Мольба Мариам - Джин П. Сэссон

ГЛАВА 7

Король Мухаммед Захир-шах пришел к власти 8 ноября 1933 года, в тот самый день, когда его отец король Надир-шах был убит в школе, где он вручал награды. Захиру было всего девятнадцать лет, но его сразу же провозгласили королем, когда ему принесли присягу три его дяди и влиятельные племенные вожди. Захир-шах мудро правил Афганистаном в течение сорока лет. Он правил, когда я родилась, обеспечивая Афганистану один из самых длительных периодов относительного мира и процветания. Однако все это благоденствие закончилось 17 июля 1973 года, когда мне было всего двенадцать лет.

Я хорошо помню этот день. Папа был в России. Стояло раннее утро, и я собиралась в школу. Внезапно в дверь позвонили, и, когда мама открыла дверь, за ней оказался мой наставник.

Он стоял, высоко подняв голову и гордо расправив плечи, так что казался выше, чем обычно. Он вошел в дом и объявил:

— Сегодня самый счастливый день для всего Афганистана. Эпоха монархии закончилась. Мы обрели президента. Его зовут Дауд-хан.

На маму это не произвело никакого впечатления. Она поджала губы и простодушно спросила:

— А чем он отличается от предшествующих? Он приходится двоюродным братом нашему королю. То же дерьмо, только пахнет иначе.

Мой наставник был потрясен проявленным мамой отсутствием уважения к новому главе государства.

— Я больше не являюсь наставником вашей дочери, — заявил он. — Я записался в армию.

Мама наградила его брезгливым взглядом, словно перед ней оказалась тарелка с протухшим мясом.

— Люди предполагают, а Аллах располагает, — промолвила она.

Наставник по-военному развернулся, что-то пробормотал и вышел из дома.

Радуясь тому, что не пойду в школу, я принялась, подпрыгивая, носиться по дому и кричать:

— Школе нет! Война приближается!

Однако не в мамином характере было манкировать образованием дочерей. Даже государственный переворот не мог изменить ее позицию.

— Нравится тебе это или нет, Мариам, но ты идешь в школу, невзирая на все перевороты.

Поэтому и в этот день в нашей обычной жизни ничего не изменилось. Я оделась, собрала учебники, и мы вышли к машине, чтобы отправиться в школу. Наш путь пролегал мимо дворца, где мы увидели президента Дауда, который стоял на улице, приветствуя доброжелателей. Мама приказала водителю остановиться, чтобы мы получше могли разглядеть человека, не остановившегося перед свержением короля. Пока она удовлетворяла свое любопытство, я, высунувшись из окошка, жизнерадостно махала рукой нашему новому президенту. Он тоже помахал мне, вероятно сочтя маму своей сторонницей. Однако я искренне желала ему добра, так как смутно помнила о том, что, когда мой отец был студентом, этот самый Дауд спас его жизнь во время ничем не спровоцированных преследований Шер-хана. И моя память меня не подводила: Дауд действительно спас папу, когда Шер-хан столкнул его с лестницы школы, после чего между ними установились дружеские отношения.

Однако, несмотря на детский восторг, пора было посмотреть в лицо правде: смелые, но необдуманные поступки Дауда обрекали нас на войну.

Дауд являлся премьер-министром Афганистана большую часть 50-х и в начале 60-х годов. Однако после разногласий с Пакистаном по поводу района пуштунов на границе Захир-хан сместил его с правительственного поста, вызвав тем самым незабываемую обиду у своего племянника.

Захир-шах мог бы воспрепятствовать перевороту, но он находился в Европе со своими родственниками, так как ему предстояло подвергнуться офтальмологической операции. И принц Дауд, зная, что король в Италии, осуществил переворот и провозгласил новую Республику Афганистан и себя в качестве ее президента, заявив, что время эмиров прошло.

И действительно, Захир-шах оказался последним единоличным властителем Афганистана. Вместо того чтобы вернуться на родину и вступить в борьбу за престол, он предпочел остаться в Европе. Возможно, он понимал, что мир меняется и монархии выходят из моды.

Хотя переворот 1973 года был практически бескровным, большая часть афганцев была крайне обеспокоена, так как правительственный переворот является серьезным делом в стране, которая разделена не только реками и горными кряжами, но и разными вероисповеданиями и принадлежностью к различным племенам, за верность которым их члены готовы были драться до последней капли крови. Однако после недавних волнений, вызванных голодом, коррупцией и столкновениями на границе с Пакистаном, афганские племена миролюбиво отреагировали на перемены в ожидании того, не принесет ли им новое правительство каких-нибудь благ.

После первых нескольких дней возбуждения переворот 1973 года мало чем повлиял на нашу ежедневную жизнь. Вскоре вернулся папа, который чувствовал себя настолько хорошо, что впервые за много лет начал подыскивать себе работу. Он организовал частное предприятие с одним французом, с которым познакомился за рубежом, по продаже афганских ковров и ремесленных изделий. Папе потребовались фотомодели для демонстрации фасонов национальной одежды, и мы с Надией позировали ему, что было чрезвычайно увлекательным занятием для двух девочек-подростков.

Наша семья снова начинала процветать, так как у нас появились деньги. Мне показалось, что меня посетил мой ангел-хранитель, когда папа сообщил, что мы все на два месяца уезжаем в Индию — нам с Надией впервые предстояло оказаться за рубежом.

И хотя в дальнейшем я много путешествовала по свету, я никогда не забуду тот волшебный день, когда мы выехали из Кабула, — это было 2 января 1974 года, через год после переворота.

Я была так возбуждена, что всю ночь перед отъездом не могла заснуть. Я лежала, рассматривая паспорт с пакистанской и индийской визами, и представляла себе, что они дадут мне возможность уехать в Америку. По какой-то причине я считала, что должна жить в Нью-Йорке.

Я была еще ребенком и ничего не знала ни о Нью-Йорке, ни об Америке, кроме того, что слышала от взрослых: именно благодаря им я решила, что Нью-Йорк — это рай на земле, что все его жители прекрасны и богаты, что они возлежат на тончайших шелках и едят экзотическую пищу с китайского фарфора. Мне казалось, что лучше этого места и придумать невозможно.

Я нервничала и боялась, что что-нибудь случится и помешает нашему отъезду. Поэтому усердно молилась Аллаху, чтобы он беспрепятственно позволил бы нам выехать из Афганистана.

Погода была холодной, как обычно в Афганистане в январе. Мама настояла на том, чтобы я надела старое пальто, и я была в отчаянии оттого, что окружающие будут лицезреть меня отнюдь не в модном одеянии. Однако, когда к дому подъехало такси, которое должно было доставить нас на автобусную станцию, мое внимание переключилось на более насущные проблемы. На автобусной станции нас окружила толпа возбужденных друзей и родственников. Казалось, весь наш род собрался, чтобы проводить нас. Тетушки и двоюродные сестры вручили нам корзины с продовольствием, чтобы мы не проголодались в дороге. Даже наш бывший наставник, простив маме необдуманные слова, произнесенные ею в день переворота, стоял расплывшись в широкой улыбке.

Папа приобрел билеты на автобус, и я сразу же бросилась в салон выбирать лучшие места. Потом появился водитель, двери закрылись, и мы тронулись. Прощальные приветствия, выкрикиваемые нашими родственниками, долетали до меня на протяжении еще целого квартала.

К счастью, Кабул и Джелалабад связывала одна из лучших дорог в стране. Мы беспрепятственно выбрались из города и начали петлять между покрытых снегом скал. Я следила за ручьями, струящимися по иссохшей земле, и птицами с ярким оперением, которые перепархивали в зеленых кустах.

Я наблюдала за складками холмов, перераставших в горы, и думала о том, сколько людей видело это уже до меня. Вскоре мы поднялись настолько высоко, что оказались среди облаков. Мама была так напугана опасными поворотами, что закрывала глаза, чтобы не видеть, как дорога извилистой лентой спускается вниз.

Мы разглядывали газелей, вскидывавших высоко в воздух свои изящные тела, и несколько одичавших гончих. Дорога в основном пролегала вдоль реки, которая становилась все шире и синее. Мое внимание больше всего привлекали крепостные сооружения, с помощью которых сельские жители охраняли свои поселения, оставляя в башнях расщелины для винтовок.

Хромой ослик, брошенный на обочине дороги умирать, заставил меня прослезиться. Это было горестное зрелище. У меня на родине охромевших животных бросают на дороге. Афганцы не убивают животных, избавляя их от страданий, они препоручают их Аллаху, чтобы тот принял решение — жить им или умереть. Поэтому я лишь вздохнула и отвернулась — я ничего не могла поделать.

Вскоре солнце опустилось за горы, придав белому снегу розовый оттенок, а теням цвет яркого индиго. Как раз в этот момент папа сообщил, что мы пересекли границу с Пакистаном. Мы вышли из нашего роскошного автобуса и погрузились в такое ветхое такси, что мне показалось, оно рассыпется, не доехав до Пешавара.