Мой грешный муж - Миа Винси

— Сегодня вечером. Твой отец. Что…

Она поймала себя на том, что проводит пальцами по своему бедру, и остановилась.

— Он поступил неправильно, но он все равно твой отец, — сказала она. — И, несомненно, своим нынешним успехом ты отчасти обязан компенсации, которую он тебе заплатил.

— Компенсации? О, святая невинность.

Он снова перевернулся на спину и закинул руки за голову, уставившись на розовый балдахин. Рукава халата откинулись назад, обнажая его предплечья, которые совершенно не сочетались с розовой шелковой парчой покрывала.

— Как только брак наших родителей был расторгнут — как только было доказано, что первая жена отца умерла всего за год до этого, так что наша мать по закону никогда не была его женой, — Брэма, Айзека и меня забрали из школы как преступников и отправили обратно в Трейфорд-холл. Мы ожидали, что там будет наша мама, но она куда-то сбежала с Мириам — это моя сестра, ей тогда было четыре года. Дом был заперт, прислуги не было, кроме пары старых слуг, и все, что нам сказали, это то, что адвокаты ищут какого-то кузена, который мог бы нас приютить.

— А как же твой отец?

— Мы больше ничего от него не слышали.

— О, Джошуа.

Он все еще казался спокойным, но его голос звучал ровно и жестко, и ей показалось, что она чувствует его напряжение.

— В ту первую ночь в том большом пустом доме… Огня не было, поэтому я попытался разжечь его, но не знал, как это сделать, — продолжил он, все еще обращаясь к розовому балдахину. — Я знал теорию, но не имел практики. Всю мою жизнь до этого момента другие люди все делали за меня. И вот мы были в этом доме, два моих младших брата и я, ни с чем, и я подумал — если бы я только мог разжечь этот огонь…

Она представила себе темноволосого юношу, смотрящего на камин с таким напряжением, что от одного его взгляда могло вспыхнуть пламя.

— У тебя получилось? — спросила она.

Он фыркнул.

— Мне показалось, что прошли часы, прежде чем от этого проклятого кремня посыпались искры. Я зажигал его снова и снова, пока у меня не заболели и не онемели пальцы. До этого я никогда не осознавал, насколько бесполезен. Но да, в конце концов я его зажег.

Эти слова прозвучали как кульминация горькой, лишенной юмора шутки.

— Я не понимаю. Если ваш отец не помогал вам, как вы превратились из трех отвергнутых мальчиков в тех, кем вы все являетесь сейчас?

— Пришел другой мужчина, — тихо сказал он. — Еще один человек, которого мы никогда раньше не встречали, но которому все это дело внушало отвращение. Он приехал в Трейфорд-Холл без предупреждения, без приглашения, остался и поговорил с нами, когда никто другой не захотел, и поклялся помочь нам начать новую жизнь. Айзек, ему было всего десять, хотел поступить на флот и путешествовать по миру, а Брэм, ему было двенадцать, хотел поехать в Индию и ловить тигров, а я хотел…

Он остановился.

— Я сказал, что хочу быть богатым. Этот человек ничего нам не был должен, но он все равно пришел нам на помощь. Лучший мужчина, которого я когда-либо знал.

Слезы навернулись ей на глаза. Она сморгнула их.

— Папа? Он помог тебе? Это и был твой долг перед ним?

— Проклятие. Я не хотел заставлять тебя плакать.

— Я не плачу.

Она прижалась щекой к коленям.

— Вот почему ты женился на мне.

— Я женился на тебе, потому что он попросил меня об этом, и я бы сделал для него все, что угодно. И, говоря о браке и долге…

О боже. Его настроение снова изменилось.

— Вы и так слишком долго медлили, миссис Девитт. Пришло время для награды.

ОН ДВИГАЛСЯ КАК КОТ, мощно, без усилий, только что он лежал на спине, а через мгновение опустился перед ней на колени, положив руки себе на бедра.

Кассандра повторила его позу, испытывая тайный, неожиданный трепет. Он казался огромным на ее кровати из-за своего физического роста и невероятной энергии. Она поняла, что ей нравилось смотреть на него. Ей нравилась его высокая, стройная фигура, очертания его широких плеч, обтянутых темно-красным шелком. Она наслаждалась теплом, которое исходило от него. Быстрой вспышкой его улыбки. Этими блестящими кофейными глазами. Его силой. Его сосредоточенностью. Даже его сбивающей с толку переменчивостью. Это было непривычно, но, несомненно, приятно. Дамы никогда не говорили о похоти, их учили, что это постыдно. Но похоть — это, должно быть, хорошо, решила она, хотя она скорее умрет, чем признает это.

Может быть, сначала он обнимет ее. Или поцелует. Это было бы здорово. Прошло так много времени с тех пор, как кто-то заставлял ее чувствовать себя особенной.

Она ждала. Он побарабанил пальцами по бедрам и оглядел комнату. Если бы она не знала его лучше, то сказала бы, что он тоже не знает, что делать дальше.

— Мне жаль, — сказала она. — Я не знаю, что делать дальше.

— Возможно, мне следует начать первым. Чтобы показать тебе.

Ее воображение попыталось представить это и взбунтовалось.

— Как ты сможешь дотянуться?

Он отстранился, широко раскрыв глаза, а затем расхохотался так, что матрас закачался у нее под коленями.

— Я имею в виду, на тебе, — сказал он, все еще смеясь.

— Нечестно смеяться надо мной. Вы, мужчины, не можете требовать от женщин невинности, а затем насмехаться над нами за то, что мы именно такие, какими вы хотите нас видеть.

Он провел рукой по лицу, и его смех перешел в стон.

— Уверяю тебя, я не смогу дотянуться. Это одна из трагедий человеческого бытия.

— Что ж, еще одна трагедия человеческого существования в том, что женщины рождаются без знаний о таких вещах, — раздраженно отрезала она. — Так что, если ты хочешь, чтобы я соблюдала наше соглашение, тебе придется перестать смеяться надо мной и попробовать объяснить.

— Ты собираешься довести дело до конца, не так ли?

— Мы заключили сделку.

— Ты очаровательна.

Его тон был таким же томным, как летний полдень. Он медленно поднял руку, затем прикоснулся костяшками пальцев к ее щеке, прикосновение было таким теплым, что могло растопить шоколад. Он водил костяшками пальцев взад-вперед, взад-вперед, и она подстроила свое дыхание под его ритм. Его глаза изучали ее, наполовину озадаченные, наполовину… обеспокоенные? Затем его взгляд упал на ее губы. Снова на ее глаза. Снова на рот.

И она подумала: "Сейчас мой муж поцелует меня".

Она закрыла глаза и стала ждать. Его губы будут такими же мягкими