Простые радости - Клэр Чемберс

сказала Марта, поправляя шарф, который сбился во время потасовки. – Это у нас обычное дело.

Кажется, стычка только ее взбодрила. Джин почувствовала прилив нежности к своей тихой пригородной улице, где единственный звук, который может нарушить покой ее обитателей, – это жужжание газонокосилки или звяканье молочных бутылок.

– Я смотрела ваши картины, – сказала она. Она собралась было рассказать подробнее, но струсила, увидев, как помрачнела Марта. – Они мне понравились, – закончила она неловко.

– Пожалуйста, больше ничего не говорите, – сказала Марта, подняв руку, как будто защищаясь от удара. – Ненавижу, когда хвалят мои работы.

– Но это же лучше, чем критика? – сказала Джин, чувствуя, что вынуждена оправдаться. Она никогда еще не встречала настолько невосприимчивого к лести человека.

– Невозможно принимать комплименты, а на критику не обращать внимания. И то и другое – притворство, и относиться к ним следует одинаково. Я решила не обращать внимания – ради своего душевного спокойствия. – Произнося это, она нервно теребила свои лангеты, расстегивая и затягивая ремешки.

– А вы выставляетесь? В разных там галереях? – Джин опять почувствовала, что ходит по тонкому льду, но остановиться не могла.

– Я пытаюсь собрать коллекцию работ, которой буду полностью довольна. – Голос у нее был раздраженный. – В этот мир трудно пробиться.

– Не сомневаюсь, – пробормотала Джин, отступая на твердую почву.

– К счастью, два дня в неделю я даю уроки, и этого хватает на жизнь.

– Должно быть, трудно это совмещать.

– Преподавание высасывает из меня силы и отнимает время. Но у меня это хорошо получается, – сказала она, как будто оправдываясь. – А в остальные дни я пишу.

– Тогда не буду больше вас задерживать, – сказала Джин. – Не хочу отнимать у живописи драгоценное время.

– Ничего страшного. Все равно днем здесь никудышный свет. Так… Гретхен. – Марта опять села и принялась рыться в коробке из-под печенья, озадаченная тем, что там пусто. – Она, наверное, уже замужем.

– Да, за милым человеком по имени Говард. Он, конечно, не отец девочки. Маргарет.

– Маргарет. Ну-ну. Теперь я чувствую себя виноватой, что не поверила ей. Но с другой стороны, невозможно же поддерживать всю эту чушь про непорочное зачатие, правда?

– Я стараюсь относиться к этому непредвзято, – сказала Джин. – Вернее, я не сомневаюсь, что ученые докопаются до сути. Но мне интересно, что думаете о Гретхен вы.

– Вы только не подумайте, что я считаю Гретхен обычной врушкой. Вовсе нет. Но я не верю в сверхъестественное, и она не могла забеременеть, находясь в Святой Цецилии. Мы никогда не оставались одни. Невозможно было ириску развернуть так, чтобы чертова Бренда не услышала.

– Мисс Хафьярд примерно так и сказала. Хотя она не была так строга к Бренде.

– Старшая сестра, – сказала Марта и покачала головой, вспоминая. – Она меня не очень-то любила. Насколько я помню, у нас случались стычки.

– Вообще-то она передавала вам наилучшие пожелания, – сказала Джин в надежде, что Марта устыдится и смягчит свою точку зрения. Она и раньше замечала, что когда люди говорят “я не нравлюсь такому-то”, неприязнь, как правило, направлена и в обратную сторону.

– Ох уж эти люди, которые желают мне добра, – воскликнула Марта. – До чего же трогательно.

Джин вспомнила, что Элис назвала Марту “ершистой”. Было, конечно, сложно себе представить, что они дружили со сдержанной благонравной Гретхен.

– Вы, наверное, ни с кем не общаетесь из тех времен?

Марта фыркнула.

– Да уж.

– Боюсь, я не могу передать вам наилучшие пожелания от Гретхен, потому что она не знает, что я с вами встречаюсь, – сказала Джин.

– Вы ее еще увидите?

– О да. Медицинские исследования продолжаются.

– Вы не могли бы передать ей от меня небольшой подарок? – спросила Марта, вытаскивая папку из ящика верстака.

Внутри оказался набор отпечатанных на шелке изображений птиц, фруктов и цветов размером с открытку. Смелые, живописные и красочные, они были совсем в другом стиле, чем серые городские пейзажи. Она какое-то время перебирала эту коллекцию замотанной рукой, отбирая и отвергая разные возможности, и в конце концов остановилась на отпечатке вазы с мандаринами.

– Это… эээ… – сказала Джин и как раз вовремя вспомнила запрет на комплименты. – Я уверена, что Гретхен будет в восторге.

По счастью, Марта сосредоточенно искала конверт для отпечатка и не услышала этих слов или пропустила их мимо ушей. Она на секунду вышла из комнаты, пока Джин застегивала жакет и собирала сумки. Она размышляла, купить ли еще флорентинок по дороге домой или обойтись без них, когда Марта вернулась с плотным конвертом в руках.

– Пусть у нее будет что-нибудь на память обо мне, – сказала она.

– Как мило с вашей стороны, – сказала Джин, пытаясь представить себе эти мандарины в доме Тилбери на стене между альпийской сценкой и вышивкой. Внезапно ей пришла в голову новая мысль, и она сказала:

– Вы хорошо помните здание Святой Цецилии? Можете нарисовать мне план?

– Да, по крайней мере нижний этаж, где были наши палаты. До верха я так и не добралась.

Джин передала ей свой открытый на чистой странице блокнот и смотрела, как Марта, сосредоточенно наморщив лоб, набрасывает аккуратную схему быстрыми уверенными штрихами и подписывает рисунок с ироничным росчерком.

– Спасибо, – сказала Джин, улыбнувшись с благодарностью. – А теперь оставлю вас в покое.

Она не знала, можно ли будет безопасно отбыть или у дверей притаился Деннис, готовый рвануть внутрь при первой же возможности, но на Луна-стрит все было спокойно.

– Что ж, встреча с вами превзошла мои самые смелые ожидания, – сказала Марта на прощание. – Вы уж точно всколыхнули прошлое. И лечебница Святой Цецилии, и мои родители – и все за один день!

У ваших домашних туфель стоптались задники? Я успешно починила несколько пар, подшив изнутри старый воротник. Полужесткий воротничок от мужской рубашки идеально подойдет и продлит жизнь ваших тапочек.

10

На Чаринг-Кросс случилось какое-то происшествие, и там царила полная неразбериха. Был час пик, в здании вокзала собрались толпы. Все вглядывались в табло отправления – оно отказывалось показывать номера платформ – и ожидали объяснений громкоговорителя, который загадочно молчал. Люди начали терять терпение, снаружи у стоянки такси выстроились очереди. Раз в несколько минут метро извергало свежую порцию пассажиров, которые тут же присоединялись к толпе. Пошел слух, что на “Лондон бридж” кто-то упал на рельсы; поезда оттуда задерживались.

– Если кто-нибудь прыгает под поезд, машинист получает выходной, – с апломбом сообщила своей спутнице женщина, стоявшая перед Джин.

– А я и не знала, – был ответ.

– Они не любят об этом распространяться, – сказала первая, заглушая речь громкоговорителя, который только что ожил, потрескивая.

Идиотка, подумала Джин и сжала зубы. Ее всегда выводило из себя, когда люди невозмутимо изрекали полную чушь. А теперь она еще и объявление пропустила.

– Что такое?