Рысюхин, это можно пить?! - Котус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двадцать пятого до обеда успели доделать второй пикап, трёхосный. И, пока я собирался в гости к барону Клёнову, Иван Антонович организовал испытательный пробег. Участвовать в нём должны были четыре дружинника, четырнадцать мешков с песком на сиденьях в кузовах вместо бойцов и несколько десятков таких же мешков в роли груза. Броневики должны были проехать по дорогам до Червеня и обратно, потом покататься по полям вокруг имения и уже завтра — проедут, если всё будет в порядке, вдоль Умбры до места впадения в неё Щучьей. Ну, и обратно, разумеется. Одобрил все эти планы и пошёл собираться.
Я не впервые должен был встретиться с бароном Клёновым, но сегодня — уже не как проситель о продлении аренды, а как сосед в минимум равном с ним статусе. У него, скажем так, стаж баронства намного дольше — Клёновы были баронами уже на тот момент, когда мой предок получил покровительство Рысюхи и с ним — дворянство, но, у меня, скажем так, уровень баронства выше: я личный вассал правителя и не вхожу в иерархию дворян как губернии, так и Великого княжества. То есть, уровень моего сюзерена намного выше, что повышает и мой статус. Конечно, в наше время на такие тонкости в обычной жизни мало кто обращает внимание, но и не забывают тоже, а при необходимости быстро вспоминают.
Ладно, это меня опять на нервной почве в занудство потянуло. Обычно мне все эти тонкости и «толстости» в значительной степени безразличны, я даже не стал выяснять у своей половинки, почему костюм с императорского приёма, приемлемый для визита к графу не годится для поездки в гости к барону. Просто молча надел новый, в той же, кстати, тёмно-синей гамме. И, насколько я далёк от понимания важности выбора пуговок на подкладке или способности отличать «коралловый» от «персикового», но тут сразу почувствовал разницу — при всём старании и умениях Якова Наумовича, его произведение уступало по классу продукции могилёвских портных. Не могу даже выразить словами, но чувствую — не то. Если честно, меня эта моя способность даже несколько пугает — в кого я превращаюсь⁈
Я до этого знал, что сосед-барон женат и имеет детей, но подробностями его семейной жизни никогда не интересовался. И даже бабушка, при всём её самомнении и стремлении к статусу, на баронских дочек даже не смотрела, поэтому изучать вопрос пришлось в некоторой даже спешке — благо, Машенька перемыла все соответствующие косточки и готова была давать консультации. У барона было две жены и трое детей. Старшая дочка считалась наследницей рода, ей нашли мужа-консорта из отдалённо-родственного, но не титулованного рода Кленовицких откуда-то из-под Столбцов. Если самого барона звали просто и понятно — Николай Иванович, то старшая дочка, тридцати четырёх лет, кстати говоря, щеголяла редким в наших краях именем — Флора. Следом шли дети от второй жены — сын Фёдор, старше меня на год и дочка Фаина, на два года младше. Странная тяга к букве «Ф» в именах детей никакой внятной версии у кумушек не имела, зато все обсуждали то, что вторую жену барон взял после того, как стало очевидно, что первая больше детей иметь не сможет — вариантов объяснений причин было больше полудюжины точно, и достоверность всех была примерно равной, то есть — минимально возможной.
Пока узнал или вспомнил всё это — как раз доехали до сердца владений соседа — деревни Клёново. Сам барон здесь не жил, но возле неё располагалась тотемная кленовая роща площадью, как неоднократно упоминал сам барон, сто двадцать гектаров, от дороги на Рованичи до речки Мена и по длине от одной деревни до другой. Сама деревня была не слишком большая, поменьше Викентьевки, дворов пятьдесят, и располагалась на двуглавом холме. Но зато в ней была своя школа[1], устроенная попечением барона. Я ревниво отметил, что у меня в Викентьевке школа больше и лучше, правда, учителей и учеников у меня меньше. Ещё пять вёрст по дороге, обсаженной по обеим сторонам не только клёнами, но и дубами, а также липами, вперемешку — и мы добрались до баронского имения.
Дед обозвал это «типичной помещичьей усадьбой с местным колоритом», который заключался в обильном использовании бутового камня, а точнее — валунов, собранных на окрестных полях, которые приносили этот «урожай» на зависть иным структурам. Зато предки барона без труда нашли материал на полуподвальный этаж и несущие конструкции основного здания в виде массивных каменных колонн. Дом делился на среднюю часть, что выходила на главный фасад торцом, украшенным шестью белёными колоннами, и два поперечных крыла на двенадцать окон каждое. Над средней частью, которая и без того была несколько выше боковых, был построен мезонин с балконом, лежавшим на тех самых декоративных колоннах.
«Не исключено, что колонны на самом деле — просто оштукатуренные и покрашенные брёвна. Такое частенько случалось у провинциальных дворян в моём мире».
«Да ладно, тут булыжника в полях столько, что можно вторую бобруйскую крепость построить, и ещё на мощение дороги до Смолевич останется. Зачем затеваться с брёвнами, которые то лопаются, то гниют, то их шашель ест?»
«Может, и так. Тебе не всё ли равно?»
«Абсолютно».
Далее была торжественная встреча на крыльце и взаимные представления, в том числе присутствовала и наследница со своим мужем, а вот их детей — внуков Николая Ивановича — по малолетству к действу не привлекали.
Если я, или кто ещё, узнав о муже-консорте из бедного рода, ожидал увидеть подчинённое и тихое, если не забитое, существо — то сильнее ошибиться вряд ли было возможно. Михаил Николаевич оказался уверенным в себе крепким и басистым дядькой тридцати пяти лет. Телосложением он напоминал мне хирурга, что латал меня после взрыва в хозяйстве у Конопельченко. Ростом чуть ниже Суслятина, но ещё шире, чем он, как выразился дед — комплекция серванта. Может этот человек и вошёл в род жены, но в их семье главой был именно он, пусть и носил «серебряный» перстень рядового родовича. И Флора, супруга, льнула к мужу, как рябинка к дубу.
«Брак по расчёту бывает удачным, если расчёт — правильный».
«Хорошо сказано. Кто автор?»
«А пёс его знает. Кто говорит, что Шиллер, кто — что Ежи Лец. Если и правда последний — то получается вторая и последняя мысль, в которой я
