Убийство на водах - Иван Любенко

Круше вытянул из летнего сюртука свернутый лист бумаги и дал гипнотизеру. Изучив его, тот заметил:

– Ого! Двадцать пунктов! Боюсь, что это слишком много. Сделайте милость, укажите главные.

Сыщик пожал плечами.

– Ну, тогда хоть пять первых…

– Это будет гораздо проще, – согласился Дрейер.

– Что ж, тогда я распоряжусь привести больного, – бросил Стильванский и ненадолго покинул кабинет.

Вскоре он появился вновь. Сразу за ним вошли два помощника надзирателя в белых халатах, а с ними Фартушин. Он был небрит. Его глаза испуганно бегали, а руки тряслись, как бланманже. Доктор поставил перед ним собственное кресло.

– Присаживайтесь, Афанасий Милентьевич, нам нужно с вами переговорить.

Больной с трудом поднял на доктора глаза и устало вымолвил:

– Оставьте меня наконец в покое. – И будто предчувствуя недоброе, он опасливо покосился на незнакомца. – Что вам от меня надо?

– Успокойтесь, любезный, – перехватил у доктора инициативу Дрейер. – Я вам не причиню зла. Скажите, вы хорошо сегодня спали?

– Да-а, – заикаясь, ответил Фартушин не в силах оторвать взгляд от собеседника.

– Закройте глаза, – вкрадчивым голосом проговорил гипнотизер. – Вот так. Хорошо. Опустите руки. Откиньте голову на спинку кресла. – Испытуемый повиновался. – А теперь вспомните вашу матушку, – на лице Фартушина появилась улыбка. – Вы любили ее?

– Да… – чуть слышно пробормотал он.

– Вы служили нотариусом?

– Да…

– В какой губернии?

– В Казани…

– Вы были женаты?

Кадык больного задергался, и он проглотил слюну.

– Вы были женаты? – повысив голос, повторил гипнотизер.

– Да, – хрипло выговорил безумец.

– А вы любили жену?

– Любил…

– Тогда почему вы убили ее?

Фартушин молчал.

– Зачем вы убили свою жену?! Отвечайте же!

Из его глаз потекли слезы, а нижняя губа задергалась и задрожала.

– Я не убивал.

– А кто? Кто ее убил?

– Он…

– Кто он?

– Не помню.

– Когда произойдет следующее убийство?

– Скоро.

– Кто убийца?

– Я… я… я!

И в этот самый момент у него пошла носом кровь. Капли, словно бусинки, скатывались с одежды и падали на дощатый пол.

– Прекратите сеанс! – воскликнул Стильванский.

– Откройте глаза! – приказал Дрейер.

Фартушин очнулся. Он окинул комнату непонимающим взглядом. Увидев маленькую розовую струйку, он подскочил с кресла.

– Уведите его в палату, – брезгливо повелел доктор.

Надзиратели тут же вывели больного из кабинета.

– Благодарю вас, Густав Вольфович, за помощь.

– Не стоит, Куприян Савельевич, – устало выговорил заезжий гипнотизер. – Уж не знаю, помог ли я вам или нет, одно скажу: с этим человеком работать очень сложно. Временами я чувствовал, как от него исходил какой-то мощный заряд. Знаете, мне самому хотелось завершить сеанс как можно скорее. Вы уж простите меня великодушно, но больше я ничем вам помочь не смогу. Поверьте, мне легче работать с целой залой, чем с одним этим господином. Я больше не нужен?

– Не смею вас задерживать. Позвольте проводить вас.

– Не беспокойтесь, я найду дорогу. – Взяв трость и надев шляпу, Дрейер исчез за дверью.

– Ну и что скажите господа? – Круше поднялся со стула и подошел к окну.

– Тумана стало еще больше, – заключил Ардашев. – Надобно поднять из архива дело по убийству его жены. Возможно, что-то и прояснится.

– Бесспорно одно: безумец наделен какими-то сверхъестественными способностями, чью природу определить пока довольно сложно, – высказал предположение Нижегородцев.

– Да-с, положеньице! – огорченно вздохнул полицейский и вспомнил, что за последние несколько дней он ни разу не телефонировал семье. – Что ж, пришла пора и мне откланяться, господа. Честь имею.

Полицейский удалился.

– Могу ли я взглянуть на последние записи в журнале наблюдений? – осведомился Ардашев.

– Безусловно, Клим Пантелеевич! Вот они. Я их недавно смотрел, – доктор положил перед адвокатом толстую книгу. – Прошу.

Придвинувшись поближе к столу, присяжный поверенный без труда отыскал нужную страницу. В этом ему помогла его собственная закладка – едва заметный волосок, выглядывавший из обреза страниц.

Июня 27.

Психическое состояние больного без перемен. Лежит неподвижно и молчит. На вопросы не отвечает. Ночью бредил и кричал: «Угадал! Угадал! Соник!»

Июня 28.

Вел себя тихо и спокойно. Даже ходил в общую столовую, но ел мало. А перед сном вдруг разрыдался. На вопросы о причинах расстройства отвечать отказался, а только плаксиво приговаривал: «Как же так?! Как же так?!» Ночью выкрикивал какие-то команды: «Пли-е! Ура! Пли-е! Ура!»

Июня 29.

Аппетит снова наладился. Ходил на прогулку. Пошел дождь. Спасаясь от него, больной забрался на дерево и долго не слазил, пока его не уговорили.

К вечеру поднялась температура. Ночью бредил и кричал: «Убейте меня! Я не хочу жить без нее!»

Ардашев оторвал голову от журнала. Нижегородцев со скучным видом рассматривал потолок, а Стильванский сосредоточенно правил карандашом какой-то текст. Поймав на себе пристальный взгляд Клима Пантелеевча, он пояснил:

– Да вот, если удается вырвать несколько свободных минут – сразу принимаюсь за книгу. Ее надобно закончить в ближайшие дни.

– Интересно, о чем она?

– О Лермонтове. Через две недели исполняется 70 лет со дня гибели этого великого писателя и поэта. Я посвятил ему книгу. Точнее, исследовал обстоятельства его дуэли. Господин Трощинский обещал издать мою брошюру и разослать по местным гимназиям. Не знаю, удастся ли ему сдержать слово.

– Говорят, что реальные обстоятельства гибели поручика Тенгинского полка далеки от тех, что известны нам еще с гимназической скамьи.

– Вы совершенно правы! – привставая, закипел доктор. – На самом деле майор Мартынов был доведен им до белого каления! И как офицер он был обязан положить конец прилюдным глумлениям над собой. А уж в искусстве колкостей и насмешек мало кто мог соперничать с великим поэтом. Я вот, кстати, нашел воспоминания свидетеля того самого скандала в доме генеральши Верзилиной. По мнению очевидцев, Михаил Юрьевич в тот вечер перешел всякие мыслимые границы злословия. Но и этого ему показалось мало, и он изобразил мелом на ломберном столе Мартынова в виде обезьянки с кинжалом. А потом стал показывать эти художества юной Наденьке Верзилиной, влюбленной в отставного майора, чем и довел бедную барышню до слез. А стоило Мартынову приблизиться к нему, как Михаил Юрьевич принялся тотчас же усиленно стирать сие изображение… да не успел. Я думаю, случись такое в наше время, мало кто из офицеров простил бы подобное оскорбление. И тут нет разницы, от кого бы такая обида исходила: от простого обывателя или, допустим, от Максима Горького. А разве нет?

– Вы, несомненно, правы.

– А вы, я вижу, закончили? – указывая на журнал, поинтересовался врач.

– Да, ознакомился. Скажите, доктор, а у вас нет, случаем, колоды карт?

– Карт?

– Ну да.

– Минутку. – Он выдвинул ящик стола, и, пошарив внутри рукой, вытащил уже распечатанную колоду. – Вот, извольте…

– Глазетные? – удивленно вскинул брови адвокат.

– Да. А что?

– Да нет, ничего. Знаете, – адвокат слегка замялся, – я буду вам чрезвычайно признателен, Куприян Савельевич, если вы снова распорядитесь привезти Фартушина… и потом оставите нас вдвоем.

– Наедине с безумцем? – словно укушенный змеей, подскочил Нижегородцев.

– Именно.

– Но это очень опасно! И я, как врач, не могу согласиться… – начал причитать Стильванский. – И потом, он еще не оправился от недавнего потрясения!

– В таком случае, я буду вынужден отказаться от расследования, – спокойно парировал адвокат.

– Хорошо. Мы будем за дверью. А сколько времени вы собираетесь пробыть с ним? – нервно ломая пальцы, осведомился заведующий.

– Не знаю, – пожал плечами Клим Пантелеевич. – Однако вам не стоит меня ждать. Оставьте ключ, а я потом сам вызову надзирателей и замкну кабинет. А вас, Николай Петрович, я попрошу отправиться в гостиницу, и, не сочтите за труд, передайте моей супруге, что я задержусь.

– Но тогда еще один вопрос, если позволите, – не унимался целитель душевных недугов. – А что вы собираетесь делать с ним столь продолжительное время?

Ардашев усмехнулся.

– Штос заложим-с.

…Утреннее солнце уже начинало золотить верхушки тополей, а Клим Пантелеевич все продолжал метать. В ту ночь ему везло…

19. Игра

…И банк металВ разгаре пьяного азарта;И сторублевики бросал;И сыпалась за картой карта…Андрей Белый

В просторной игровой, убранной на входе бордовыми драпри, кипели страсти. Пахло шампанским, дорогим табаком, французскими духами и шоколадом. Дамы в умопомрачительных нарядах сверкали драгоценностями и радовали мужской глаз соблазнительными линиями оригинальных декольте. Господа во фраках, пиджачных парах и сюртуках представляли собой совершенно разномастную, как по возрасту, так и по общественному статусу, публику. Графы, бароны и даже один сиятельный князь держались с почтительно-высокомерным достоинством. Их движения за столом были размеренны и неспешны. Проигрывали они легко и беззаботно, забывая о недавней неудаче уже в зале мюзик-холла. Под стать им вели себя иностранцы (их было немного: американская пара Браун да эмир Бухарский) и русские фабриканты. Чиновники и мещане, хоть и старались внешне изображать из себя состоятельных гостей заведения, но чаевых лакеям почти не давали и по ходу игры все чаще ощупывали исхудавшие за вечер портмоне.