Дипломатия - Генри Киссинджер

Эти разногласия были весьма сходны с теми, с которыми Вильсон сталкивался в 1915 — 1919 годах, когда он наделил изоляционистскую страну ролью мирового масштаба; с которыми встретился Рузвельт в 1939 — 1941 годах, когда привел Америку к выступлению на стороне Великобритании; и с которыми вынужден был сражаться Трумэн в 1946 — 1949 годах, когда формировал облик «холодной войны».

Различием основополагающего характера было то, что эти споры шли в самый разгар неурядиц во Вьетнаме, а затем сразу же последовал «уотергейт». В американской системе управления единственной фигурой, избираемой в общенациональном масштабе, является президент; он также является единственной инстанцией, определяющей общенациональные цели и задачи. Прочие институты могут высказывать свои суждения по вопросам внешней политики, но только президент обладает возможностью проводить эту политику в жизнь в течение продолжительного отрезка времени. Конгресс, как законодательный орган, имеет тенденцию дробить проблемы на ряд индивидуальных решений, которые он затем постарается претворить на практике посредством взаимных компромиссов. Средства массовой информации могут рекомендовать курс, но они не в состоянии иметь дело с нюансами повседневной деятельности. Однако сущность внешней политики как раз и заключается в том, чтобы суметь извлечь все из нюансов ради достижения долгосрочных целей. Таким образом, прокладка курса на карте возлагается на президента. И хотя прочие институты могут его корректировать или даже препятствовать его осуществлению, не в их силах предложить вразумительную альтернативу.

Все крупные прорывы в американской внешней политике явились результатом взаимодействия сильного президента с прочими американскими институтами. Президент выступает в роли просветителя, чье моральное провидение обрисовывает рамки дебатов. Если бы не «уотергейт», Никсон, возможно, сумел бы превратить весьма осязаемые внешнеполитические успехи первого срока пребывания на президентском посту в постоянные рабочие принципы — примерно так же, как Франклин Делано Рузвельт создал, а затем консолидировал новый подход к вопросам американской внутренней политики, а Трумэн и Ачесон начертали курс политики «сдерживания».

Но способность Никсона вести людей за собой рухнула в результате «уотергейта». Здесь не место вникать в эту трагедию; для целей данного изложения достаточно подчеркнуть, что «уотергейт» лишил Никсона морального авторитета, существенно необходимого для исполнения функций просветителя, чего требовала его политика. Что касается повседневных вопросов, то президент до конца своего пребывания на посту продолжал действовать решительно и проницательно. Но что касается спорных проблем долгосрочного или концептуального порядка, президент по-прежнему мог ставить проблемы фундаментального характера, но не имел уже достаточных сил для их разрешения. А там, где нет балансира в обличье сильного президента, — каждая из соперничающих группировок способна доводить свою конкретную точку зрения до абсурда. Таким образом, значительная часть 70-х годов превратилась в период углубления конфликтов по поводу предыдущих крупных американских инициатив, — но в отсутствие синтеза, который в другие периоды формирования так способствовал всем американским прорывам.

Новый подход Никсона к вопросам внешней политики бросал вызов американской исключительности, в том числе ее императивному требованию, чтобы политика базировалась на утверждении непреходящих ценностей. Этот вызов со стороны Америки, как он представлялся Никсону и его советникам, заключался в том, чтобы приспособить эти традиционные истины к новой международной обстановке. Американский внутриполитический опыт привел к толкованию международного порядка как изначального воплощения добра, а дипломатии — как выражения доброй воли и готовности к компромиссу. При таком порядке вещей враждебные действия воспринимались как аберрация. С другой стороны, внешняя политика Никсона исходила из понимания того, что реальный мир исполнен противоположных устремлений и что каждая нация влекома собственным интересом, а не абстрактной и якобы вечно существующей доброй волей. Короче говоря, этот мир может быть управляем, но над ним нельзя господствовать и от него нельзя абстрагироваться. В подобном мире не бывает ясно обозначенного пункта назначения, а решение одной проблемы скорее всего превращается в пропуск по направлению к другой.

Такого рода мир предопределяет внешнюю политику, ориентированную на сохранение силы, а также на спасение. Традиционные американские ценности, в отличие от вильсоновской эпохи, более не могут служить путеводной нитью при сиюминутных конкретных решениях. Вместе с тем они по-прежнему необходимы для сбережения внутренней силы Америки, чтобы можно было пройти через все сомнения к миру, который, как все надеются, будет лучше, чем раньше, но никогда не приобретет законченности.

Никсон и его советники не видели противоречия в том, чтобы относиться к коммунистическому миру одновременно и как к оппоненту, и как к сотрудничающей стороне: оппоненту в фундаментально-идеологическом смысле и в связи с необходимостью предотвратить нарушение коммунизмом глобального равновесия сил; сотрудничающей стороне в том смысле, чтобы воспрепятствовать превращению идеологического конфликта в ядерную войну. И все же, пройдя до конца эмоциональный путь освобождения Америки от иллюзий относительно Вьетнама, многие американцы в очередной раз стали искать утешения не в расчете национальных интересов, а в нравственно-идеальных обязательствах.

Поскольку президентская власть не имела моральной убедительности, многие из тех, кто был взращен на традиционном подходе к американской внешней политике — как в либеральном, так и в консервативном лагере, — объединили усилия в противостоянии новаторскому подходу Никсона. Либералы поступали так, потому что считали появившийся упор на национальные интересы аморальным, консерваторы — потому, что они были более привержены идеологическому состязанию с Москвой, чем геополитическому.

Американское мышление применительно к внешней политике было сформировано либеральными идеями со времен Вудро Вильсона, но вот приверженцев никсоновского стиля дипломатии налицо еще не имелось. Никсон не придерживался прагматического подхода к каждому случаю в отдельности, предпочтительного для специалистов в области внешней политики и юристов, внесших столь значительный вклад в формирование американских либеральных взглядов на внешнюю политику и международные отношения. Не считал он своими и вильсонианские концепции коллективной безопасности, правового разрешения споров и исключительное внимание к вопросам разоружения, как единственному или, в лучшем случае, основному пути к международному порядку. В результате либералы обнаружили, что очутились в неудобной и запутанной ситуации: дипломатические результаты, одобряемые ими по существу, как, например, ослабление напряженности с Советским Союзом или сближение с Китаем, проистекали из принципов, воспринимаемых как проклятие вильсонианской традицией, таких, как упор на национальные интересы и равновесие сил. Даже когда администрация Никсона с успехом проводила политику, проистекавшую из вильсонианских идей, как, например, в пользу роста эмиграции из Советского Союза, тенденция добиваться этих целей посредством тайной дипломатии не устраивала приверженцев исторического направления американской внешней политики.

Для консерваторов стратегия Никсона рассматривать Советский Союз как геополитический феномен была незнакома и чужда. Огромное большинство этих людей расценивало конфликт с коммунизмом, как чисто идеологический. Убежденные в американской неуязвимости перед лицом геополитических вызовов, они воспринимали вопросы, встающие на передовых линиях сдерживания, как маргинальные и имеющие чересчур тесную связь с традиционным соперничеством европейских держав, а потому в целом не являющиеся предметом их забот и, в общем, с их точки зрения, не очень-то достойные рассмотрения. Они еще во времена администрации Джонсона отказались от Вьетнама, полагая его уходом в сторону от основного направления борьбы — а не критически важным ее компонентом, как считал Никсон. Будучи моральными абсолютистами, они совершенно не верили в переговоры с Советским Союзом, рассматривая компромисс как отступление. Консервативное крыло республиканской партии еще готово было со скрежетом зубовным согласиться на сближение с Китаем, видя в этом вклад в дело расшатывания моральной самоуверенности Москвы и тактически необходимый ход в процессе ухода Америки из Вьетнама. Но они испытывали серьезнейшие сомнения в отношении переговоров с Москвой и считали в наибольшей степени приемлемым для себя изначальный подход Ачесона и Даллеса, суть которого состояла в ожидании краха коммунизма и одновременном пребывании на позиции силы. Консерваторы относились к широкомасштабным переговорам по военно-политическим вопросам, как к забвению моральных принципов.