к ее макушке, я проследил за тем, как всех троих вывели из этого старого здания, пропитанного сыростью и плесенью. Понимая нюансы, и все же жалея, что не могу его прямо здесь пристрелить. Но имелись факторы, которые стоило учитывать.

И пусть я ни на миллиметр не утратил своих позиций и положения, тщательно продумав просьбу к смотрящему, проявить благодарность и уважение было необходимо.

Не здесь, все же. И не в эту секунду.

Все, что я был в состоянии сделать сейчас – наклониться и прижаться лбом к волосам Светы, продолжая держать ее на руках, словно в попытке впитать всю дрожь и боль моей девочки. Она притихла, но так же цепко удерживала меня, как и в первые секунды. Решив, что ей здесь больше совершенно нечего делать, я быстро вышел из здания и пошел к машине, где ждали трое моих парней. Было даже что-то забавное в том, чтобы наблюдать за тем, как они обменивались видимо-безразличными взглядами с силовиками. Все здесь знали: что к чему и кто чем занимается, но команду «фас» отдали относительно других. Нас им трогать не велено, да и смысла пока не было.

Придерживая Бабочку, я опустился на заднее сиденье, начиная понемногу волноваться о том, что она упорно молчит – ни слова не сказала с момента, когда ее вывели. Только цепляется за меня. Но подумал, что такое состояние можно простить, хотя мне до безумия сильно хотелось обхватить ладонью ее лицо и заглянуть в карие глаза. Выспросить, выпытать, убедиться – с ней все хорошо. Она невредима. И избавить от всех страхов.

А еще, наверное, понять – как она сейчас на меня глянет? Света у меня всегда была смышленой и толковой. И говорить в десять месяцев начала. Ну, может это и мало на что влияло, но тупоумием она никогда не страдала. Могла сделать верные выводы из ситуации и того, что болтал Малый при ней по телефону. Да и, мало ли чего он говорил ей еще до этого звонка? А мне жизненно важно было знать, что Бабочка теперь думает про меня.

То, что уцепилась, как клещ – не показатель. Она только от одного потрясения оправилась, а тут – снова, как кирпичом по голове долбануло. Ясное дело, Света за любого знакомого и близкого человека держалась бы, как за якорь.

Браслет, что она подарила мне, будто накаляясь от того чертового жара, тлеющего у меня внутри, выпаливающего внутренности, «жег» кожу, заставляя меня накручивать себя.

Но я понимал, что и для этого сейчас – не лучшее время: ее состояние, трое охранников в машине. Потом, как доберемся домой. А пока…

Вытащив из кармана мобильник, я набрал Мартыненко:

- Что, Сергей, спасли твою племянницу? Слышал-слышал, меня уже порадовали… - тут же ответил он, словно ожидая моего звонка.

Впрочем, я почти не сомневался – ждал.

- Благодарю. Я в долгу не останусь, - сдержанно проговорил я, продолжая упираться подбородком в растрепанные волосы Бабочки.

- Не стоит, Сергей. Не стоит. Они совсем совесть и страх потеряли, детей у порядочных людей красть. Никаких законов не уважают. Это не должно оставаться безнаказанным, - тем же тоном «отмахнулся» смотрящий. – И я прекрасно знаю, что Волчара свое слово держит и долги отдает сторицей. За это даже не волнуюсь, - вдруг с совсем иными, стальными нотками в голосе, усмехнулся он в трубку. – Давай, выхаживай племянницу, досталось вам в последнее время. И звони, если что, заходи, - радушно предложил он.

- Спасибо, - еще раз поблагодарил я и отключился.

Не в первый раз имел дела с Мартыненко, хоть и ни разу еще не обращался за помощью. Но знал о нем достаточно, чтобы понимать – свое этот человек истребует любым путем. Да и не за душевную доброту людей «смотрящими» «назначались» свыше. Но меня и это сейчас не пугало. Я действительно определился – любая цена не будет чрезмерной. То, что сейчас она сидела на моих руках, что мы успели – стоило всего, чтобы ни пришлось заплатить.

Откатом меня накрыло, когда мы почти добрались до дома. Да так, что как меня самого трясти и колотить не начало от количества адреналина, накопившегося в крови за эти несколько часов? Мышцы сводило почти неконтролируемой судорогой, так, что даже зубы заломило, а я все пытался вернуть себе контроль над своим же телом. Мне было необходимо движение, хоть что-то: бег, прыжки. Да, блин, хоть упасть и отжаться раз тридцать от пола, чтобы сбросить этот передоз напряжения. Потому как у меня реально начинало рвать крышу от такого количества мыслей и эмоций, что я пережил и продолжал переосмысливать.

Но я не мог даже банально заорать, выпуская хоть часть пара, мы все еще ехали, и Бабочка все еще сидела на моих коленях, не отпуская мою шею.

На меня она так ни разу и не глянула. Я же, пытаясь отстраниться от своевольного организма, выдающего такие неконтролируемые реакции, сосредоточился на ее состоянии.

Без куртки, в конце октября, блин, хоть бы не заболела. Чтоб эта сволочь себе все, что можно, отморозила в «обезьяннике». Убил бы.

Я глубоко вздохнул, пытаясь как-то определить, есть ли у нее физические повреждения? Света как-то очень уж старалась прикрыть левую сторону и напрягалась, если я чуть придавливал. Ее били? Судя по синяку на виске – я мог сделать вывод, что да. Да и рассечение указывало, что сила удара была неслабой.