Слишком много привидений - Виталий Забирко

— А куда это мы едем — Островского, четыре? — наконец сообразил спросить я.

Шофер не ответил, молча, как автомат, управляя машиной на сумасшедшей скорости. И в глазах-плошках ничего не мигнуло, будто не к нему обращался.

Зато Люся глубоко вдохнула и открыла глаза.

— Это мой дом. Я там живу.

Что меня больше всего поразило, произнесла это спокойным, будничным голосом, словно в переулке у травматологической больницы ничего не случилось.

Глава 7

Четвертый дом на улице Островского оказался одной из тех самых типовых панельных, пятиэтажек, миллионы которых были понастроены в шестидесятые годы по всей стране и вполне заслуженно именовались «хрущобами» из-за чрезвычайно тесных комнатушек. Точно в таком доме жил и я. Шофер въехал во двор и остановился у крайнего подъезда. Я помог Люсе выбраться из машины, затем склонился к водителю.

— Спасибо, — сказал я застывшему манекену за рулем. — Сколько с меня?

Вместо ответа он рванул с места так, что меня чуть не прихлопнуло дверцей. При выезде со двора машину занесло, и я услышал из открытого окна такси отборный мат. Типа того, каким извращенным способом я, преждевременно рожденный сын чрезвычайно порочной самки из отряда собачьих, должен был свои, испражненные вместе с человеческими миазмами деньги дефлорировать в Рыжую Харю. Все-таки шофер оказался не зомби, а обыкновенным русским человеком. И реагировал на трансцендентные шуточки в соответствии с менталитетом.

— Вот ты и дома. — Я протянул Люсе сумочку.

— Что? — переспросила она, безуспешно пытаясь непослушными пальцами привести в порядок разорванную юбку. Получалось у нее плохо: движения были заторможенные и неуклюжие. Не столь уж чудодейственным средством оказалось снадобье Рыжей Хари. Ничем не лучше транквилизатора.

Люся шагнула к подъезду, пошатнулась, я поддержал ее под локоть.

— В какой квартире живешь?

Она посмотрела на меня долгим взглядом, пытаясь осмыслить сказанное мною.

— Восьмая, второй этаж…

Честное слово, таскать шкафы по лестничным пролетам проще, чем вести девушку в полубессознательном состоянии. Хотя, не скрою, обнимать за талию податливое тело было приятно.

Самостоятельно открыть дверь она тоже оказалась не в состоянии. Я нашел в сумочке ключи, открыл дверь. Квартира была точной копией моей — небольшая однокомнатная клетушка, только планировка зеркальная.

— Сейчас заварю чай, — сказал я, усадив девушку на табуретку в кухне. — Попьешь, станет легче, и будешь бай-бай.

Никаких глупых мыслей в голове не было. За сегодняшний день я и сам порядочно вымотался, потому и решил: как только напою ее чаем, тут же ретируюсь. До моего дома отсюда минут пятнадцать ходьбы.

Пока закипал чайник, я порыскал по навесным шкафчикам. Нашел и чай в металлической коробке, и, как надеялся, аптечку. Коробку поставил на стол, взял из аптечки ампулу нашатырного спирта, раздавил, смочил ватку и повернулся к Люсе.

Девушка сидела на табурете, привалившись спиной к стене, и была похожа на забытую в песочнице куклу. Ноги бесстыдно раскинуты, руки висят, голова запрокинута и повернута вбок. Рот чуть приоткрыт, глаза бессмысленно смотрят в никуда.

Я шагнул к ней, протер ваткой виски, поводил под носом.

Она встрепенулась, вяло замотала головой.

— Не надо…

Я снова провел ваткой под носом.

— Не надо… — захныкала она, как ребенок, неуклюже отмахиваясь.

Когда я попытался еще раз поднести к ее лицу ватку, она перехватила мою руку.

— Не надо… Мне уже лучше…

— Вот и хорошо, — сказал я. — Пойди умойся холодной водой.

— Д-да… — запинаясь, согласилась она и с трудом поднялась.

Пока в ванной шумела вода, я ополоснул заварочный чайник, засыпал гранулированный чай, залил его кипятком, окутал чайник полотенцем и стал сервировать стол. Чашки, блюдца, ложки, сахарница…

— В холодильнике сыр, масло… — услышал я слабый голос девушки и поднял голову.

Люся стояла в проеме кухонной двери, прижимая к синяку на скуле мокрое полотенце. Стояла босиком, на ней был коротенький махровый халат. Совсем иное впечатление, чем пять минут назад, когда она сидела на табурете, производили ее голые ноги. Тогда Люся ничего, кроме жалости, не вызывала, а вот теперь…

— Есть хочешь? — спросил я, поспешно переводя взгляд с ее ног на лицо.

— Приготовь… — попросила она и ушла в комнату.

Я открыл холодильник, достал масленку, пакет с сыром… И тут услышал, как в комнате мультипликационными голосами забубнил телевизор.

«Вот черт! — в сердцах выругался я. — Только этого не хватало!» Оставалось надеяться, что, пока я на кухне, с телевизором никаких штучек твориться не будет. Но надежда была весьма призрачной.

Готовя бутерброды, я прислушивался. За две минуты Люся перебрала пять ночных каналов, и мне это очень не понравилось. Похоже, мои опасения сбывались.

Быстренько покончив с приготовлением бутербродов, я вошел в комнату. Люся сидела в кресле, обеими руками держала перед собой пульт управления и то и дело щелкала им, нацелившись на экран. Небольшой телевизор стоял в углу на письменном столе и мигал программами. Единственным, что не менялось, был мультипликационный красный краб, который, явно издеваясь над Люсей, резвился, выпрыгивая из экрана на столешницу при очередном переключении, а затем снова впрыгивая в кадр. При этом переполох в ночных программах он вызывал нешуточный, словно многосерийные мыльные оперы крутились «вживую», а не были сняты в Латинской Америке как минимум два десятка лет назад.

— Испортился, — не оборачиваясь, сказала Люся. — На всех программах один и тот же дурацкий мультик…

— Люся, — сказал я, загораживая экран, — идем ужинать.

— Погоди, — возразила она, — сейчас переключу…

— Люся, — настойчиво повторил я, — чай стынет. Затем отобрал пульт управления и поднял девушку с кресла за локти.

У меня возникло странное ощущение, что с экрана телевизора кто-то смотрит мне в спину тяжелым, изучающим взглядом. Я щелкнул клавишей на пульте, экран погас, но ощущение пристального взгляда в спину осталось.

— Идем ужинать.

— Но как же… — Люся попыталась глянуть на телевизор через мое плечо.

И тогда я не придумал ничего лучшего, как охватить ее голову ладонями, повернуть к себе лицом и поцеловать. Она не ответила на поцелуй, но и не вырвалась. Оцепенела в моих руках, и только сердце забилось часто-часто. Как тогда в больнице, у двери лифта, отвозившего Владика из операционной в реанимацию.

Я отпустил Люсю. Она смотрела на меня снизу вверх широко открытыми глазами и молчала. А затем стала медленно-медленно приподниматься на цыпочках…