Мольба Мариам - Джин П. Сэссон

Мама вскрикнула. Надия и Мума бросились в разные стороны.

— Что случилось? — закричала я, чувствуя, что к глазам у меня подступают слезы.

Мама бормотала что-то бессвязное, поэтому я кинулась к телефону и набрала номер офиса моего отца. Номер был занят.

Только тут я различила звук автоматных очередей, после чего снова раздался взрыв, от которого содрогнулся дом.

Затем зазвонил телефон.

— Мариам, слава богу, ты дома, — раздался в трубке папин голос.

Когда по телефону до меня тоже донесся звук автоматных очередей, внутри у меня все сжалось от страха. Неужели папиной жизни что-то угрожало?

— Кто это стреляет? — спросила я.

— Немедленно возвращайся домой! — закричала мама, вырывая трубку из моих рук.

Но оттуда доносились лишь короткие гудки — связь была прервана.

Я стояла как вкопанная.

— Боже мой! Боже мой! Спаси его! Спаси! — с этими криками мама кинулась в спальню.

В течение нескольких часов наш благополучный мир перевернулся вверх тормашками. Я снова набрала номер отца и была изумлена, когда кто-то взял трубку, но в тот же момент на другой стороне линии раздался взрыв. Теперь я уже не сомневалась, что папа погиб.

Я кинулась к маме и принялась трясти ее, пытаясь остановить рыдания.

— Мама! Что происходит? Кто на нас напал?

— Мариам, это заговор. Это военный переворот, — между всхлипами выдавила она из себя.

— Где? Что?

— Известно лишь то, что кто-то напал на дворец.

Мы с мамой уставились друг на друга. Папа работал всего лишь в квартале от президентского дворца.

Никогда еще я не испытывала такого ужаса. Я думала лишь о своем отце, человеке, который еще в детстве окунулся в военную жизнь, но ни разу не участвовал в настоящих военных действиях.

Мама, Надия и няня сидели по своим комнатам, а я в ожидании застыла у входной двери. Я простояла так три часа, вздрагивая от оглушительных звуков боевых действий, которые доносились отовсюду, и стараясь не представлять себе причиняемых ими разрушений. И как раз в тот момент, когда ноги у меня уже начали подгибаться, я увидела папину машину, которая на полной скорости неслась по дороге.

Я выбежала на улицу и тут же ощутила запах дыма. Отовсюду доносились автоматные очереди. Но я об этом даже не думала, главное, папа был жив.

Увидев меня, он выскочил из машины и обхватил меня за плечи, увлекая обратно в дом. И тут мы услышали свист пуль, врезавшихся в стены ближайших домов.

Нас тут же окружили родные.

— Меня спас Жорж Перуш, — сообщил нам папа.

Жорж Перуш был послом Франции и дружил с моими родителями, дядей Хакимом и его семьей. А посольство находилось по соседству с папиным офисом.

— Во время небольшой передышки сотрудники французского посольства начали эвакуироваться, — продолжил папа. — И тогда ко мне вбежал Жорж, прокричавший, чтобы мы перебирались в посольство. Он считает, что надо уходить из Кабула. Мои сотрудники отправились с французами, а я бросился домой. — Он улыбнулся. — Разве я мог оставить своих девочек? Боюсь, Дауд убит, — добавил он после последовавших слез и объятий.

Я вскрикнула. Мне всегда нравился наш президент, особенно потому, что его образ ассоциировался у меня с благополучием отца.

— Резиденция президента была окружена и понесла серьезные разрушения, — похлопав меня по руке, сказал папа. — Когда я уезжал, стены были пробиты, а сам дворец окружен танками, хотя сражение к этому времени уже закончилось. И никто не стрелял ни снаружи, ни внутри, — он печально покачал головой. — Боюсь, там никого не осталось в живых.

Сердце у меня забилось еще сильнее. Две внучки Дауда были моими близкими подругами. И я видела их в школе накануне. Они беззаботно смеялись, даже не догадываясь о нависшей над ними опасности. Неужели и они были мертвы?

— Миновав резиденцию Дауда, я увидел нескольких школьниц, которые бежали по улице, — продолжил папа. — Им грозила смертельная опасность, поэтому я остановился и предложил им подвезти их. И представляете, что они мне ответили? «Грязный старик! И не стыдно тебе охотиться на девочек?!» — Он вздохнул. — Мне ничего не оставалось, как оставить их на волю случая.

Затем папа вспомнил, что нам понадобятся запасы еды, поскольку неизвестно, сколько времени продлится сражение. Он позвал Аскера, и тот, как привидение, возник из глубины квартиры. И только тут я поняла, что все это время не видела его. Где он мог скрываться?

— Аскер, по-моему, наступила небольшая передышка, — сказал ему папа. — Быстро ступай и купи все, что можно. — Он порылся в карманах и передал Аскеру целую пачку банкнот.

Я позавидовала Аскеру — он мог выйти и собственными глазами увидеть, что происходит на улице. Когда мама с папой ушли, чтобы обсудить события дня, а Надия и няня Мума удалились к себе, я взяла ключи от машины и выскользнула на улицу. По дороге я подхватила Аскера, который успел отойти от нашего дома всего на пару кварталов. Когда он выразил беспокойство по поводу моего появления, я солгала:

— Папа сказал, чтобы я тебя подобрала. В машине можно будет привезти больше продуктов.

На улице было не так спокойно, как надеялся папа. Тут и там продолжали идти уличные бои. Повсюду лежали раненые и убитые. Однако вооруженная подростковым чувством собственной неуязвимости, я бесстрашно продолжала ехать вперед, хотя навстречу бежали перепуганные люди и отовсюду доносились взрывы и свист пуль. Я только чувствовала, как во мне нарастает возбуждение.

Над президентским дворцом в небо поднимался столб коричневого дыма. Что там могло происходить? Где мои подруги? Что стало с женщинами и детьми королевской семьи? Что будет с Афганистаном, лишившимся своего трезвомыслящего президента?

Рынок был переполнен людьми. Покупатели кричали и толкались, запихивая продукты в свои мешки. Мы с Аскером тоже принялись хватать все что ни попадя, впрочем нам повезло больше, так как многие продавцы знали нашу семью. Перед нами выставляли мешки с рисом, банки с сухим молоком, консервы, туалетную бумагу и другие предметы первой необходимости, которые мы тут же загружали в машину. А когда мы с Аскером попытались расплатиться, продавец отказался брать деньги и лишь закричал:

— Уезжайте! Уезжайте! Потом рассчитаемся!

Мы рванули домой, так как сражение возобновилось, и моментами мне казалось, что нам не удастся прорваться. Никогда в жизни я еще не переживала такого выброса адреналина. Добравшись до дому, я припарковала машину как можно ближе к подъезду и бросилась вытаскивать провизию. Я гордилась собой и полагала, что меня встретят как героиню. Однако вместо этого родители набросились на меня, кипя от ярости.

— Мариам! Мариам! — кричала мама.

И я чувствовала, что ее раздирают два противоречивых желания — обнять меня, поскольку я осталась жива, и избить за то, что я доставила им столько волнений.

Даже интеллигентное лицо моего папы исказил гнев.

— Мариам, как ты могла?! На улице революция! Ты что, рехнулась, spi zoia?! — Папа редко ругался, но теперь он назвал меня сукиной дочерью, что являлось одним из тяжелейших оскорблений в мусульманском мире.

Я опустилась на пол и обхватила колени руками.

— Прости, папа. Прости. Я не подумала.

Однако ни мать, ни отец не сделали ни единого примирительного жеста. И миновал не один день, прежде чем они сменили гнев на милость.

Ту первую ночь мама, няня Мума, Надия и я провели вместе в гостиной. Папа с Аскером спали в маленькой комнатке в глубине квартиры. Всю ночь до нас доносились взрывы и автоматные очереди. Мы слышали, как рядом с домом грохочут танки. Этот переворот ничем не напоминал бескровную революцию 1973 года. Теперь все было гораздо серьезнее. Мама и Надия всхлипывали при каждом новом звуке. Мне по какой-то причине удавалось сохранять спокойствие, и я даже немного поспала, несмотря на шум.

Так что на следующее утро лишь я выглядела свежей и отдохнувшей. Папа настроил радиоприемник на правительственный канал Кабула, но там передавали лишь бодрую музыку. Наконец около десяти утра музыку прервал голос диктора, произнесшего на фарси с пуштунским акцентом: «Афганистан освобожден от феодализма и империализма. Теперь свободная Республика Афганистан принадлежит народу».

Затем вновь зазвучала веселая музыка. Я глубоко вздохнула и принялась изучать встревоженные лица своих родителей. Первой заговорила мама.

— Коммунисты хотят превратить Кабул в пригород Москвы, — с отвращением произнесла она. — Из нашего дома сделают коммунальную квартиру, а твоему отцу прикажут поделиться с кем-нибудь его бизнесом. Частные земли будут конфискованы и розданы неизвестным людям. Эти коммунисты станут попирать даже законы ислама.

Няня Мума вскрикнула и зажала рот ладонью.