Среда обитания приличной девушки - Галина Хованова

На обход мы пошли втроем — Света, я и мой папа, которого я по доброте душевной пригласила тоже поучаствовать в такой экзотике — ночной поход в зоопарк. Светка приготовила банку из-под зеленого горошка «глобус», приплюснутую так, чтобы получился носик, налила туда воды с вареньем и насыпала лекарство. Потом подумала-подумала и приготовила вторую такую же банку, только с питьем, без лекарства, объяснив нам, что если поить только самку, то орангутан так беснуется, что просыпаются все остальные обезьяны.

И вот мы почти на месте. Там, где содержатся крупные особи, зрители от обезьян отделены сначала крупной решеткой, потом проходом вдоль клеток, а потом мелкой сеткой от пола до потолка. Мы стоим у стеночки, метрах в четырех от клеток, а Света, поскольку деваться ей некуда, идет по проходу. В одной руке — одна банка, в другой руке — другая, под мышкой — журнал обходов.

Первой на ее пути была дама. Дама подползла к Свете, протянула длинную волосатую длань, взяла банку и стала пить, вытягивая губы трубочкой, если так можно назвать этот гобой.

Орангутан страшно разозлился за те несколько секунд, когда бабе уже дали, а его временно обделили. И стал плеваться в Светку. Она сначала прикрывалась журналом, потом ей это, видимо, надоело, и с криком: «Ах ты, сволочь валютная, зараза ФРГ-шная!!!» она ка-а-ак плюнет ему в морду. В ответ.

Что тут началось — содом и гоморра в одном флаконе. Джентльмен попытался выломать прутья клетки, орал не своим голосом, размахивал граблями, пытаясь снять с подружки скальп. И, самое интересное, он все время плевался. Сквозь зубы, как приблатненный подросток. Но, в отличие от подростка, делал он это с чрезвычайной меткостью.

Я уходила от оплевывания противолодочным зигзагом, а папа застыл на месте, поэтому только очки спасли его правый глаз.

Ну, я вам доложу, это действительно страшно. Во-первых, в дополнение к дебильной роже, которая маскирует природную сообразительность, это создание имеет невообразимой длины клыки. И вообще зубки у него — дай боже. И он это дай боже с удовольствием демонстрирует. Во-вторых, вес у него тоже не птичий. Вообще орангутаны доращивают свои габариты килограммов до 200. А наш был килограммов на 130, если, например, сравнить его с нашим литовским другом Таутвидасом. И, наблюдая за тем, как это создание (орангутан, а не Таутвидас) демонстрирует свое недовольство, понимаешь, насколько человек хрупок и беззащитен.

А еще в зоопарке, там же, в изоляторе, жил попугай. Большой нарядный красно-синий ара. Он сидел в уголке клетки, задумчиво полуприкрыв глаза и наклонив голову набок. Правда, иногда он возбуждался, разводил крылья в стороны, и изумленному взгляду наблюдателя открывались выщипанные догола грудь, ноги и внутренняя сторона крыльев. Было полное ощущение, что какой-то шутник приклеил перья к тушке по рупь семьдесят пять.

А потом Светка уволилась. И мы перестали ходить в зоопарк ночью. Да и днем ходим редко, тем более дырки нет.

Глава тридцать восьмая

«За храбрость и преданность делу!»

Как меня занесло перед одним из экзаменов домой к однокласснице Оле — одному богу известно. Или забрать хотела какой конспект, или отдать — десятый класс уже заканчивался, и все мы усиленно готовились к выпускным экзаменам.

Оля появилась у нас только в девятом классе. Девятые классы были не во всех школах, поэтому на место «бесславно ушедших в техникумы и ПТУ» пришли из других школ те, кто был достоин получить полноценное очень среднее образование.

Некоторые товарищи тут же влились в коллектив, а некоторые, к каким принадлежала и Олечка, в коллектив, наоборот, вливаться не стали, а тихо-мирно доучивались свои два года.

Так вот, жила Оля с мамой, занимали они две комнаты в коммуналке — нормальной такой коммуналке с пятнадцатиметровым темным коридором, изогнутым на манер аппендикса, с высоченными потолками, где лепка смещалась к краю комнаты, потому что была разрублена напополам перегородкой, с кухней на четыре плиты — короче, знакомая нам картина.

Обстановка в комнатах была средняя — ну, как у всех — польская или чешская стенка, кресло-кровать, диван-книжка, полированный стол, ковер на стене. И вдруг — неожиданно — стеклянная горка с единственным предметом — шаром на полуметровой подставке, резным, из слоновой кости.

Я как увидела — так даже про конспект забыла. Тут мама Ольгина заходит (как ее звали, за давностью лет из памяти, конечно, выпало). «Что, любуешься? А хочешь, расскажу, откуда у меня такая красота?» Ну, конечно, я хотела. И ожидала, скорее всего, гангстерскую историю, потому что вещь-то музейная. Поди, подрезала маманя какую экспозицию.

Олина мама — прелестная маленькая женщина. Правильные черты лица, миниатюрная, всегда на каблуках и при маникюре. Потому что у нее ответственная должность — она высококлассный переводчик с китайского. И на него же. И работает на каких-то запредельно высоких переговорах.

А дальше будет рассказ от первого лица.

«Так вот, работала я на переговорах в Пекине. А после официальной части была намечена неофициальная. Банкет для руководства, так сказать. День тяжелый — все время на ногах, да еще и синхрон. А у нас, синхронистов, день переговоров иногда выливается в минус три килограмма веса. И ответственность такая — кошмарная, потому что высокие лица свои мысли выражают, а ты попробуй нюансы не передать — это же международный скандал может получиться.

На банкете, правда, попроще — там и о жизни могут поговорить, не только о политике. И про цветочки-погоду-гастрономию тоже могут. Но переводить легче, потому что, даже если я от усталости переведу, что наш посол лютики не любит, хотя он их просто обожает, никто от этого не пострадает. Ну удивится другая сторона: „Надо же, лютики — это же суперцветы, а вот гляди-ка…“ Ну и все.

Повезли нас в ресторан — там все интимно и по-китайски. И столы таки крутятся, и утка по-пекински, и креветки королевские. А потом Важный Китаец и говорит: „А сейчас мы вас угостим деликатесом, специально к вашему приезду готовили! Это очень, очень вкусно!“ Я перевожу, конечно.

Первое вкусное вынесли красиво порезанное и разложенное на тарелке. Это были синьхуадань — „императорские яйца“. Прозрачный янтарный белок и антрацитово-черный желток. И специфический запах. Раз Русский был тоже очень важным, то это были яйца не месячной, а гораздо большей выдержки. Выдержанные такие. Но красивые. Поскольку мне тоже было предложено сидеть за столом вместе с Важными Людьми, то официант поставил и передо мной деликатесную тарелочку. Для того чтобы это съесть и не продемонстрировать предыдущие блюда (это хорошо, что я от усталости и есть-то почти не могла!), я представляла себя в Риге, прогуливающейся по рынку вдоль янтарных рядов.

Так что протокольная пара ломтиков проскочила совершенно свободно.

Важный Китаец был уже достаточно смешлив и слегка прищурил свой и так не очень широко открытый глаз. Конечно, наблюдать за переводчицей в конце дня — занятие презабавное. И сказал: „А вот сейчас вам подадут самое вкусное!“ Я чего-то напряглась — и не зря. Тарелки поменяли. За плечом материализовался официант с футляром в руках. Легким движением руки он развинтил футляр и вывалил на тарелку… макароны. Макароны лениво шевелились и смотрели на меня с подозрением черными печальными глазами.

Оба Важных Человека с интересом уставились на меня. „Кушайте-кушайте, — ласково подбодрил китайский. — Специально к вашему визиту нарочным курьером доставили из дальней провинции!“ А что делать? С одной стороны — протокол не позволяет отказаться. С другой стороны — организм не позволяет согласиться. И говорит (организм то есть): „Ты только попробуй эту гадость в рот засунуть, я тебе!..“

Рука с трудом взяла палочки. Прекрасные золоченые рисунки на красном дереве корчили рожи и угорали от смеха. Палочки, коварные палочки самостоятельно ухватили одну меланхоличную живую макаронину и понесли ко рту. Мозг в это время предпочел впасть в кому, потому что второй раз переводчиком такого уровня его хозяйке стать явно не удастся, надо использовать этот шанс.

Как животное было проглочено — знали все, кроме меня и животного. Потому что живой интерес на лице Важного Китайца трансформировался в глубокое удовлетворение. Он подозвал телохранителя и сказал ему пару слов. Тот поклонился и убежал.

Потом был чай, еще разговоры, еще переводы. И вот — пора собираться и уезжать. И тут Важный Китаец, испросив разрешение у Важного Русского, подарил мне эти шары. Как он сказал: „За храбрость и преданность делу!“»

Вот так.

Глава тридцать девятая

Почти Гауди в Петербурге

Экзамены прошли на удивление легко, за исключением, конечно, литературы. Ну не дал мне Господь таланту на пятерку, поэтому и получила я свой аттестат попорченным. Зато можно было задуматься, в какой же институт мне поступать.