Убийство на водах - Иван Любенко

– Кто, простите?

– Некая француженка. Представляется бывшей танцовщицей из «Мулен Руж», а на самом деле – девица легкого поведения из салона Грановской-Калмыковой. Правда, выступает с танцевальными номерами в «Мавритании». По-русски говорит с акцентом. Убеждает, что к самому преступлению не имеет никакого отношения; с Заславским познакомилась только вчера. Плачет и клянется, что когда она выходила, то ее кавалер был жив и здоров. Вернувшись, она застала там двух мужчин. Ими оказались Ардашев и Нижегородцев. Капельдинер, кстати, тоже это подтверждает. Но ведь она могла сначала застрелить Заславского, а потом выйти и возвратиться лишь для того, чтобы отвести от себя любые подозрения. А для пущей убедительности грохнулась на руки адвокату.

– Резонно. Но тогда был бы слышен звук выстрела.

– Здесь использовался патрон совсем небольшого калибра. Шум от выстрела минимальный. Убить им можно лишь в том случае, если выстрелить в уязвимое место, например, за мочку уха, или, допустим в глаз… В нашем случае пуля застряла в черепе. Вообще, столь миниатюрное оружие мне встречать не приходилось, – откровенно признался Илья Евгеньевич.

– А вот господину Ардашеву приходилось, – недовольно пробурчал полицмейстер. – Представляете, этот самый присяжный поверенный заявил, что, скорее всего, здесь применялся весьма редкий шпилечный патрон Лефоше, который используется в револьверах Дельвиха. Вот вам, в недавнем прошлом армейскому офицеру, известен этот самый «дельвих»?

Круше отрицательно покачал головой.

– Вот и я об этом, – вздохнул полковник. – Кстати, вы в какой гостинице остановились?

– Пока еще ни в какой. Но собирался найти что-нибудь подешевле. На командировочные, знаете ли, не особенно разгуляешься.

Полицмейстер на миг задумался, а потом сказал:

– Вам надобно обязательно поселиться рядом с Ардашевым. Я поспешествую, чтобы вас разместили в «Гранд-отеле».

– Спасибо, Афанасий Евтропович.

– Да, чего уж там, – махнул рукой Куропятников. – Мне не составит труда протелефонировать в гостиницу с Курзала. А какие у вас планы на завтра?

– Собирался встретиться с газетчиками – народ успокоить, а затем наведаться в Хлудовскую больницу – есть там у меня одно дельце.

– Хорошо. Тогда подъезжайте ко мне… ну, скажем, часа в два. Возможно, и появится какая-нибудь новая зацепка. Я приказал агентам землю рыть…

– Буду непременно. Честь имею, господа.

15. Сашка Лещ

Александр Елагин по метрическим свидетельствам считался еще относительно молодым человеком – на прошлой неделе ему минуло тридцать шесть лет. На окружающих он производил весьма отталкивающее впечатление. И виной тому было его лицо: узкий лоб, приплюснутый нос, вечно прищуренные маленькие поросячьи глазки и надорванная, будто пойманная на рыбацкий крючок, верхняя губа, из-за которой, собственно, он и получил свое прозвище.

Прошлое его было мало кому известно. Разве что вороны да филины Муромских лесов ведали обо всех его кровавых проделках. Поговаривали, что еще лет двадцать назад он обирал карманы пьяных извозчиков да артельщиков, нашедших пристанище под жидким забором трактира, который принадлежал его отцу. Юнцу все сходило с рук, пока городовой не поймал воришку с поличным. В участке разъяренный пристав рассек мальчишке перстнем губу. Родитель, еще недавно собиравшийся открыть второе заведение, немало поиздержался, выплатив «контрибуции» пьянчужкам-потерпевшим и щедро отблагодарив полицейских за согласие замять случившееся «недоразуменьице».

Вечером он устроил отпрыску жесточайшую порку. Отлежавшись пару дней, Сашка сбежал из дома и начал скитаться по Волге. Судьба занесла его в Царицын. Несколько лет «оталец»[30] промышлял воровством, переходя из одной шайки в другую. Сильный духом и крепкий физически, он рано стал пользоваться авторитетом у собратьев по преступному ремеслу. Пришло время, когда «старшие» взяли его на настоящее «мокрое» дело.

В тот вечер они тихо пробрались в купеческий дом на окраине города. Бывшая служанка – любовница их вожака – рассказала, что совсем недавно хозяин продал несколько крупных наделов земли.

Первое время Сашке долго снились молящие о пощаде глаза десятилетней девочки, а потом и это прошло. Трупы сложили в бане и подожгли. На следующий день газеты неистово кричали о невиданной трагедии города на Волге. К розыску душегубов подключили даже жандармов. И результат не заставил себя ждать – все члены банды оказались в руках правосудия. И хоть Елагину светила каторга, на допросах он вел себя с достоинством, а чтобы не сболтнуть лишнего – проколол язык булавкой и девять дней ничего не ел. Искусственное препятствие во рту мешало говорить и заставляло задумываться над вопросами судебного следователя. Привычка контролировать каждое слово осталась на всю жизнь.

Заунывная кандальная музыка и холодный острог недолго сопровождали Леща. При первой же возможности он бежал. Потом таких побегов было еще три. Его арестантские приключения закончились, когда он пристал к берегу Дяди Проши. Матушкин сразу оценил холодный, леденящий взгляд убийцы, от которого у многих начиналось заикание и судорогой сводило скулы. Пятый год служил Сашка у Прокофия Ниловича и за это время всякое случалось. Бывало, Лещ в ожидании жертвы сколь угодно долго просиживал в кустах под проливным дождем. Но уж потом он давал себе волю – все найденные полицией тела были страшно изуродованы, и, как устанавливали судебные медики, несчастных еще при жизни подвергали нечеловеческим пыткам.

О существовании маньяка полиция догадывалась, но отыскать его не могла. Да и как его поймаешь, если убивец совершал злодейства редко и бессистемно? Например, за 1911 год «Кавказский край» лишь дважды поведал об изуродованных трупах. Один – с отрезанными ушами – был найден в Кисловодске в доме на улице графа Граббе (убитым оказался ювелир Шварцман), а другой – на Померанцевской (в каретном сарае нашли подвешенного за ноги купца Сивухина). Страдальца прежде высекли ногайкой, а потом нещадно, словно кабана, осмолили факелом.

Но было у Сашки две слабости: он благоговел перед всякой живностью – кошки и собаки чувствовали в его хате себя полными хозяевами – и мог часами удить карасей в каком-нибудь пруду или мелкой речушке.

Все его излюбленные места были хорошо известны, и потому совсем скоро Лещ предстал перед Дядей Прошей. Оставив снасти во дворе, он прошел в ресторан с черного хода. В дальней комнате за круглым столом сидело человек семь. В правом углу, почти у самого буфета, сияли золотом образа. Пахло ладаном. Посередине возвышался мельхиоровый самовар и медный заварной чайник. Все пили чай вприкуску и слушали восседавшего в кресле Прокофия Ниловича. Заметив Леща, он сострил:

– А вот и рыбачок пожаловал. Небось много лещей наудил? – За его спиной послышалось сдержанное хихиканье, больше напоминающее кашель. – Ссориться с Сашкой никто не хотел, да и небезопасно было иметь такого врага. – Ты чайком угощайся и покамест на ус мотай. – В ответ Елагин лишь пожал плечами и скромно примостился на крайний стул. – Так вот, други мои, – продолжил Матушкин, – какая диковинная картинка вырисовывается: повадился злодей неизвестный смертопреступничать и уже трех гастролеров на суд Божий отправил. – Старик тяжело вздохнул и перекрестился, – спаси, Господи, их души грешные. А ведь они за свое спокойствие нам оброк сполна заплатили… Выходит, кто-то желает нам вред учинить. А что, ежели завтра ему одних варшавских светухов мало покажется? И он, упаси Боже, за нас примется?.. Так что надобно безотлагательно отыскать изувера. И чем быстрей – тем лучше. Слыхал я, что «пауки»[31] тоже за дело взялись, но не верю я их продажным душам. Да и недосуг нам ждать, пока их сыскари раскачаются. А вы, ребятушки, тоже баклуши не бейте – к гостям повнимательнее присмотритесь. Чую, сидит грешник с нами за одним столом и картишки перебирает. А как возьмете изувера на примету – сразу ко мне. Всем ясно? – послышался легкий гул одобрения. – Ну, с богом! – Народ стал покидать комнату. Матушкин повернулся к Лещу: – А ты, Сашенька, не торопись. Останься. Потолковать надо.

Лещ врезался в Дядю Прошу ледяным взглядом, и тот, отведя глаза, недовольно процедил сквозь зубы:

– Ну что целишься на меня зенками, будто дулом водишь?

– Да я, Прокофий Нилыч, просто так посмотрел, не со зла… взгляд у меня с детства такой, – виновато пробубнил Сашка. – Мне матушка покойница еще об этом говорила…

– Да кабы знала бедная женщина, какого упыря на свет породила – в колыбели бы задушила! Ты зачем «аршина»[32] за ноги подвесил и огнем жег? Разве ж я об этом тебя просил?

– Он сам виноват – разревелся как баба. Не по-мужски это. Я и разозлился. Ну, думаю, хлюпик, сейчас я покажу тебе небо с овчинку!