Сборник "Чистая фэнтези" - Генри Олди

Настежь.

Стекла зазвенели так, словно окно открыли впервые за сто лет.

— Ребенок, — вторя звону, сказал Губерт Внезапный, самый безумный герцог из рода д'Эстремьеров. Он сильно сутулился; казалось, у стройного герцога вырос горб. Каждое слово давалось ему с трудом: каждое слово было колесом кареты, увязшей в грязи, но кучер уже занес кнут над спинами лошадей. — Память у меня есть. Другой не надо. Спасай ребенка, Бруно. Если сможешь…

Бруно Духовидец кивнул. Склоняясь над Хендрикой Землич, он знал, как остановить погружение в омфалос. Остального он не знал. Но странный кураж, явившись свыше, плавился в душе Бруно, делаясь звонкой сталью: сейчас маг согласился бы принять роды хоть у умирающей, хоть у мертвой женщины. Маятник плясал тарантеллу, в сумрачных основах прятались солнечные зайчики. Вера сына в отца текла к Бруно от мальчишки, стоявшего у входа в башню; текла через двор, как могла бы течь через годы и десятилетия.

Можно умереть давным-давно.

Это неважно.

Главное, чтобы ребенок родился здоровым.

— …Сударыня, ваш прогноз?

— Крепость в осаде, смятенье в небесах, супруг у ложа роженицы… Примерно пятьдесят на пятьдесят. Точнее сказать не могу.

— Не нужно точнее. Это просто замечательно, сударыня мантисса!

— Почему?

— Совсем недавно у нас не было ни единого шанса. А теперь — целых полсотни! Приступим. Времени действительно маловато. Вы поможете мне?

— Почту за честь, ваше чернокнижие. Что надо делать?

— Станьте здесь и будьте готовы. Нет, лучше прилягте. Да, прямо на землю. Ваша светлость, возьмите мою мантию, скатайте и подложите сивилле под спину. Потом сядете у ног, чтобы она могла упереться…

— Зачем? Это не я рожаю, это Хендрика…

— Милочка, помолчите. Хендрика слишком слаба. Будете обеспечивать родовые изгоняющие усилия…

— Что?

— Тужьтесь за нее, а я создам передачу мышечных толчков на роженицу! Ага, воды отошли… рановато, замечу… ну да это к лучшему, мы спешим…

— Давайте я…

— Простите, молодой человек, но речь идет не о гнилом зубе. Нам с вами лучше молча исполнять приказы гроссмейстера. Он знает, что делает.

— Надеюсь, что знает…

— Ах'нуар рабайард ауксилиум вита дхаммунг! Витализ в норме, сердцебиение… разгоняю процесс… mobilis in mobile… Р'янна корпорис дзетта маддух! Хорошо, теперь стабилизация при ускорении…

— Я держу экстерн-форму. Делайте распределение.

— Спасибо, милочка, но поберегите силы. Они вам еще понадобятся. Цервикальный канал расширен… полтора пальца за область внутреннего зева… мало! Мало! У нее узкий таз… пошла фаза изгнания…

— Овал Небес!.. как больно…

— А что вы думали?! Ничего, доведется самой рожать, будете знать заранее…

— Тетушка Эсфирь говорила, что при родах кости таза расходятся…

— Что она знает, ваша тетушка! Еще Везалий в «De corporis humani fabrica libri septem» доказал, что тазовые кости соединены неподвижно… как же не хочется цесарить…

— А про вашего Везалия писали: «Чудовище невежества, неблагодарности, наглости… пагубнейший образец нечестия…» Ох, больно-то как!..

— Милочка, если хотите цитировать — кричите погромче. Тужьтесь и кричите! А я передам на Хендрику: все-таки рожать ей, не вам…

— Хорошо, гроссмейстер.

— Нам еще повезло, что ваши имена совпадают по многим звукам: вибрации легко сопрягаются… Так, начинаем инициацию… Овал Небес!

— Стойте!

— Хендрика! Ты жива?!

— Мистрис Форзац, это вы?!

— Я… раньше я не могла… Только благодаря вашей подпитке… я умираю, да? Клим, я хотела тебе сказать…

— Гроссмейстер, не лезьте дальше первого эаса! Вы освободите диббука! — он сорвет печати…

— …и произойдет неконтролируемый мана-выброс. Я помню, сударь профос. Кстати, где вы сейчас?

— Смотрю на вас из окна.

— Выброс маны? Накопленной за четверть века?! Да тут не нас — весь Майорат вдребезги…

— Закройте рот, сударь Кугут. Вы мешаете.

— Что вы предлагаете, Фернан? Или мне звать вас Климентом?

— Зовите как хотите. Я могу попробовать частично блокировать чаровую решетку печатей, сделав выброс узконаправленным.

— И структурированным? Брешь-флейта?! Исход маны из точки наименьшего сопротивления? Гениально, сударь!

— Было бы гениально. Если бы я раньше хоть раз проделывал такой фокус…

— Придется импровизировать. Готовых решений нет.

— Господа, сколько мне еще?..

— Терпите, милочка, терпите. Вы сами почувствуете, когда все закончится. Ага, фаза изгнания в разгаре… ускоряю до максимума… Проклятье, будь мы в Чурихе, в моей лаборатории…

— Ой-ей-ей! Мамочки! А-у-у-у-у-у!..

— Анри, у вас в роду хомолюпусов не было?

— Что? Ах, вы шутите! Шутите, барон, шутите еще, прошу вас! Мне так легче.

— Прошу прощения за дурацкую остроту, но я очень испугался за вас…

— Нет, правда, легче…

— Есть пенетрация. Хассур инитаре нисус! орг'хам мори…

— Н-не бей, дяденька! Я больше не б-буду!..

— Это диббук! Диббук на свободе! Шестая печать… проклятье, я не успеваю…

— Больно!.. больно-о-о!..

— Держитесь, Анри!

— Держись, Мария!.. я сейчас…

— Хендрика, обожди!.. еще рано…

— Я больше не б-буду!.. не буду я… не буду…

Хищник-рассвет вцепился в ослабевшую ночь, как птенец грифона — в черного барана. Отливая перламутром, острый клюв рвал добычу; клочья блеклой тьмы летели во все стороны, текла кровь, впитываясь в землю, не успевая потемнеть и свернуться в распадках. Царским пурпуром пылало озеро, а грифон ярился за Титикурамбой, поднимаясь в небо, безжалостный и ненасытный. Криптомерии шептались с белоствольными соснами, осуждая вызывающую роскошь щеголих: златых лиственниц. Мох у подножия деревьев сверкал каплями росы. Из гнезд, похожих на кошельки, плаксиво мяукали иволги, подражая весеннему хору котов. Иволгам было чего бояться: их гнездовья суеверные люди часто подвергали разорению, считая, что подлая птица каждое утро пьет по три капли крови у вампиров. Упыри для этого якобы перед рассветом являлись к дереву, дабы иволги, редко спускающиеся на землю, могли рискнуть и насладиться.

Чепуха, конечно, но дурак верит, а птица плачет.