Йод - Андрей Рубанов

К вечеру подъехали к многоэтажной гостинице в окружении чисто выметенных асфальтовых дорожек, кустов и деревьев, я вышел и уловил давно забытый запах; гостиница оказалась не гостиница, а пансионат, причем ведомственный. Собственность ФСБ. Почему-то практически пустой.

В каждом номере был просторный балкон, а под балконом гудело и шуршало Каспийское море.

Мне принесли две бутылки местного дагестанского шампанского и рекомендовали отдыхать.

Я не хотел отдыхать; в Москве сидела грустная жена, в комнатах нашей квартиры не было штор, с потолков свисали голые лампочки, и раз в неделю сын протирал до дыр колени на новых джинсах – если бы шеф дал мне три дня отпуска, я бы потратил это время на хлопоты по хозяйству. Но шеф жил в немного другом мире; уговорив первую бутылку и вдоволь насмотревшись на пенные атаки длинных злых волн, я понял, что таким образом Бислан проявляет обо мне заботу. Показывает, что умеет жить. И предлагает мне учиться тому же.

Конечно, выходные на море были устроены не персонально для меня – ближе к ночи и сам шеф приехал, вместе с заместителем, и тут же пошел купаться, хотя вода была холодна.

Я тоже прошелся по острым камням, но в воду не полез, хотя надо было все же рискнуть. А лучше – раздобыть серф и попробовать прокатиться. Только где в городе Махачкале найти доску для серфинга?

Да и не умею я на серфе.

Последний раз я плавал в море, будучи подростком пятнадцати лет, в пионерском лагере близ Евпатории. А для меня, сугубо сухопутного человека, вдобавок бывшего пионера, поэта и романтика, море – практически священная субстанция. Дважды в своей жизни я остро мечтал о море: когда сидел в офисе, фиолетово-желтый от переутомления, загребая деньги лопатой, и когда сидел в тюрьме, фиолетово-желтый от недостатка свежего воздуха, вылавливая вшей из нижнего белья. Если разобраться, Бислан сделал мне большой и важный подарок, и после того, как я вернулся, по темноте, на свой выложенный кафелем балкон и прикончил вторую бутылку жесткой, но вполне кондиционной шипучки, я уже был полон благодарности к своему работодателю. Хотя чувство вины перед женой оставалось. Она тоже была бы рада морю, она его тоже заслужила. Судя по всему, в этом санатории Бислану нечего было мне сказать – разумеется, не все у него шло гладко и его дорога к креслу президента республики не была прямой. Он сделал сумасшедшую политическую карьеру, но не мог помочь своему народу выбраться из руин, – это не под силу одному человеку, будь он хоть Де Голль, хоть Кемаль Ататюрк. Нужны исполнители, время, силы, деньги, наконец – у Бислана не было почти ничего. На следующий день после обеда я попросил шефа об аудиенции и спустя полчаса, открыв дверь его номера, увидел мэра Грозного лежащим на диване – он вполглаза смотрел телевизор, какую-то ерунду, чуть ли не рекламу, вдобавок с выключенным звуком. Большой усталый человек в носках и пятнистых штанах. Увидев меня, сразу сел и мгновенным движением огромной ладони согнал с лица сонливость, подобрал повыше мышцы лба и щек, улыбнулся, нахмурился – пришел в рабочее состояние, но я сразу понял, что зря приперся; шеф, скорее всего, специально уехал – как из Москвы, где его осаждали сотни желающих «восстановить знакомство» и где ему приходилось два раза в неделю менять номер личного телефона, так и из Грозного, где исчезало без вести по пять человек в сутки, – уехал на два дня, по-русски гово10 ря, оклематься, и я, конечно, был ему важен и нужен, но в тот день ему вообще никто не был нужен, и его обаяние, и размах плеч, и улыбка, и чрезвычайно звучный баритон, и «стечкин» за поясом широкого ремня – все было в первую очередь приемами игры, а уже во вторую очередь неотъемлемыми качествами личности. Если ты обаятелен и силен от природы, но вынужден на протяжении полугода раскручивать обаяние и силу на полную мощность, однажды ты устаешь, и тебя тошнит от собственного обаяния.

Взъерошенный, загорелый, он выслушал деловитого, немногословного пресс-секретаря: тот отчитался о работе, сунул папку с вырезками из столичных газет, – Бислан открыл, стал смотреть, его глаза едва не слипались, и пресс-секретарь вежливо вынул папку из его пальцев, закрыл, положил на столик, сказал: «Потом прочитаешь, отдыхай» – не фамильярно, а на правах близкого товарища, соседа по централу «Матросская Тишина».

Пресс-секретарь так и не отдохнул за те полтора дня, не смог расслабиться. Он выпивал, ел местную еду, часами просиживал на балконе, в пластиковом кресле, вытянув ноги и наблюдая жемчужные переливы меж собой и горизонтом, и хвалил свою предусмотрительность, заставившую прихватить из дому две пары чистых носков; в городе были перебои с водой, она не всегда текла из кранов, а если текла, то в любой момент могла перестать вытекать. Пресс-секретарь много и старательно дышал соленым воздухом и, если бы провел на берегу не сорок часов, а сто сорок, получил бы много пользы для здоровья и нервов, – но, повторим, почти ничего не получил. Он был сложно сделан или думал, что сложно сделан, – так или иначе, ему всегда, с раннего пубертатного юношества, приходилось настраивать себя на отдых, мысленно вращать какие-то специальные внутренние рукоятки, позволяющие выйти из режима движения в режим покоя. Внезапный набег на каспийское побережье вышел слишком кратким, скомканным – пропитанный разнообразной тюремной дрянью организм пресс-секретаря ничего не понял.

В вестибюле пансионата стояла будка междугородного телефона, и он несколько раз звонил в Москву, говорил с женой.

За час перед отлетом у него разошелся шов на левом ботинке, и он сильно расстроился.

А Каспий был прекрасен, бесшабашен и упруг. Он ревел. Он очень обижался. Ведь люди, разумеется, должны приезжать на его берега не в камуфляже, с автоматами – а в белых штанах, на машинах с открытым верхом, чтоб сзади торчали в небо доски для серфинга.

Глава 11. 2009 г. Не хочу быть серфером

– То, что ты ушел оттуда, – сказал Иван, – меня не удивляет. Меня удивляет, что ты так долго продержался.

– Семь лет.

– Критический срок, – брат авторитетно ухмыльнулся. – Первые два года летаешь, как на крыльях. Строишь контору на голом энтузиазме, на интересе к новому делу. Первые два года тебя прет. Ты совершенствуешься. Следующие два года охладеваешь и тянешь лямку. Потом еще два года скучаешь. Это этап разочарования А на седьмой год ты уже ненавидишь свою работу. И ухо11 дишь. Так утверждают западные психологи.

Скорее так утверждали не западные психологи, а моего брата Ивана жена, она действительно была психолог. В начале девяностых несколько моих знакомых и друзей дружно женились на психологинях. Перезнакомились в университетском общежитии, так и сладилось. Умение разложить мозг на составные части по методике Карла Густава Юнга не помогло молодоженам, большинство семей распалось. Кто-то развелся спустя три-четыре года, кто-то протянул почти десять лет. Но брата моего Ивана супруга была особенная, у нее ничего не распалось и не могло – таких женщин можно сбрасывать на северную льдину, чтоб через год обнаружить на той льдине симпатичный домик, палисадник, пылающий очаг и группу ухоженных детишек.

– Семь лет, – повторил я, отхлебывая свой вечный чай с лимоном. – С нуля поднялись. Ни одна сволочь не помогла. Ни один банк не дал кредита. Ни один налоговый инспектор не пошел навстречу. Ни один мент или пожарник не вышел от меня с пустыми карманами...

Иван опять ухмыльнулся.

– Мне-то не рассказывай.

– Извини. Ты этого тоже хлебнул, да. Может, хоть ты мне скажешь, почему мы с тобой двадцать лет говно хлебаем?

– Ничего мы не хлебаем, – твердо возразил Иван. – Банк не дал кредита, подумаешь. Лучше скажи, чем будешь заниматься.

– Пока ничем. Отдохну.

– А потом?

– Не знаю. Честно. Хотел у тебя совета спросить.

Кроме кофе и чая взяли еще по шарику мороженого, устроились в кофейне, в некурящей зоне. Иван презирал никотин, а я мог и потерпеть, тем более что в некурящей зоне всегда свободнее, и вдобавок столики чище – пока сидели, я нашел только одно небольшое пятно, вытащил из настольного зажима салфетку с фривольным логотипом заведения и довел поверхность до идеального блеска.

Мы вместе взрослели. Однажды меня, двенадцатилетнего, сильно прижала астма, и я был перемещен из деревни к родственникам. В город Домодедово. Воздух города Домодедово почему-то втекал в легкие тощего заморыша Андрюши свободнее, чем более сырой и холодный воздух родной деревни. Почти полгода заморыш прожил у дядьки с теткой, Иван был их сын, а заморышу, соответственно, двоюродный брат. Заморыш очень любил их веселую современную семью и с удовольствием пошел вместе с Иваном в его школу и в его класс, где всю осень восемьдесят первого года приятели занимались в основном изучением трусов на старшеклассницах (разработка и практическое использование сложной системы укромных дырок в женских раздевалках и туалетах, а также стратегических точек наблюдения под лестницами, далее – подробный обмен впечатлениями; шестой класс средней школы – важнейшая эротическая эпоха). Потом заморышу стало лучше, и его вернули домой – но Иван остался ему другом и единомышленником даже спустя двадцать восемь лет, когда цветочки на женских трусах уже перестали интересовать обоих.