Мишень для темного ангела - Анна Данилова

Женщина, которая открыла мне дверь, показалась мне подозрительной. Кто такая? Что делает в квартире убитой? Вот всегда, когда умирает человек, обладатель дорогой квартиры, в его доме появляются разные подозрительные личности, выдающие себя за наследников, родственников, близких друзей. Здесь подпись подмахнули, там кому нужно заплатили, и все – квартирка продана!

Но меня эта квартира интересовала меньше всего. Я хотела узнать как можно больше об этой Норкиной и потом попытаться найти человека, которому была выгодна ее смерть. То есть мне надо было сделать все возможное, чтобы вытащить Гарри из изолятора.

Будь я уверена, что женщина, которая открыла мне дверь, на самом деле имеет к покойной самое непосредственное отношение, я никогда бы не позволила поступить с ней так грубо и дерзко. Но что сделано, то сделано…

Я, открыв дверь ванной комнаты, куда заперла ее буквально на несколько минут, пулей вылетела из квартиры и бросилась бежать подальше от этого дома. Бежала до тех пор, пока не оказалась в тихом тенистом дворе. Опустилась на скамейку и дрожащими от волнения руками раскрыла коробку.

Как я и предполагала, это были открытки и письма, причем практически все – из Екатеринбурга, от Гореловых. Гарри… Он не лгал мне, когда рассказывал о своих родителях. Правда, датированы они были 2010 годом, то есть написаны пять лет тому назад. Либо больше не писали, либо присланные ими письма Норкиной почему-то выбрасывались. Бывает, что письма оставляют ради сохранения адреса.

Были в коробке и кулинарные рецепты, написанные размашистым и неразборчивым почерком, где я разобрала лишь названия двух тортов «Наполеон» и «Сметанник». Возможно, это были любимые торты хозяйки. Еще были листочки с нарисованными на них моделями блузок, платьев и юбки. Очень схематично.

И вот среди этих милых сердцу хозяйки записочек и писем я нашла стопочку зажатых синей скрепкой товарных чеков разных интернет-магазинов различной давности, из которых я поняла, что Эльвира Андреевна предпочитала английский трикотаж, итальянское постельное белье и прочие, приятные женщине вещи. Все это было доставлено ей в Козихинский переулок…

И совершенно неожиданными были чеки из Германии, судя по названиям, она делала заказ на семена цветов и овощей, которые доставлялись почему-то в поселок Домодедово, получатель – Киреев Андрей Семенович. Этому же адресату из интернет-магазина «Персик» были доставлены буквально три дня тому назад: венгерский бекон, свиная грудинка, сыр, кофе, конфеты, коньяк, лимоны, длинный список, аж на девять тысяч рублей!

Кто такой Киреев? Кем приходился Норкиной? Может, этот человек сумеет пролить свет на семейные дела Норкиной? Вдруг окажется, что он знает и Гарри?

Я остановила такси и попросила отвезти меня в Домодедово.

…Расплатившись с водителем, я вышла на зеленую, пропеченную солнцем улицу и остановилась в тени большого дуба, росшего по правую сторону от массивных металлических ворот. За время пути я так и не сумела найти более-менее реального повода попасть в этот дом, познакомиться с Киреевым. Но время шло, мне надо было срочно что-то придумать. Я подошла к калитке, собралась уже было нажать на кнопку звонка, лихорадочно соображая, что я буду говорить этому Кирееву, как вдруг калитка распахнулась, и я нос к носу столкнулась с женщиной в соломенной шляпе. Типичная дачница! В руках ее была корзинка, а в ней – две пол-литровые банки с медом.

– Это здесь продают мед? – спросила я первое, что пришло в мою разгоряченную голову.

– Да, проходите… Правда, Андрея Семеновича дома нет, но его внучка вам продаст.

– А как зовут внучку? – спросила я у дачницы.

– Катя! Да вон и она!

По дорожке в мою сторону шла девушка в джинсовых шортах и красной майке. Длинные каштановые волосы забраны в узел на макушке. Синие глаза смотрят спокойно и весело. Как бы и я хотела быть такой вот, без проблем и забот, подумалось мне тогда.

– Вы тоже за медом? – спросила девушка.

– Да… Только деньги сейчас подвезут… Можно я здесь подожду? – Я почувствовала, как лицо мое становится красным, словно вся кровь собралась под кожей на моих щеках и теперь пульсировала, отдаваясь в висках.

– Конечно, проходи! – Она улыбнулась мне, сдувая с лица золотистый локон. – Пойдем вон туда, в беседку!

Недалеко от двухэтажного добротного дома в саду стояла беседка под прозрачной бирюзовой крышей, от чего все, что стояло там, мебель и даже банка с молоком казались голубыми.

– Ой, молоко забыла убрать в холодильник… Подожди… Да сколько тебе меда-то принести?

– Одну баночку… пол-литровую…

– Хорошо, сейчас.

Она быстро вернулась. За это время я успела рассмотреть лежащий на столе большой альбом с рисунками. Думаю, это правильно было бы назвать эскизами к портретам и натюрмортам. Тот, кто рисовал эти эскизы, был человеком очень талантливым. Вот я, к примеру, не умею рисовать. У меня вообще нет никаких талантов. И слуха нет… Похоже, тот самый медведь, который ходит по ушам, лишая людей слуха, придавил еще и мои мозги, подумалось мне…

– Может, компот? У меня есть холодный, клубничный, – предложила, вернувшись из дома, Катя, ставя передо мной банку с медом.

– Спасибо, не откажусь.

– Тогда подожди еще немного. Тебя как звать-то?

– Оля.

– А меня – Катя! Ты дачница? – крикнула она уже откуда-то из глубины дома.

– Да… нет…

Она вернулась с кружкой, наполненной до краев ярко-красным клубничным ароматным компотом. Никогда в жизни я не пила такого вкусного компота!

– Спасибо… А ты… здесь живешь? Внучка Андрея Семеновича?

– Да… Вот только внучкой я ему стала недавно, прикинь! Буквально пять лет тому назад. Нет, конечно, я всегда была его внучкой, да только не знала об этом… У меня родители умерли, а мой дед ничего обо мне не знал… Я – детдомовская… Однажды мой дед, случайно, перебирая документы моей мамы, наткнулся на один мой детский рисунок, нашел меня… Знаешь, это нечто… Помню, сижу я себе, рисую… Вечер был, как раз после ужина… И вдруг приходит наша воспитательница, Татьяна Николаевна, и как-то странно смотрит на меня… А потом и говорит: Катя, у тебя дед нарисовался. Да-да. – Глаза ее сияли, и от того, как она рассказывала, с каким чувством, я почувствовала, как кожа моя покрывается мурашками. – Дед к тебе приехал! Иди, встречай!

Я даже не помню, как оказалась внизу. Смотрю, стоит симпатичный высокий старик в джинсах, джинсовой жилетке, голубой рубашке. Лицо растерянное. Смотрит на меня…

– Вы – мой дед? – спрашиваю.

– Это ты Катя Суркова?

– Да, – говорю, – это я. А вы кто?

– А я твой дед…

– Что, реально? – радовалась я за нее, представляя себе эту волнующую встречу.

– Знаешь, по документам он мне никто, это потому, что моя мать… она была неблагополучная, думаю, наркоманка… и все такое… Но он показал мне ее фотографию… Я – точная ее копия! Вот потому я ему и поверила. Чтобы переехать к нему, об этом не могло быть и речи, говорю же, документы не в порядке… Мама-то умерла давно… Ну и подозреваю, они с моим дедом были в конфликте. Но ему разрешено было навещать меня, что он и делал. Привозил мне подарки, давал потихоньку деньги. Он такой классный! Сейчас, когда аттестат почти в кармане, у нас двадцатого июня выпускной, меня отпустили, мол, лети, птичка… мне же надо к экзаменам готовиться, в Суриковский институт… Кроме работ, которые я должна представить, нужно так много всего знать!

Она говорила, словно нашла наконец в моем лице благодарного слушателя, с которым можно поделиться всем тем, что ее так волнует и, одновременно, радует. Я видела перед собой совершенно счастливого человека, который точно знал, чего хочет от жизни – стать художником!

– …К примеру, какие вы знаете произведения эпохи Ренессанса? Или… ваше понимание колорита в живописи… Ой, так много всего… просто голова кружится… Но работы я свои уже отправила, думаю, меня примут… Я лучше всех в детдоме рисовала!

Я смотрела на нее и спрашивала себя, уж не дочь ли она Эльвиры Андреевны? Но в квартире Норкиной я не один ее фотопортрет видела, и тот, что с траурной лентой, большой, тоже хорошенько успела рассмотреть – ничего общего с Катей Сурковой я не нашла. Может, у этого Киреева есть еще одна дочь? Или Норкина вовсе ему и не дочь? Может, племянница… Но то, что они каким-то образом связаны, точно, иначе зачем ей было посылать ему посылки?

Надо было срочно каким-то образом озвучить это имя – Эльвира. В каких бы отношениях ни состояли Киреев и Норкина, они точно знакомы, а если так, то он наверняка уже знает о том, что она умерла.

– А где твой прекрасный дед? – как можно легкомысленнее произнесла я, хотя в ответ могла услышать что-нибудь о готовящихся похоронах или о чем-то в этом роде.

– Он к своему другу пошел, тот обещал ему какую-то рассаду… Они – садоводы, помешаны на цветах… Если хочешь, я покажу тебе его розы, они за домом… Дед в этом году хочет прямо здесь, на видном месте разбить розовую клумбу, он и ограду красивую такую, витую заказал, чтобы снести это безобразие… – Катя махнула рукой на высокий деревянный забор, тянущийся от ворот до соседской рабицы, – и тогда все увидят его розы… Но тебе, наверное, не очень-то интересно все это…